Георгий Раевский - Одинокий прохожий Страница 16

Сосна

Научи меня слушать часами,Так же просто и тихо, как ты,Как поет тишина голосамиИ земли, и травы, и звезды.Лишь порою большими ветвямиИм в ответ ты едва прошумишь.Научи меня слушать часами,Как ты молишься, как ты молчишь.

«Мосты». Мюнхен. 1965, № 11.

«Как пеликан своею кровью…»

Как пеликан своею кровьюГотов детенышей вскормить, —Живой и огненной любовьюСлова ты должен напоить.

И бросить в мир: пускай на волеЖивут… Запомни навсегда,Что опыт настоящей болиНе пропадает без следа.

Но каждое зерно и семя,Всё, что в слезах посеял ты,Когда придет и срок и время,Даст благодатные плоды.

«Мосты». Мюнхен. 1965, № 11.

«Живое чудо бегало…»

Живое чудо бегалоНа быстрых, крепких ножках,И легкая везде была —На клумбах, на дорожках —Печать от тонкой туфельки.Но туча набежала,И зазвенели капельки —И чудо в дом вбежало.

«Мосты». Мюнхен. 1968, № 13–14.

«Ты с плачем входишь в мир, дитя…»

Ты с плачем входишь в мир, дитя,Его встречаешь ты со стоном…Резвясь, играя и шутя,В счастливом детстве полусонном

Ты позабудешь этот крик,Ты эти слезы позабудешь,Рождения высокий мигТы вспоминать уже не будешь.

А после — жизни грубый шум,Ее поспешное волненьеИ сердце, и смущенный умОтравят горечью сомненья.

Лишь через много, много лет,Земные исходив дороги,Увидишь ты простой ответНа всю тоску, на все тревоги.

И из последних слабых силСо вздохом руки ты протянешь:Как, неужели?.. Где ж я был?..— И замолчишь, и тихим станешь.

«Мосты». Мюнхен. 1968, № 13–14.

СТИХОТВОРЕНИЯ РАЗНЫХ ЛЕТ

Танец

Всё пляшет и летит, лишь я один недвижен.Всё пляшет и кричит: «Продли меня, продли!»Так вырастает мир, стремительно приближен,И вот уж нет его, и вот исчез вдали.

О, нет, не этот пляс, настойчивый и шумный, —Когда бы повторить свободный танец твой,Твой танец, о душа, легчайший и безумный,Стопою легкою, летающей стопой.

***Во всём есть танец: в ветре и в огне,В траве прибрежной и в речной волне,И в неподвижном камне при дороге,

И в человеке. Каждому свое, —И он свое танцует бытие,Исполненное счастья и тревоги.

Один танцует вещь: прильнувши к ней,Он носится — то тише, то быстрей —В слепой и жадной пляске обладанья.

Другой танцует тень: в руках егоБесплодный призрак, больше ничего, —Но сладостно его очарованье.

В пределы яви иль пределы снаТак каждая душа погружена,Ей не припомнить своего заклятья.

И только ты, танцующий Орфей, —И этот зримый мир, и мир теней,И сон, и явь несешь в одном объятье.

«Новый корабль». Париж. 1928. № 4

«Свеча — неспящей спутница души…»

Свеча — неспящей спутница души,О, как мне строго в час полночный.Здесь, в деревенской сладостной глуши,Твой круг сияет непорочный.

О, слабый шум легчайшего огня:Он мне звучит, как голос дальний.Я — дремлющий, я — спящий… За меняТы бодрствуешь, о, страж печальный.

«Современные записки». Париж. 1929. № 38.

«На версты, на десятки, сотни верст…»

На версты, на десятки, сотни верстКогда б твой путь я мог покрыть цветами,Чтоб под твоими легкими ногамиТакой же легкий колыхался мост,

Чтоб пыль земная не посмела лечь,Чтобы она коснуться не посмелаНи тонкого таинственного тела,Ни этих нежных трогательных плеч.

