Генри Уодсуорт Лонгфелло - Песнь о Гайавате Страница 15

СМЕРТЬ КВАЗИНДА

Далеко прошел по светуСлух о Квазинде могучем:Он соперников не ведал,Он себе не ведал равных.И завистливое племяЗлобных Гномов и Пигмеев,Злобных духов Пок-Уэджис,Погубить его решило.

«Если этот дерзкий Квазинд,Ненавистный всем нам Квазинд,Поживет еще на свете,Все губя, уничтожая,Удивляя все народыДивной силою своею, —Что же будет с Пок-Уэджис? —Говорили Пок-Уэджис. —Он растопчет нас, раздавит,Он подводным злобным духамВсех нас кинет на съеденье!»

Так, пылая лютой злобой,Совещались Пок-УэджисИ убить его решили,Да, убить его, – избавитьМир от Квазинда навеки!

Сила Квазинда и слабостьТолько в темени таилась:Только в темя можно былоНасмерть Квазинда поранить,Но и то одним оружьем —Голубой еловой шишкой.Роковая тайна этаНе была известна смертным,Но коварные Пигмеи,Пок-Уэджис, знали тайну,Знали, как врага осилить.

И они набрали шишек,Голубых еловых шишекПо лесам над Таквамино,Отнесли их и сложилиНа ее высокий берег,Там, где красные утесыНависают над водою.Сами спрятались и сталиПоджидать врага в засаде.

Было это в полдень летом;Тих был сонный знойный воздух,Неподвижно спали тени,В полусне река струилась;По реке, блестя на солнце,Насекомые скользили,В знойном воздухе далекоРаздавалось их жужжанье,Их напевы боевые.

По реке плыл мощный Квазинд,По теченью плыл лениво,По дремотной ТакваминоПлыл в березовой пироге,Истомленный тяжким зноем,Усыпленный тишиною.

По ветвям, к реке склоненным,По кудрям берез плакучих,Осторожно опустилсяНа него Дух Сна, Нэпавин;В сонме спутников незримых,Во главе воздушной рати,По ветвям сошел Нэпавин,Бирюзовой Дэш-кво-ни-ши,Стрекозою, стал он тихоНад пловцом усталым реять.

Квазинд слышал чей-то шепот,Смутный, словно вздохи сосен,Словно дальний ропот моря,Словно дальний шум прибоя,И почувствовал ударыТомагауков воздушных,Поражавших прямо в темя,Управляемых несметнойРатью Духов Сна незримых.

И от первого удараОбняла его дремота,От второго – он бессильноОпустил весло в пирогу,После третьего – окрестностьПеред ним покрылась тьмою:Крепким сном забылся Квазинд.

Так и плыл он по теченью, —Как слепой, сидел в пироге,Сонный плыл по Таквамино,Под прибрежными лесами,Мимо трепетных березок,Мимо вражеской засады,Мимо лагеря Пигмеев.

Градом сыпалися шишки,Голубые шишки елейВ темя Квазинда с прибрежья.«Смерть врагу!» – раздался громкийБоевой крик Пок-Уэджис.

И упал на борт пирогиИ свалился в реку Квазинд,Головою вниз, как выдра,В воду сонную свалился,А пирога, кверху килем,Поплыла одна, блуждаяПо теченью Таквамино.

Так погиб могучий Квазинд.Но хранилось долго-долгоИмя Квазинда в народе,И когда в лесах зимоюБушевали, выли бури,С треском гнули и ломалиВетви стонущих деревьев, —«Квазинд! – люди говорили. —Это Квазинд собираетНа костер себе валежник!»

ПРИВИДЕНИЯ

Никогда хохлатый коршунНе спускается в пустынеНад пораненным бизономБез того, чтоб на добычуИ второй не опустился;За вторым же в синем небеТотчас явится и третий,Так что вскорости от крыльевСобирающейся стаиДаже воздух потемнеет.

И беда одна не ходит;Сторожат друг друга беды;Чуть одна из них нагрянет, —Вслед за ней спешат другиеИ, как птицы, вьются, вьютсяЧерной стаей над добычей,Так что белый свет померкнетОт отчаянья и скорби.

Вот опять на хмурый северМощный Пибоан вернулся!Ледяным своим дыханьемПревратил он воды в каменьНа реках и на озерах,С кос стряхнул он хлопья снега,И поля покрылись белой,Ровной снежной пеленою,Будто сам Владыка ЖизниСгладил их рукой своею.

По лесам, под песни вьюги,Зверолов бродил на лыжах;В деревнях, в вигвамах теплых,Мирно женщины трудились,Молотили кукурузуИ выделывали кожи;Молодежь же проводилаВремя в играх и забавах,В танцах, в беганье на лыжах.

Темным вечером однаждыПрестарелая НокомисС Миннегагою сиделаЗа работою в вигваме,Чутко слушая в молчанье,Не идет ли Гайавата,Запоздавший на охоте.

Свет костра багряной краскойРазрисовывал их лица,Трепетал в глазах НокомисСеребристым лунным блеском,А в глазах у Миннегаги —Блеском солнца над водою;Дым, клубами собираясь,Уходил в трубу над ними,По углам вигвама тениИзгибалися за ними.

И открылась тихо-тихоЗанавеска над порогом;Ярче пламя запылало,Дым сильней заволновался —И две женщины безмолвно,Без привета и без зова,Чрез порог переступили,Проскользнули по вигвамуВ самый дальний, темный угол,Сели там и притаились.

