Уильям Шекспир - Сонеты Страница 2

Ассоциации, вызываемые словом, связывают данное слово с жизнью. Это становится особенно очевидным при переводе старинных писателей. Тут для выяснения ассоциаций, некогда сопровождавших то или иное слово, нередко требуется серьезное знание эпохи и тщательный лингвистический анализ. В сонете 45 Шекспир употребляет слово «melancholy». Для нас слово «меланхолия», прошедшее через литературу сентиментализма, ассоциируется с томной грустью. Иначе звучало это слово в эпоху Шекспира. Согласно представлению той эпохи, человеческое тело состояло из четырех «элементов» (стихий), или «эссенций», — огня, воздуха, воды и земли. Первые два «элемента» устремляли человека ввысь, два последних тянули его к земле. «Меланхолией» назывался один из «гуморов» (humours), т. е. тех «соков», которые, по представлению эпохи, циркулировали в человеческом теле и определяли характер данного лица («меланхолический», «флегматичный», «сангвинический», «желчный»). Другим наименованием «меланхолии» было «черная желчь». Этот «гумор», а также меланхолический характер ассоциировались с тяжеловесными, грузными стихиями — землей и водой. («О, если бы это слишком, слишком плотное тело растаяло бы, растворилось и распустилось в росу!» — говорит «меланхолический» человек — Гамлет.) Маршак поэтому очень точно перевел слово «melancholy» в данном контексте словом «тяжесть». Вообще, перевод сонетов 44 и 45 был бы невозможен без отчетливого понимания изложенных нами представлений эпохи.

«Любовь — не шут времени», — переводим буквально из сонета 116. «Шекспировский лексикон» Шмидта поясняет это место: «Любовь не является предметом развлечения для времени». Шуты в ту эпоху, действительно, были «предметами развлечения», и притом совершенно бесправными, жалкими. «Любовь — не кукла жалкая в руках у времени» — переводит Маршак, раскрывая образ. И это раскрытие, несомненно, поможет нашим будущим переводчикам и комментаторам Шекспира лучше понять, например, слова Ромео: «Я — шут судьбы»; герцога из пьесы «Мера за меру» — «Ты (жизнь) — шут смерти»; Гамлета — «Мы — шуты природы» и т. д. Можно привести много аналогичных примеров, свидетельствующих о том, что сделанные Маршаком переводы сонетов являются поэтическим комментарием к шекспировским текстам.

Все более отчетливо намечающийся в советском художественном переводе путь соединения творческой свободы с точностью научного анализа является, несомненно, принципиально новым в истории поэтического перевода во всем мире. Издавна спорили школа «вольного» художественного перевода со школой, стремящейся к «максимально дословной» передаче художественных памятников.

«Существует, — говорил Гёте, два принципа перевода: один из них требует переселения иностранного автора к нам, — так, чтобы мы могли видеть в нем соотечественника; другой, напротив, предъявляет к нам требование — самим отправиться к этому чужеземцу и применяться к его условиям жизни, складу его языка, его особенностям». Советский художественный перевод преодолел это противоречие. Он умеет изучать «условия жизни», «склад языка» и «особенности» автора и в то же время — «переселять» его к нам.

Книга эта ценна и как образец стихотворного мастерства, которое равно необходимо и для создания сонета, и для его воссоздания. Зарубежная поэзия, в особенности американская и английская, переживает сейчас катастрофический распад формы. Почти совершенно исчезли не только рифма и метр, но и ритм. «Стихотворения» сплошь и рядом превращаются в набор написанных прозой сентенций, которые печатаются одна под другой, как бы подделываясь под стихи. Вчерашние формалисты как в США, так и в Англии ведут сейчас бешеную кампанию вообще против всякой формы, толкая поэзию в бездну анархии. Где уж тут до высокого мастерства сонета! Во всем «мире, говорящем на английском языке», сейчас очень трудно, а вероятно, и невозможно, найти мастера стихотворной формы, который бы, например, сумел ярко воссоздать на английском языке знаменитый сонет Пушкина («Суровый Дант не презирал сонета…»). Сонет предъявляет поэту строгие формальные требования.

Английский сонет, как и классический итальянский, состоит из четырнадцати строк, написанных пятистопным ямбом (отступления от метрической формы чрезвычайно редки). В отличие от итальянского сонета, в английском сонете рифмы первого четверостишия обычно не повторяются во втором. Итальянский сонет строится либо из двух строф (в восемь и шесть строк), либо из двух четверостиший и двух трехстиший. Английский сонет чаще всего состоит из трех четверостиший и одного двустишия. В завершающем сонет двустишии как бы подводится итог его содержанию.