И если б даже миллионам розДано было отдать тебе дыханье, —Они нашли б улыбку состраданья,Которой видеть мне не довелось.

«Числа». Париж. 1931. № 5

«Забыть тебя?.. Ослепнуть — и во тьме…»

Забыть тебя?.. Ослепнуть — и во тьмеБезумное влачить существованье…Молчи! Хотя б из жалости ко мне, —Ни слова о любви, о состраданье.

Мне не осталось больше ничего:Лишь этот поздний и жестокий пламень.Но мне не отступиться от него,Не погасить холодными словами.

«Числа». Париж. 1931. № 5

«Привычной бури в домике рыбачьем…»

Привычной бури в домике рыбачьемНикто не слушал. Лишь веретеноКрутилось, да младенец с сонным плачемКачался в люльке. Я открыл окно.

О, как металась глубина морская,Как разлетался вдребезги прибой,Как ветр, столбы песчаные вздымаяВдоль берега, их гнал перед собой!

О, эта песнь неистовой свободы:Сюда, — я слышал, — на берег, скорей!Будь не рабом, не пасынком природы, —Безумным сыном матери своей.

«Числа». Париж. 1931. № 5

«Прозрачный строй летящих облаков…»

Прозрачный строй летящих облаковПологие еще тревожит теньюХолмы, — подобно быстрому движеньюПоследних образов, последних снов

Стихов… Еще немного, — и вот-вотТот отдаленный холод воцарится:Сентябрьский вечер, синий небосвод,Над сжатым полем реющая птица.

«Современные записки». Париж. 1931. № 45.

«Как ни был он стремителен и краток…»

Как ни был он стремителен и краток,Кружащийся полет сентябрьских дней, —В них солнце поздних сил своих остатокИзлить спешило… В памяти моейТех чистых дней и нежности твоейТаинственный хранится отпечаток.

«Современные записки». Париж. 1931. № 45.

«Открылась дверь. Широкой полосой…»

Открылась дверь. Широкой полосойСвет охватил перила и ступениИ два-три дерева… Во мрак ночнойБежали нарастающие тени,И бабочкою черная листваВ пространство освещенное влетала,Металась по ветру и пропадала…Прощальный смех, прощальные слова, —И кто-то в сад сошел. «Спокойной ночи!»И вот уж снова: ветер, ночь и мрак…Куда бы ты ни шел, — спокойной ночи!Какая ночь, какой глубокий мрак!

«Современные записки». Париж. 1932, № 50.

«Мы плачем над покойником; цветы…»

Мы плачем над покойником; цветы,Венки несем на свежую могилу,Закрыв глаза, с упрямой, жадной силойНазад зовем погибшие черты.

К чему все это?.. Наступает срок:Лежит в глуши запущенная грядка,Размыт дождями вкруг нее песок,На нем ноги не видно отпечатка.

И тот, кто плакать приходил сюда,Уже опять доволен и беспечен.Проходит боль, сменяются года,Над тем, кто был огнем ее отмечен.

А счастие, как беззаконный вор,В чужом дому хозяином пируетИ сладостным забвеньем именуетБеспамятства бессмысленный позор.

«Числа». Париж. 1933. № 9

«Так выступает на меди…»

Так выступает на медиШтрих за штрихом, иглой холодной:Пастух и овцы позади,Иль женский профиль благородный,

Иль дерево: под ним старикСидит в раздумии глубоком…— Что делать, если ты отвыкГлядеть спокойным зорким оком?

Что делать, если всем почтиНевнятен холод расстоянья? —Мысль, перешедшую в молчанье,Молчаньем бережным почти.

И знай, что каждый ясный штрихТакой ценой добыт, быть может,Что обошелся он дорожеИных тревог и слез иных.

«Числа». Париж. 1933. № 9

«Из распахнувшегося яркого окна…»