Анна Присманова - Туманное Звено. Стихотворения Страница 18

ЛИСТЬЯ

Мне снился сон. Нам, к счастью, снятся сны.Во сне без трости ходит и безглазый.Он днем во тьме, но сны его ясны,как фонари, в которых водолазы.

Явился мне осенний день во сне.Он догорал, как юноша в чахотке.Цвета его готовились к весне,но смерть уже была в его походке.

Внизу, сияя, двигалась река.Широкий луг спускался к ней полого,и с дерева, дрожавшего слегка,слетало в воду желтых листьев много.

Всё было просто, будто наяву.Белье отца висело на веревке,и капельку, стекавшую в траву,усердно пили божии коровки.

Но сам отец навек ушел в песок,не ощутив минуты погруженья,оставив нам высокий свой висок,страсть к странствию и к «Ниве» приложенья.

Внизу текла в сиянии река.Погост с холма спускался к ней полого.Закат заметно красил облака,и было в дерне желтых листьев много.

Четыре шишки рдели на сосне —из них случайно крест образовался.Отца с тех пор я видела во сне —но мой отец уже не разувался:

шесть лет он держит кости в башмаках.Уже не ходят школьники к нам в гости.И мы уже не виснем в гамаках,давно не увеличиваясь в росте.

Летите, листья! Вам пора лететь.Ваш золотой уход мы почитаем.И мы уйдем — лишь стоит захотеть.Но все-таки мы жить предпочитаем.

ГОРЛО

Серебряное горло соловьядля пенья предназначила природа,но горло из металла знаю я —к несчастию, совсем иного рода.Искусственному горлу подражатьне пробуйте: оно страшней кинжала.Ах, с этим горлом надобно лежать!Так, умирая, мать моя лежала.В украшенном рельефным кораблем,загроможденном маленьком покое,в покое, не встречающем рублем,оставили врачи ее в покое.Над плотью, сотворенной из ребра,склонился ангел, видевший наверно,как в крошечный канал из серебравливался холод — медленно, но верно.В саду взметнулся поздний лист древес,и люди с непокрытой головоюпод ранним снегом, реявшим с небес,пошли провинциальной мостовою…

СОФИЯ

Любовь убита, Вера высока,ушла Надежда к молодости в гости,но, может быть, целебная рукаих матери — мои расправит кости.Я потеряла собственную мать,когда еще была четвероногой.Меня София звезды пониматьучила над вечернею дорогой.

В прах, где родители мои легли,и я, быть может, с мачехою лягу…На берегу темнели корабли.Она дала перо мне и бумагу.Гусиное схватила я перо,его — железной жизнью очинила.Перо мое — не зло и не добро,оно — мой дух, опущенный в чернила.

София у оконного стекламоей чернильной двигала рукою:я падчерицей смирною была,но по ночам встречалась я с тоскою.Тянулись тучи. Шел военный год.В садах лениво наливалась слива.Еще я помню звездный небосвод,гулянье вдоль балтийского залива…Там трех сестер встречала в детстве я,с их матерью и ныне я знакома.Но будет ли на грани бытиямне легче с нею смертная истома?

АННА

Не верь тому, что тайной связи нету имени с душою. В день туманныйявилась я на белый этот светс душой, настроенной на имя Анны.

В сентябрьский день, на севере, в портурожден был мир мой, слову посвященный.Свой первый слог прочла я на бортурыбачьей барки, солнцем освещенной.

Движенье твердой северной волныдавало мне начальные уроки,и стала я средь ночи вдоль стеныписать на ощупь грамотные строки.

И так легко казалось мне писать,как за субботой встретить воскресенье,как золоту деревьев повисатьнад стынущим стеклом воды осенней.

Взволнована словесным рождеством,я писчий лист слезою оросила,но книга жалоб стала торжествоммоим и неотъемлемою силой.

Вокруг себя не видя ни души,чтоб утолить мой голод без предела,взяла я пенье пищей для душии долгий сон — питанием для тела.

Парение, высокий дар богов,соединив с настойчивостью нрава,полет — с невозмутимостью мозгов,на листик лавра я имею право.

Куда б ни шла средь золотого дня,к победе я иль даже к пораженью,я благодарна тем, кто для меняявился побудителем к движенью.

Я благ любви другим не в силах дать(я знаю, не к лицу мне воркованье),но я хотела б дать им благодать,чтоб оправдать свое существованье.

Незыблемо старание сие,но благодать — незваный гость и странный…И кажется, чрез это бытиея пронесу напрасно душу Анны.

ПЕСОК

Бьет к берегу соленая вода.Так, не привыкшая к сосредоточью,мысль — рвется днем к отчизне не всегда,но с чувством возвращается к ней ночью.

Закончен день. К тебе, балтийский край,я с трепетом средь ночи обращаюсь.Конечно, и с тобою жизнь не рай,но я не в гости: я — с тобой прощаюсь.

Есть порт, где водоросль о гавань бьет,где соль разъела камни, как проказа,где маяки картину темных водрассматривают в два огромных глаза.

Над дюнами той ветреной земли,где пресная роса казалась странной,Анютины глаза весной росли.Там рождена, там названа я Анной.

Я знаю, Анна значит благодать,я помню якорь на морском солдате…Но что могу я отчей почве дать? —лишь слово помню вместо благодати.

Летала с криком птица над водой,и пароход в туман вдвигался с криком,и слышен был крик девочки худой,родившейся с почти что мертвым ликом.

Но сберегли создание сиеток молока, картофельное поле,сосновых игл сухое бытиеи животворный запах волн и воли.

Над солью волн шли пресные дожди,за рыбою шел парус, ветром полный,и важные, седые как вожди,над мелкими — девятые шли волны.

Лежал вдоль дюн, где высились пески,погост с сухой сосновою рукою,и три наречья уличной доскивели живых к песчаному покою.

О, где б в могилу, твердо как доска,я ни легла от хворости иль горя —поставьте памятник, хоть из песка,на берегу мне родственного моря.

ГОРЫ И ДОЛЫ

ГОРЫ

Действительно, природа хороша.Что может быть для нас ее целебней?Достаточно уставшая душануждается в сияньи снежных гребней.

Тяжелая и черная земляуверенно питает поколенья,а я, чужой дорогою пыля,дошла почти до белого каленья.

Слезами сердца плачет голова,не находя сомнениям ответаи повторяя бедные словао смежности страдания и света.

О гордая вершина Эльборус,о Лермонтова вечная вершина!Но, прежде чем туда я доберусь,отмерят здесь земли мне три аршина.

БОЛОТО

Трясиною (пучиной земляной,дна коей обозреть не в силах смертный)зияет мнимость суши предо мнойи привлекает сладостью посмертной.

Когда-то был над пустошью той лес,шумевший ненасытными листами.И до сих пор брожение древесбылого леса — видно в ней местами.

Но дни болота днесь уже не те:ему от собственного гнета душно,и гладь его повисла в пустоте,в пустое небо глядя равнодушно.

Ступать на зыбь, душа, тебе нельзя:тебя всосет ее непостоянство.Лишь лунный луч, над тлением скользя,одолевает гиблое пространство.

Лежит оно — подобное судьбе.Ему ни зверь, ни человек не верит,оно не верит самому себе —одна луна длину его измерит.

ЛУНА