Сонет был введен в английскую поэзию еще в царствование короля Генриха VIII подражателями Петрарки — Уайаттом и Серрейем. Но они успели лишь наметить путь, так как оба умерли в сравнительно молодые годы; здоровье Уайатта было подорвано пятилетним заключением в Тауэре, Серрей сложил голову на плахе.

Семя, брошенное на почву, уже согретую солнцем Ренессанса, дало обильные всходы. В 1557 году издатель Ричард Тоттель выпустил антологию «Песен и сонетов». Однако на настоящую высоту сонет на английском языке поднялся вместе с расцветом Ренессанса в Англии. Великолепные, но несколько холодноватые, декоративные сонеты создал Эдмунд Спенсер. Гораздо глубже по чувству сонеты Филиппа Сиднея: свою несчастную любовь к Пенелопе Девере, сестре впоследствии казненного Елизаветой графа Эссекса, Сидней воспел и оплакал в цикле сонетов, напечатанном в 1591 году под заглавием «Астрофель и Стелла». В 1952 году появился сборник сонетов поэта Даниеля, оказавший несомненное влияние на молодого Шекспира.

В девяностые годы XVI века сонет становится наиболее распространенной поэтической формой в Англии. Достаточно сказать, что за пять лет (1592–1597) было напечатано в Англии около двух с половиной тысяч сонетов; число же написанных за это время сонетов, было, конечно, неизмеримо больше.

Было бы ошибкой полагать, что сонет в ту эпоху являлся лишь достоянием придворно-аристократических кругов и утонченных «знатоков изящного». Он имел широкое хождение. Строки сонета звучали и с подмостков «общедоступного (публичного) театра» перед толпой зрителей из народа и, переложенные на музыку, распевались, как романсы, где-нибудь в провинциальной, захолустной харчевне.

Многие авторы сонетов ломались, жеманничали и постоянно впадали в утрированный стиль (типично, например, заглавие одного из сборников сонетов — «Слезы любовных мечтаний»). Шекспир смеялся над этой аффектацией. В «Двух веронцах» Протей советует Турио поймать сердце возлюбленной на приманку «слезливых сонетов». В «Ромео и Джульетте» Меркуцио издевается над авторами сонетов, которые довели влюбленные славословия до абсурда и считают, что по сравнению с их возлюбленными: «Лаура — кухонная девка, Дидона — чумичка…» В «Генрихе VI» Генри Готспер с презрением упоминает о «сюсюкающих поэтах». В сонете 21 упоминаются аффектированные поэты,

Которые раскрашенным богинямВ подарок преподносят небосвод…

Шекспир противопоставляет им свое искусство:

В любви и в слове — правда мой закон.И я пишу, что милая прекрасна,Как все, кто смертной матерью рожден,А не как солнце или месяц ясный.

(См. также сонет 130.) С другой стороны, в комедии «Много шума из ничего» находим насмешливое упоминание о «хромом сонете», т. е. сонете, написанном без достаточного формального мастерства. Вообще, разве не замечательно, что Шекспир, творчество которого на страницах мировой литературной критики, с легкой руки классицистов, а затем и романтиков, не раз провозглашали «хаотическим» и «иррациональным», в действительности отдал обильную дань самой строгой и стройной из стихотворных форм — сонету. Напомним, что против изображения Шекспира «хаотическим» поэтом резко восставал Белинский. «Дикость и мрачность они (романтики) провозгласили отличительным характером поэзии Шекспира, смешав с ним его глубокость и бесконечность», — писал он (в статье о «Горе от ума»).

Шекспир начал писать сонеты, вероятно, еще в начале девяностых годов. В ранней комедии Шекспира «Тщетные усилия любви» диалог то и дело приближается к форме сонета. Как предполагают биографы, Шекспир в то время посещал дворец графа Саутгэмптона (которому, напомним, он тогда посвятил две свои поэмы — «Венеру и Адониса» и «Лукрецию»). В этом дворце, украшенном резьбой по дереву, красочными стенными коврами и картинами итальянских мастеров, часто слышалась итальянская музыка и, вероятно, еще чаще — чтение сонетов. В 1598 году Мерес в своей «Сокровищнице Паллады» упоминает о «сладостных сонетах Шекспира, известных в кругу его личных друзей». В 1599 году издатель Вильям Джаггард напечатал два шекспировских сонета. И, наконец, в 1609 году знаменитые сто пятьдесят четыре сонета Шекспира вышли отдельной книжкой.