Шарль Бодлер - Цветы зла Страница 19

le français

LXVII

СОВЫ

Где тисы стелют мрак суровый,Как идолы, за рядом ряд,Вперяя в сумрак красный взгляд,Сидят и размышляют совы.

Они недвижно будут такСидеть и ждать тот час унылый,Когда восстанет с прежней силойИ солнце опрокинет мрак.

Их поза — мудрым указаньеПрезреть движение навек:Всегда потерпит наказанье

Влюбленный в тени человек,Едва, исполненный смятений,Он выступит на миг из тени!

le français

LXVIII

ТРУБКА

Я — трубка старого поэта;Мой кафрский, абиссинский вид,Как любит он курить, про этоБез слов понятно говорит.

Утешить друга я желаю,Когда тоска в его душе:Как печь в убогом шалаше,Что варит ужин, я пылаю,

Сплетаю голубую сеть,Ртом дым и пламя источаюИ нежно дух его качаю;

Мне сладко сердце в нем согретьИ дух, измученный тоскою,Вернуть к блаженству и покою.

le français

LXIX

МУЗЫКА[70]

Порою музыка объемлет дух, как море:                       О бледная звезда,Под черной крышей туч, в эфирных бездн просторе,                       К тебе я рвусь тогда;

И грудь и легкие крепчают в яром споре,                       И, парус свой вия,По бешеным хребтам померкнувшего моря                       Взбирается ладья.

Трепещет грудь моя, полна безумной страстью,И вихрь меня влечет над гибельною пастью,                       Но вдруг затихнет все —

И вот над пропастью бездонной и зеркальнойОпять колеблет дух спокойный и печальный                       Отчаянье свое!

le français

LXX

ПОХОРОНЫ ОТВЕРЖЕННОГО ПОЭТА

Когда в давящей тьме ночей,Христа заветы исполняя,Твой прах под грудою камнейЗароет в грязь душа святая,

Лишь хор стыдливых звезд сомкнетОтягощенные ресницы —Паук тенета развернетСреди щелей твоей гробницы,

Клубок змеенышей родитьВползет змея, волк будет вытьНад головою нечестивой;

Твой гроб сберет ночных воровИ рой колдуний похотливыйС толпой развратных стариков.

le français

LXXI

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ГРАВЮРА[71]

На оголенный лоб чудовища-скелетаКорона страшная, как в карнавал, надета;На остове-коне он мчится, горячаКоня свирепого без шпор и без бича,Растет, весь бешеной обрызганный слюною,Апокалипсиса виденьем предо мною;Вот он проносится в пространствах без конца;Безбрежность попрана пятою мертвеца,И молнией меча скелет грозит сердитоТолпам, поверженным у конского копыта;Как принц, обшаривший чертог со всех сторон,Скача по кладбищу, несется мимо он;А вкруг — безбрежные и сумрачные своды,Где спят все древние, все новые народы.

le français

LXXII

ВЕСЕЛЫЙ МЕРТВЕЦ

Я вырою себе глубокий, черный ров,Чтоб в недра тучные и полные улитокУпасть, на дне стихий найти последний кровИ кости простереть, изнывшие от пыток.

Я ни одной слезы у мира не просил,Я проклял кладбища, отвергнул завещанья;И сам я воронов на тризну пригласил,Чтоб остов смрадный им предать на растерзанье.

О вы, безглазые, безухие друзья,О черви! К вам пришел мертвец веселый, я;О вы, философы, сыны земного тленья!

Ползите ж сквозь меня без муки сожаленья;Иль пытки новые возможны для того,Кто — труп меж трупами, в ком все давно мертво?

le français

LXXIII

БОЧКА НЕНАВИСТИ

О злая Ненависть, ты — бочка Данаид[72],Куда могучими и красными рукамиБез счета ведрами всечасно Месть спешитВлить кровь и реки слез, пролитых мертвецами;

Но тайно Демоном проделана дыра,Откуда льются кровь и пот тысячелетий,И вновь живут тела, истлевшие вчера,И расточают вновь их кровь твои же плети.

