Данте Алигьери - Божественная комедия Страница 19

Песнь четырнадцатая

Объят печалью о местах, мне милых,Я подобрал опавшие листыИ обессиленному возвратил их.

Пройдя сквозь лес, мы вышли у черты,Где третий пояс лег внутри второгоИ гневный суд вершится с высоты.

Дабы явить, что взору было ново,Скажу, что нам, огромной пеленой,Открылась степь, где нет ростка живого.

Злосчастный лес ее обвил[168] каймой,Как он и сам обвит рекой горючей;Мы стали с краю, я и спутник мой.

Вся даль была сплошной песок сыпучий,Как тот, который попирал Катон[169],Из края в край пройдя равниной жгучей.

О божья месть, как тяжко устрашенБыть должен тот, кто прочитает ныне,На что мой взгляд был въяве устремлен!

Я видел толпы голых душ в пустыне:Все плакали, в терзанье вековом,Но разной обреченные судьбине.

Кто был повержен навзничь, вверх лицом,Кто, съежившись, сидел на почве пыльной,А кто сновал без устали кругом.[170]

Разряд шагавших самый был обильный;Лежавших я всех меньше насчитал,Но вопль их скорбных уст был самый сильный.

А над пустыней медленно спадалДождь пламени, широкими платками,Как снег в безветрии нагорных скал.

Как Александр, под знойными лучамиСквозь Индию ведя свои полки,Настигнут был падучими огнями

И приказал, чтобы его стрелкиУсерднее топтали землю, зная,Что порознь легче гаснут языки,[171] —

Так опускалась вьюга огневая;И прах пылал, как под огнивом трут,Мучения казнимых удвояя.

И я смотрел, как вечный пляс ведутХудые руки, стряхивая с телаТо здесь, то там огнепалящий зуд.

Я начал: «Ты, чья сила одолелаВсе, кроме бесов, коими закрытНам доступ был у грозного предела,[172]

Кто это, рослый, хмуро так лежит,[173]Презрев пожар, палящий отовсюду?Его и дождь, я вижу, не мягчит».

А тот, поняв, что я дивлюсь, как чуду,Его гордыне, отвечал, крича:«Каким я жил, таким и в смерти буду!

Пускай Зевес замучит ковача,[174]Из чьей руки он взял перун железный,Чтоб в смертный день меня сразить сплеча,

Или пускай работой бесполезнойВсех в Монджибельской кузне[175] надорвет,Вопя: «Спасай, спасай, Вулкан любезный!»,

Как он над Флегрой[176] возглашал с высот,И пусть меня громит грозой всечасной, —Веселой мести он не обретет!»

Тогда мой вождь воскликнул с силой страстной,Какой я в нем не слышал никогда:«О Капаней, в гордыне неугасной —

Твоя наитягчайшая беда:Ты сам себя, в неистовстве великом,Казнишь жесточе всякого суда».

И молвил мне, с уже спокойным ликом:«Он был один из тех семи царей,Что осаждали Фивы; в буйстве диком,

Гнушался богом — и не стал смирней;Как я ему сказал, он по заслугамУкрашен славой дерзостных речей.

Теперь идем, как прежде, друг за другом;Но не касайся жгучего песка,А обходи, держась опушки, кругом».

В безмолвье мы дошли до ручейка,Спешащего из леса быстрым током,Чья алость мне и до сих пор жутка.

Как Буликаме убегает стоком,В котором воду грешницы берут,Так нистекал и он в песке глубоком.[177]

Закраины, что по бокам идут,И дно его, и склоны — камнем стали;Я понял, что дорога наша — тут.

«Среди всего, что мы с тобой видалиС тех самых пор, как перешли порог,Открытый всем входящим, ты едва ли

Чудеснее что-либо встретить мог,Чем эта речка, силой испареньяСмиряющая всякий огонек».

Так молвил вождь; взыскуя поученья,Я попросил, чтоб, голоду вослед,Он мне и пищу дал для утоленья.

«В средине моря, — молвил он в ответ, —Есть ветхий край, носящий имя Крита,Под чьим владыкой был безгрешен свет.[178]

Меж прочих гор там Ида знаменита;Когда-то влагой и листвой блестя,Теперь она пустынна и забыта.

Ей Рея вверила свое дитя,Ища ему приюта и опекиИ плачущего шумом защитя.[179]

В горе стоит великий старец некий;Он к Дамиате обращен спинойИ к Риму, как к зерцалу, поднял веки.

Он золотой сияет головой,А грудь и руки — серебро литое,И дальше — медь, дотуда, где раздвой;

Затем — железо донизу простое,Но глиняная правая плюсна,И он на ней почил, как на устое.[180]

Вся плоть, от шеи вниз, рассечена,И капли слез сквозь трещины струятся,И дно пещеры гложет их волна.

В подземной глубине из них родятсяИ Ахерон, и Стикс, и Флегетон;Потом они сквозь этот сток стремятся,

Чтоб там, внизу, последний минув склон,Создать Коцит; но умолчу про это;Ты вскоре сам увидишь тот затон».[181]

Я молвил: «Если из земного светаДосюда эта речка дотекла,Зачем она от нас таилась где-то?»

И он: «Вся эта впадина кругла;Хотя и шел ты многими тропамиВсе влево, опускаясь в глубь жерла,

Но полный круг еще не пройден нами;[182]И если случай новое принес,То не дивись смущенными очами».

«А Лета где? — вновь задал я вопрос. —Где Флегетон? Ее ты не отметил,А тот, ты говоришь, возник из слез».

«Ты правильно спросил, — мой вождь ответил.Но в клокотаньи этих алых водОдну разгадку ты воочью встретил.[183]

Придешь и к Лете, но она течетТам, где душа восходит к омовенью,Когда вина избытая спадет».

Потом сказал: «Теперь мы с этой сенью[184]Простимся; следуй мне и след храни:Тропа идет вдоль русла, по теченью,

Где влажный воздух гасит все огни».

Песнь пятнадцатая