Галактион Табидзе - Стихотворения Страница 2
Галактион Табидзе - Стихотворения читать онлайн бесплатно
Первая книга Галактиона Табидзе, и очень грустная, и исполненная тоски одиночества, и напоенная печалью, была вместе с тем пронизана неистребимой верой в будущее… Конечно, глубокая и явная сосредоточенность на своих чувствах, «центростремительная» (к сердцу поэта) сила и тяга авторского слова не исключает, а подразумевает тягу к ближним, к людям, к собратьям, к народу. Ведь сострадание немыслимо без предмета и цели, без адреса и объекта. И романтическую замкнутость большинства лирических сюжетов раннего Галактиона не следует принимать за закрытость и замкнутость его души. Он был открыт людям как никто; его поэзия была распахнута в широкий мир. Со временем эти выходы будут все дерзновеннее:
В мощном гуле народного гневаПозабыть о себе до конца,Стать бы только припевом к напеву,Призывая к свободе сердцаИ в рабе пробуждая бойца!
Слейся с нищими братьями в хоре,Слейся, с ними родства не тая,Слейся с музыкою бытия,Стань собратьям поддержкою в горе,Неподкупная лира моя!
(«Поэт»)Здесь выражена готовность поэта ринуться в бой — в бой за души и сердца людей, за свободу, чего бы ни стоили такая решимость, такой выбор. А надежда на победу весны и света жива, какая бы тень ни омрачала лик отчизны:
Никогда не бредится свободойТак самозабвенно, как весной,—Стоит лишь оттаявшей природеЗашуметь отчаянной листвой…
…Кто-то властно призывает к жизни —К гибели бредущего, меня…Но, увы, увижу лик отчизныИ опять вкушаю горечь дня.
(«Никогда не бредится свободой…»)Это стихи 1914 года. Но пройдет весна, наступит лето, и уже не только лик отчизны омрачит тень — лицо мира будет искажено гримасой бесчеловечной бойни. «Космической лужей», «без берегов, без края и границ», вобравшей всю кровь убиенных и всю грязь убийства, представится поэту земля. Но и здесь не оставит его мысль об очистительном потоке, призванном в «пучине грозной мести» поглотить и смыть с лица земли это гниющее и смрадное болото («Космическая лужа»). Стихи датированы автором 1914 годом. Не исключено, что они написаны позже, но в любом случае до октября 1917 года. В этом убеждает их содержание. И тем интереснее, что основной их образ — гниения и разложения, порожденных мировой бойней, — весьма близок блоковским образам, его восприятию войны, нашедшему отражение в письмах русского поэта к матери и жене весной 1917 года: «…мировая война есть вздор… Я это говорю не только потому, что сам гнию в этом вздоре…», или: «…пахнет войной, т. е. гнилью и разложением», или «…проклятая война затягивается, опять воняет ей…»[4] и т. д. и т. д.
Прибегая к тем же сравнениям, писал Блок и в январе 1918 года, уже работая над «Двенадцатью», в знаменитой своей статье «Интеллигенция и революция»: «…годы европейской бойни; казалось минуту, что она очистит воздух… На самом деле она оказалась достойным венцом той лжи, грязи и мерзости, в которых купалась наша родина…»[5] Я уже не говорю о мотиве возмездия, который пронизывает творчество Блока предшествующих лет. Так или иначе пророческие предсказания Галактиона Табидзе перекликались с вещими предчувствиями Александра Блока и с глубоко осознанной верой Маяковского в близость и торжество революции. Мы, современные читатели, именно торжество поэтического пророчества видим и в противопоставлении Галактионом Табидзе «Слез Ниобеи» апокалипсическому кошмару империалистической войны, и в образе «шестнадцатого года», которому, как писал Маяковский, предстояло явиться «в терновом венце революций», и в финальном видении поэмы Блока «Двенадцать».
Перекличка Галактиона Табидзе с Блоком и Маяковским еще явственнее в стихах, где каждый из них, обращаясь к многовековым поэтическим традициям, счел возможным представить себя, поэта и пророка, в образе распятого Сына Человеческого. Первым по времени был Блок в стихотворении, открывающем цикл 1907–1916 годов «Родина»:
О том, что было, не жалея,Твою я понял высоту:Да. Ты — родная ГалилеяМне — невоскресшему Христу.
И пусть другой тебя ласкает,Пусть множит дикую молву;Сын Человеческий не знает,Где приклонить ему главу.
А Маяковский, сразу же вслед за словами о шестнадцатом годе, прибегнул к такому отождествлению:
А я у вас — его предтеча;я — где боль, везде;на каждой капле слёзовой течираспял себя на кресте.