Ты — горький пьяница под кровлей кабака,Чья жажда лишь растет от каждого глоткаИ множит головы свои, как гидра Лерны[73].

— Но счастлив пьяница, его сразит вино.Тебе же, Ненависть, о горе, не даноЗабыться под столом в углу глухой таверны.

le français

LXXIV

РАЗБИТЫЙ КОЛОКОЛ

Как в ночи зимние и горько и отрадноВ огонь мигающий впереть усталый взгляд,Колоколов трезвон сквозь мглу внимая жадно,Забытых призраков будя далекий ряд.

Блажен ты, колокол, когда гортанью грознойИ неслабеющей сквозь сумрак и туманДалеко разнесен твой крик религиозный,Когда ты бодрствуешь, как добрый ветеран!

И ты, мой дух, разбит; когда ж, изныв от скуки,Ты в холод сумрака пошлешь ночные звуки,Вдруг зычный голос твой слабеет, изменив;

Так в груде мертвых тел повергнутый в сраженьи,Хрипя, бросает нам отчаянный призыв,Не в силах двинуться в безмерном напряженьи.

le français

LXXV

СПЛИН

Вот всякой жизни враг заклятый, Плювиоз[74]На бледных жителей кладбища холод черныйИз урны щедро льет, и вот волной тлетворнойУничтожение в предместьях разлилось.

Неугомонный кот, весь тощий, шелудивый,К подстилке тянется; под кровлей чердакаПоэта бродит дух забытый, сиротливый:Как зыбкой тени плач, тиха его тоска.

Рыдает колокол, дымящие поленьяЧасам простуженным чуть вторят фистулой[75];Весь день за картами, где слышен запах тленья —

Наследье жалкое давнишней водяной —Валет и дама пик с тоскою сожаленьяО мертвой их любви болтают меж собой.

le français

LXXVI

СПЛИН

Душа, тобою жизнь столетий прожита!

Огромный шкаф, где спят забытые счета,Где склад старинных дел, романсов позабытых,Записок и кудрей, расписками обвитых,Скрывает меньше тайн, чем дух печальный мой.Он — пирамида, склеп бездонный, полный тьмой,Он больше трупов скрыл, чем братская могила.Я — кладбище, чей сон луна давно забыла,Где черви длинные, как угрызений клуб,Влачатся, чтоб точить любезный сердцу труп;Я — старый будуар, весь полный роз поблеклыхИ позабытых мод, где в запыленных стеклахПастели грустные и бледные БушеВпивают аромат… И вот в моей душеБредут хромые дни неверными шагами,И, вся оснежена погибших лет клоками,Тоска, унынья плод, тираня скорбный дух,Размеры страшные бессмертья примет вдруг.

Кусок материи живой, ты будешь вечноГранитом меж валов пучины бесконечной,Вкушающим в песках Сахары мертвый сон!Ты, как забытый сфинкс, на карты не внесен, —Чья грудь свирепая, страшась тепла и света,Лишь меркнущим лучам возносит гимн привета!

le français

LXXVII

СПЛИН

Я — сумрачный король страны всегда дождливой,Бессильный юноша и старец прозорливый,Давно презревший лесть советников своих,Скучающий меж псов, как меж зверей иных;Ни сокол лучший мой, ни гул предсмертных стоновНарода, павшего в виду моих балконов,Ни песнь забавная любимого шутаНе прояснят чело, не разомкнут уста;Моя постель в гербах цветет, как холм могильный;Толпы изысканных придворных дам бессильныИзобрести такой бесстыдный туалет,Чтоб улыбнулся им бесчувственный скелет;Добывший золото, Алхимик мой ни разуНе мог исторгнуть прочь проклятую заразу;Кровавых римских ванн целительный бальзам,Желанный издавна дряхлеющим царям,Не может отогреть холодного скелета,Где льется медленно струей зеленой Лета.

le français