Сергей Есенин - Собрание стихотворений Страница 15

1925

Слышишь – мчатся сани, слышишь – сани мчатся.

Слышишь – мчатся сани, слышишь – сани мчатся.Хорошо с любимой в поле затеряться.

Ветерок веселый робок и застенчив,По равнине голой катится бубенчик.

Эх вы, сани, сани! Конь ты мой буланый!Где-то на поляне клен танцует пьяный.

Мы к нему подъедем, спросим – что такое?И станцуем вместе под тальянку трое.

Октябрь 1925

Голубая кофта. Синие глаза.

Голубая кофта. Синие глаза.Никакой я правды милой не сказал.

Милая спросила: "Крутит ли метель?Затопить бы печку, постелить постель".

Я ответил милой: "Нынче с высотыКто-то осыпает белые цветы.

Затопи ты печку, постели постель,У меня на сердце без тебя метель".

Октябрь 1925

Снежная замять крутит бойко,

Снежная замять крутит бойко,По полю мчится чужая тройка.

Мчится на тройке чужая младость.Где мое счастье? Где моя радость?

Все укатилось под вихрем бойкимВот на такой же бешеной тройке.

Октябрь 1925

Вечером синим, вечером лунным

Вечером синим, вечером луннымБыл я когда-то красивым и юным.

Неудержимо, неповторимоВсе пролетело... далече... мимо...

Сердце остыло, и выцвели очи...Синее счастье! Лунные ночи!

Октябрь 1925

Не криви улыбку, руки теребя,

Не криви улыбку, руки теребя,Я люблю другую, только не тебя.

Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо -Не тебя я вижу, не к тебе пришел.

Проходил я мимо, сердцу все равно -Просто захотелось заглянуть в окно.

Октябрь 1925

Сочинитель бедный, это ты ли

Сочинитель бедный, это ты лиСочиняешь песни о луне?Уж давно глаза мои остылиНа любви, на картах и вине.

Ах, луна влезает через раму,Свет такой, хоть выколи глаза...Ставил я на пиковую даму,А сыграл бубнового туза.

Октябрь 1925

Синий туман. Снеговое раздолье,

Синий туман. Снеговое раздолье,Тонкий лимонный лунный свет.Сердцу приятно с тихою больюЧто-нибудь вспомнить из ранних лет.

Снег у крыльца как песок зыбучий.Вот при такой же луне без слов,Шапку из кошки на лоб нахлобучив,Тайно покинул я отчий дров.

Снова вернулся я в край родимый.Кто меня помнит? Кто позабыл?Грустно стою я, как странник гонимый, -Старый хозяин своей избы.

Молча я комкаю новую шапку,Не по душе мне соболий мех.Вспомнил я дедушку, вспомнил я бабку,Вспомнил кладбищенский рыхлый снег.

Все успокоились, все там будем,Как в этой жизни радей не радей, -Вот почему так тянусь я к людям,Вот почему так люблю людей.

Вот отчего я чуть-чуть не заплакалИ, улыбаясь, душой погас, -Эту избу на крыльце с собакойСловно я вижу в последний раз.

1925

Свищет ветер, серебряный ветер,

Свищет ветер, серебряный ветер,В шелковом шелесте снежного шума.В первый раз я в себе заметил -Так я еще никогда не думал.

Пусть на окошках гнилая сырость,Я не жалею, и я не печален.Мне все равно эта жизнь полюбилась,Так полюбилась, как будто вначале.

Взглянет ли женщина с тихой улыбкой -Я уж взволнован. Какие плечи!Тройка ль проскачет дорогой зыбкой -Я уже в ней и скачу далече.

О, мое счастье и все удачи!Счастье людское землей любимо.Тот, кто хоть раз на земле заплачет, -Значит, удача промчалась мимо.

Жить нужно легче, жить нужно проще,Все принимая, что есть на свете.Вот почему, обалдев, над рощейСвищет ветер, серебряный ветер.

1925

Мелколесье. Степь и дали.

Мелколесье. Степь и дали.Свет луны во все концы.Вот опять вдруг зарыдалиРазливные бубенцы.

Неприглядная дорога,Да любимая навек,По которой ездил многоВсякий русский человек.

Эх вы, сани! Что за сани!Звоны мерзлые осин.У меня отец – крестьянин,Ну, а я – крестьянский сын.

Наплевать мне на известностьИ на то, что я поэт.Эту чахленькую местностьНе видал я много лет.

Тот, кто видел хоть однаждыЭтот край и эту гладь,Тот почти березке каждойНожку рад поцеловать.

Как же мне не прослезиться,Если с венкой в стынь и звеньБудет рядом веселитьсяЮность русских деревень.

Эх, гармошка, смерть-отрава,Знать, с того под этот войНе одна лихая славаПропадала трын-травой.

1925

Цветы мне говорят – прощай,

Цветы мне говорят – прощай,Головками склоняясь ниже,Что я навеки не увижуЕе лицо и отчий край.