По обличью, по одеждеЭто были чужеземки;Бледны, мрачны были обе,И с безмолвною тоскою,Содрогаясь, как от стужи,Из угла они глядели.

То не ветер ли полночныйЗагудел в трубе вигвама?Не сова ли, Куку-кугу,Застонала в мрачных соснах?Голос вдруг изрек в молчанье:«Это мертвые восстали,Это души погребенныхК вам пришли из Стран Понима,Из страны Загробной Жизни!»

Скоро из лесу, с охоты,Возвратился Гайавата,Весь осыпан белым снегомИ с оленем за плечами.Перед милой МиннегагойОн сложил свою добычуИ теперь еще прекраснейПоказался Миннегаге,Чем в тот день, когда за неюОн пришел в страну Дакотов,Положил пред ней оленя,В знак своих желаний тайных,В знак своей любви сердечной.

Положив, он обернулся,Увидал в углу двух женщинИ сказал себе: «Кто это?Странны гостьи Миннегаги!»Но расспрашивать не стал их,Только с ласковым приветомПопросил их разделить с нимКров его, очаг и пищу.

Гостьи бледные ни словаНе сказали Гайавате;Но когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Из угла они вскочили,Завладели лучшей долей,Долей милой Миннегаги,Не спросясь, схватили дерзкоНежный, белый жир оленя,Съели с жадностью, как звери,И опять забились в угол,В самый дальний, темный угол.

Промолчала Миннегага,Промолчал и Гайавата,Промолчала и Нокомис;Лица их спокойны были.Только Миннегага тихоПрошептала с состраданьем,Говоря: «Их мучит голод;Пусть берут, что им по вкусу,Пусть едят, – их мучит голод».

Много зорь зажглось, погасло,Много дней стряхнули ночи,Как стряхают хлопья снегаСосны темные на землю;День за днем сидели молчаГостьи бледные в вигваме;Ночью, даже в непогоду,В ближний лес они ходили,Чтоб набрать сосновых шишек,Чтоб набрать ветвей для топки,Но едва светало, сноваПоявлялися в вигваме.

И всегда, когда с охотыВозвращался Гайавата,В час, когда готов был ужинИ олень уже разрезан,Гостьи бледные бесшумноИз угла к нему кидались,Не спросясь, хватали жадноНежный, белый жир оленя, —Долю милой Миннегаги, —И скрывались в темный угол.

Никогда не упрекнул ихДаже взглядом Гайавата,Никогда не возмутиласьПрестарелая Нокомис,Никогда не показалаНедовольства Миннегага;Все они терпели молча,Чтоб права святые гостяНе нарушить грубым взглядом,Не нарушить грубым словом.

В полночь раз, когда печальноДогорал костер, краснея,И мерцал дрожащим светомВ полусумраке вигвама,Бодрый, чуткий ГайаватаВдруг услышал чьи-то вздохи,Чьи-то горькие рыданья.

С ложа встал он осторожно,Встал с косматых шкур бизонаИ, отдернувши над ложемИз оленьей кожи полог,Увидал, что это Тени,Гостьи бледные, вздыхают,Плачут в тишине полночной.

И промолвил он: «О гостьи!Что так мучит ваше сердце?Что рыдать вас заставляет?Не Нокомис ли вас, гостьи,Ненароком оскорбила?Иль пред вами МиннегагаПозабыла долг хозяйки?»

Тени смолкли, пересталиГорько сетовать и плакатьИ сказали тихо-тихо:«Мы усопших, мертвых души,Души тех, что жили с вами;Мы пришли из Стран Понима,С островов Загробной Жизни,Испытать вас и наставить.

Вопли скорби достигаютК нам, в Селения Блаженных:То живые погребенныхПризывают вновь на землю,Мучат нас бесплодной скорбью;И вернулись мы на землю,Но узнали скоро, скоро,Что везде мы только в тягость,Что для всех мы стали чужды:Нет нам места, – нет возвратаМертвецам из-за могилы!

Помни это, Гайавата,И скажи всему народу,Чтоб отныне и вовекиВопли их не огорчалиОтошедших в мир Понима,К нам, в Селения Блаженных.

Не кладите тяжкой ношиС мертвецами в их могилы —Ни мехов, ни украшений,Ни котлов, ни чаш из глины, —Эта ноша мучит духов.Дайте лишь немного пищи,Дайте лишь огня в дорогу.

Дух четыре грустных ночиИ четыре дня проводитНа пути в страну Понима;Потому-то и должны выНад могилами усопшихС первой ночи до последнейЖечь костры неугасимо,Освещать дорогу духам,Озарять веселым светомИх печальные ночлеги.

Мы идем, прости навеки,Благородный Гайавата!И тебя мы искушали,И твое терпенье долгоМы испытывали дерзко,Но всегда ты оставалсяБлагородным и великим.Не слабей же, Гайавата,Не слабей, не падай духом:Ждет тебя еще труднееИ борьба и испытанье!»

И внезапно тьма упалаИ наполнила жилище,Гайавата же в молчаньеУслыхал одежды шорох,Услыхал, что кто-то поднялЗанавеску над порогом,Увидал на небе звездыИ почувствовал дыханьеЗимней полночи морозной,Но уже не видел духов,Теней бледных и печальныхИз далеких Стран Понима,Из страны Загробной Жизни.

ГОЛОД