И наконец Галактион Табидзе, обратившись к поэтическому содержанию того же трагического символа, в попытке предсказать свою судьбу, создал своеобразную вариацию блоковского стихотворения:
О, сколько красок этот день взлелеял!Настал мой час земного бытия.И, как Христос, избравший Галилею,Себе в удел Тифлис наметил я.Но предстоял ему тот путь горчайшийК Голгофе, а меня Мтацминда ждет.И если ты подашь мне эту чашу —Я осушу ее. Таков исход.
(«О, сколько красок этот день взлелеял!..»)Это сближающее стихи Блока, Маяковского и Галактиона Табидзе переосмысление традиционного мифологического образа покажется настолько важным грузинскому поэту, что он и в дальнейшем не раз к нему прибегнет.
Ни у кого в грузинской поэзии кануна революции (после ухода из жизни Акакия Церетели и Важа Пшавела) чувство родины не было выражено с такой силой, как у Галактиона Табидзе. В выражении этого чувства мы не найдем у него деклараций. Ему даже не свойственно было обычное (и вполне закономерное) стремление к историческим ассоциациям, которые дают столь благодатную почву для патриотических высказываний. Историзм Галактиона Табидзе глубок и универсален: в едином охвате объемлет он все многовековое прошлое родины, не расчленяя его на вехи и ступени.
Но такой широчайший охват не исключал и пристальнейшего вглядывания в каждый миг ее жизни. Напротив, он находил себе опору в физически ощущаемом соприкосновении с родною землей — даже в малой ее частице отражается ее прекрасный лик, мощный дух ее народа. И тогда, в год смерти Акакия Церетели и Важа Пшавела, рождались стихи Г. Табидзе. И в этих стихах — после «Рассвета» Церетели и, скажем, «Письма солдата-пшава» Важа Пшавела — грузинская поэзия сильнее всего, пожалуй, выразила чувство родины:
Если я по росистой траве босикомНе пройдусь — как уверовать в явность отчизны?
…Знаю, каждая завязь и каждый побегМне напомнят об этом виденье отныне,И, с отеческим кровом сроднившись навек,Я живу, я молюсь только этой святыне.
(«Родина»)Небо, море, горы, реки, деревья, травы, цветы, колосья — все дорогие поэту приметы родины воссозданы в стихах Галактиона Табидзе с огромной силой постижения, восприятия и переживания. В живописно-пластической манере Галактиона Табидзе впечатление опирается и на музыкально-ритмическое восприятие стихии родной природы. А сама эта стихия глубоко человечна, ибо она воспринята и воссоздана поэтом-патриотом, полномочно представляющим свой народ и свою родину как одну из драгоценных частиц человеческого сообщества. Много позже, в 1938 году, он сам прекрасно скажет об этом воздухе родины, о «дыханье» поэта, постигшего вещим инстинктом любви и кровного родства красоту и прелесть земли отцов («Из Цхалтубо к Кутаису…»).
Этот инстинкт, верность памяти сердца, талант и дар великой любви к родине, никогда и ничем не поколебленное убеждение (даже не убеждение, а врожденное знание): многообразие мира прекрасно именно потому, что неповторима и незаменима каждая самая малая его частица, — вот один из самых главных смыслов поэзии Галактиона Табидзе, вот в чем ее душа, ее поэтическая и человеческая основа:
О, платаны в Шиндиси моем!Я не понял закона простого —Да, напомнит одно о другом,Но одно не заменит другого.
…Нет замены вокруг ничему:Ни пичужке, порхающей в выси,Ни цветку, ни лицу моему,Ни платанам в далеком Шиндиси.
(«Платанам Шиндиси»)Поэт как бы ведет постоянный диалог с родной природой, готовый ответить на любой ее вопросительный взгляд, на полуугадываемое движение ее души. От нее он ждет света радости и благодати взаимопонимания:
Покрылись почками лозы,Лиахви шумит с рассвета,Ручьи накопили слезы…О Мтквари, я жду ответа!
И Терек кипит в ущелье,Обрушась на берег тихий…Так что же вы онемели,Лесистые кряжи Лихи?
Ночь кинула полог длинный,Стал сумрачен луг зеленый…О чем же молчат долиныМоей Алазани сонной?..
(«Я жду ответа»)Пройдут годы, но не уйдет потребность у родной земли, у ее гор и лесов искать ответ на самые тревожные вопросы души. И, оглядываясь на путь, памятный не только победами, но и потерями, поэт вновь у Казбека и Терека, у просторов родины будет искать подтверждения, что вечно жив Амирани — символ света и справедливости:
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.