Василий Жуковский - Том 2. Баллады, поэмы и повести Страница 18

Рыбак*

Бежит волна, шумит волна!  Задумчив, над рекойСидит рыбак; душа полна  Прохладной тишиной.Сидит он час, сидит другой;  Вдруг шум в волнах притих…И влажною всплыла главой  Красавица из них.

Глядит она, поет она:  «Зачем ты мой народМанишь, влечешь с родного дна  В кипучий жар из вод?Ах! если б знал, как рыбкой жить  Привольно в глубине,Не стал бы ты себя томить  На знойной вышине.

Не часто ль солнце образ свой  Купает в лоне вод?Не свежей ли горит красой  Его из них исход?Не с ними ли свод неба слит  Прохладно-голубой?Не в лоно ль их тебя манит  И лик твой молодой?»

Бежит волна, шумит волна…  На берег вал плеснул!В нем вся душа тоски полна,  Как будто друг шепнул!Она поет, она манит —  Знать, час его настал!К нему она, он к ней бежит…  И след навек пропал.

Рыцарь Тогенбург*

«Сладко мне твоей сестрою,  Милый рыцарь, быть;Но любовию иною  Не могу любить:При разлуке, при свиданье  Сердце в тишине —И любви твоей страданье  Непонятно мне».

Он глядит с немой печалью —  Участь решена;Руку сжал ей; крепкой сталью  Грудь обложена;Звонкий рог созвал дружину;  Все уж на конях;И помчались в Палестину,  Крест на раменах.

Уж в толпе врагов сверкают  Грозно шлемы их;Уж отвагой изумляют  Чуждых и своих.Тогенбург лишь выйдет к бою:  Сарацин бежит…Но душа в нем все тоскою  Прежнею болит.

Год прошел без утоленья…  Нет уж сил страдать;Не найти ему забвенья —  И покинул рать.Зрит корабль — шумят ветрилы,  Бьет в корму волна —Сел и по́плыл в край тот милый,  Где цветет она.

Но стучится к ней напрасно  В двери пилигрим;Ах, они с молвой ужасной  Отперлись пред ним:«Узы вечного обета  Приняла она;И, погибшая для света,  Богу отдана».

Пышны праотцев палаты  Бросить он спешит;Навсегда покинул латы;  Конь навек забыт;Власяной покрыт одеждой,  Инок в цвете лет,Неукрашенный надеждой  Он оставил свет.

И в убогой келье скрылся  Близ долины той,Где меж темных лип светился  Монастырь святой:Там — сияло ль утро ясно,  Вечер ли темнел —В ожиданье, с мукой страстной,  Он один сидел.

И душе его унылой  Счастье там одно:Дожидаться, чтоб у милой  Стукнуло окно,Чтоб прекрасная явилась,  Чтоб от вышиныВ тихий дол лицом склонилась,  Ангел тишины.

И дождавшися, на ложе  Простирался он;И надежда: завтра то же!  Услаждала сон.Время годы уводило…  Для него ж одно:Ждать, как ждал он, чтоб у милой  Стукнуло окно;

Чтоб прекрасная явилась;  Чтоб от вышиныВ тихий дол лицом склонилась,  Ангел тишины.Раз — туманно утро было —  Мертв он там сидел,Бледен ликом, и уныло  На окно глядел.

Лесной царь*

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой?Ездок запоздалый, с ним сын молодой.К отцу, весь издрогнув, малютка приник;Обняв, его держит и греет старик.

«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?» —«Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул:Он в темной короне, с густой бородой».—«О нет, то белеет туман над водой».

«Дитя, оглянися; младенец, ко мне;Веселого много в моей стороне:Цветы бирюзовы, жемчужны струи;Из золота слиты чертоги мои».

«Родимый, лесной царь со мной говорит:Он золото, перлы и радость сулит».—«О нет, мой младенец, ослышался ты:То ветер, проснувшись, колыхнул листы».

«Ко мне, мой младенец; в дуброве моейУзнаешь прекрасных моих дочерей:При месяце будут играть и летать,Играя, летая, тебя усыплять».

«Родимый, лесной царь созвал дочерей:Мне, вижу, кивают из темных ветвей».—«О нет, все спокойно в ночной глубине:То ветлы седые стоят в стороне».

«Дитя, я пленился твоей красотой:Неволей иль волей, а будешь ты мой».—«Родимый, лесной царь нас хочет догнать;Уж вот он: мне душно, мне тяжко дышать».

Ездок оробелый не скачет, летит;Младенец тоскует, младенец кричит;Ездок погоняет, ездок доскакал…В руках его мертвый младенец лежал.