Любимая, ну, что ж! Ну, что ж!Я видел их и видел землю,И эту гробовую дрожьКак ласку новую приемлю.

И потому, что я постигВсю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, -Я говорю на каждый миг,Что все на свете повторимо.

Не все ль равно – придет другой,Печаль ушедшего не сгложет,Оставленной и дорогойПришедший лучше песню сложит.

И, песне внемля в тишине,Любимая с другим любимым,Быть может, вспомнит обо мнеКак о цветке неповторимом.

Октябрь 1925

Дополнение[1]

Клен ты мой опавший, клен заледенелый,

Клен ты мой опавший, клен заледенелый,Что стоишь нагнувшись под метелью белой?

Или что увидел? Или что услышал?Словно за деревню погулять ты вышел.

И, как пьяный сторож, выйдя на дорогу,Утонул в сугробе, приморозил ногу.

Ах, и сам я нынче чтой-то стал нестойкий,Не дойду до дома с дружеской попойки.

Там вон встретил вербу, там сосну приметил,Распевал им песни под метель о лете.

Сам себе казался я таким же кленом,Только не опавшим, а вовсю зеленым.

И, утратив скромность, одуревши в доску,Как жену чужую, обнимал березку.

28 ноября 1925

ПИСЬМО К ЖЕНЩИНЕ

Вы помните,Вы всё, конечно, помните,Как я стоял,Приблизившись к стене,Взволнованно ходили вы по комнатеИ что-то резкоеВ лицо бросали мне.Вы говорили:Нам пора расстаться,Что вас измучилаМоя шальная жизнь,Что вам пора за дело приниматься,А мой удел -Катиться дальше, вниз.Любимая!Меня вы не любили.Не знали вы, что в сонмище людскомЯ был как лошадь, загнанная в мыле,Пришпоренная смелым ездоком.Не знали вы,Что я в сплошном дыму,В развороченном бурей бытеС того и мучаюсь, что не пойму -Куда несет нас рок событий.Лицом к лицуЛица не увидать.

Большое видится на расстоянье.Когда кипит морская гладь -Корабль в плачевном состояньи.Земля – корабль!Но кто-то вдругЗа новой жизнью, новой славойВ прямую гущу бурь и вьюгЕе направил величаво.

Ну кто ж из нас на палубе большойНе падал, не блевал и не ругался?Их мало, с опытной душой,Кто крепким в качке оставался.

Тогда и я,Под дикий шум,Но зрело знающий работу,Спустился в корабельный трюм,Чтоб не смотреть людскую рвоту.

Тот трюм был -Русским кабаком.И я склонился над стаканом,Чтоб, не страдая ни о ком,Себя сгубитьВ угаре пьяном.

Любимая!Я мучил вас,У вас была тоскаВ глазах усталых:Что я пред вами напоказСебя растрачивал в скандалах.Но вы не знали,Что в сплошном дыму,В развороченном бурей бытеС того и мучаюсь,Что не пойму,Куда несет нас рок событий...

Теперь года прошли.Я в возрасте ином.И чувствую и мыслю по-иному.И говорю за праздничным вином:Хвала и слава рулевому!Сегодня яВ ударе нежных чувств.Я вспомнил вашу грустную усталость.И вот теперьЯ сообщить вам мчусь,Каков я был,И что со мною сталось!Любимая!Сказать приятно мне:Я избежал паденья с кручи.Теперь в Советской сторонеЯ самый яростный попутчик.Я стал не тем,Кем был тогда.Не мучил бы я вас,Как это было раньше.За знамя вольностиИ светлого трудаГотов идти хоть до Ла-Манша.Простите мне...Я знаю: вы не та -Живете выС серьезным, умным мужем;Что не нужна вам наша маета,И сам я вамНи капельки не нужен.Живите так,Как вас ведет звезда,Под кущей обновленной сени.С приветствием,Вас помнящий всегдаЗнакомый вашСергей Есенин.

<1924>

Какая ночь! Я не могу.

Какая ночь! Я не могу.Не спится мне. Такая лунность.Еще как будто берегуВ душе утраченную юность.

Подруга охладевших лет,Не называй игру любовью,Пусть лучше этот лунный светКо мне струится к изголовью.

Пусть искаженные чертыОн обрисовывает смело, -Ведь разлюбить не сможешь ты,Как полюбить ты не сумела.

Любить лишь можно только раз.Вот оттого ты мне чужая,Что липы тщетно манят нас,В сугробы ноги погружая.

Ведь знаю я и знаешь ты,Что в этот отсвет лунный, синийНа этих липах не цветы -На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно,Ты не меня, а я – другую,И нам обоим все равноИграть в любовь недорогую.

Но все ж ласкай и обнимайВ лукавой страсти поцелуя,Пусть сердцу вечно снится майИ та, что навсегда люблю я.

30 ноября 1925