Граф Гапсбургский*

Торжественным Ахен весельем шумел;  В старинных чертогах, на пиреРудольф, император избранный, сидел  В сиянье венца и в порфире.Там кушанья рейнский фальцграф разносил;Богемец напитки в бокалы цедил;  И семь избирателей, чиномУстроенный древле свершая обряд,Блистали, как звезды пред солнцем блестят,  Пред новым своим властелином.

Кругом возвышался богатый балкон,  Ликующим полный народом;И клики, со всех прилетая сторон,  Под древним сливалися сводом.Был кончен раздор; перестала война;Бесцарственны, грозны прошли времена;  Судья над землею был снова;И воля губить у меча отнята;Не брошены слабый, вдова, сирота  Могущим во власть без покрова.

И кесарь, наполнив бокал золотой,  С приветливым взором вещает:«Прекрасен мой пир; все пирует со мной;  Все царский мой дух восхищает…Но где ж утешитель, пленитель сердец?Придет ли мне душу растрогать певец  Игрой и благим поученьем?Я песней был другом, как рыцарь простой;Став кесарем, брошу ль обычай святой  Пиры услаждать песнопеньем?»

И вдруг из среды величавых гостей  Выходит, одетый таларом*,Певец в красоте поседелых кудрей,  Младым преисполненный жаром.«В струнах золотых вдохновенье живет.Певец о любви благодатной поет,  О всем, что святого есть в мире,Что душу волнует, что сердце манит…О чем же властитель воспеть повелит  Певцу на торжественном пире?»

«Не мне управлять песнопевца душой  (Певцу отвечает властитель);Он высшую силу признал над собой;  Минута ему повелитель;По воздуху вихорь свободно шумит;Кто знает, откуда, куда он летит?  Из бездны поток выбегает;Так песнь зарождает души глубина,И темное чувство, из дивного сна  При звуках воспрянув, пылает».

И смело ударил певец по струнам,  И голос приятный раздался:«На статном коне по горам, по полям  За серною рыцарь гонялся;Он с ловчим одним выезжает сам-другИз чащи лесной на сияющий луг,  И едет он шагом кустами;Вдруг слышат они: колокольчик гремит;Идет из кустов пономарь и звонит;  И следом священник с дарами.

И набожный граф, умиленный душой,  Колена свои преклоняетС сердечною верой, с горячей мольбой  Пред Тем, что живит и спасает.Но лугом стремился кипучий ручей;Свирепо надувшись от сильных дождей,  Он путь заграждал пешеходу;И спутнику пастырь дары отдает;И обувь снимает и смело идет  С священною ношею в воду.

«Куда?» — изумившийся граф вопросил.  «В село; умирающий нищийЖдет в муках, чтоб пастырь его разрешил,  И алчет небесный пищи.Недавно лежал через этот потокСплетенный из сучьев для пеших мосток —  Его разбросало водою;Чтоб душу святой благодатью спасти,Я здесь неглубокий поток перейти  Спешу обнаженной стопою».

И пастырю витязь коня уступил  И подал ноге его стремя,Чтоб он облегчить покаяньем спешил  Страдальцу греховное бремя.И к ловчему сам на седло переселИ весело в чащу на лов полетел;  Священник же, требу святуюСвершивши, при первом мерцании дняЯвляется к графу, смиренно коня  Ведя за узду золотую.

«Дерзну ли помыслить я, — граф возгласил,  Почтительно взоры склонивши, —Чтоб конь мой ничтожной забаве служил,  Спасителю-богу служивши?Когда ты, отец, не приемлешь коня,Пусть будет он даром благим от меня  Отныне тому, чье даяньеВсе блага земные, и сила, и честь,Кому не помедлю на жертву принесть  И силу, и честь, и дыханье».

«Да будет же вышний господь над тобой  Своей благодатью святою;Тебя да почтит он в сей жизни и в той,  Как днесь он почтён был тобою;Гельвеция славой сияет твоей;И шесть расцветают тебе дочерей,  Богатых дарами природы:Да будут же (молвил пророчески он)Уделом их шесть знаменитых корон;  Да славятся в роды и роды».

Задумавшись, голову кесарь склонил:  Минувшее в нем оживилось.Вдруг быстрый он взор на певца устремил —  И таинство слов объяснилось:Он пастыря видит в певце пред собой;И слезы свои от толпы золотой  Порфирой закрыл в умиленье…Все смолкло, на кесаря очи подняв,И всяк догадался, кто набожный граф,  И сердцем почтил привиденье.

Узник*