Андрей Вознесенский - Выпусти птицу! Страница 2

Выпусти птицу!

Что с тобой, крашеная, послушай?Модная прима с прядью плакучей,бросишь купюру –         выпустишь птицу.Так что прыщами пошла продавщица.

Деньги на ветер, синь шебутная!Как щебетала в клетке из тисата аметистовая        четвертная –«Выпусти птицу!»

Ты оскорбляешь труд птицелова,месячный заработок свой горькийи «Геометрию» Киселева,ставшую рыночною оберткой.

Птица тебя не поймет и не вспомнит,люд сматерится,будет обед твой – булочка в полдник,ты понимаешь? Выпусти птицу!

Птице пора за моря вероломные,пусты лимонные филармонии,Пусть не себя –        из неволи и сытостивыпусти, выпусти…

Не понимаю, но обожаюбабскую выходку на базаре.«Ты дефективная, что ли, деваха?Дура – де-юре, чудо – де-факто!»

Как ты ждала ее, красотулю!Вымыла и горнице половицы.Ах, не латунную, а золотую!..Не залетела. Выпусти птицу!

Мы третьи сутки с тобою в раздоре,чтоб разрядиться,выпусти сладкую пленницу горя,выпусти птицу!

В руки синица – скучная сказка,в небо синицу!Дело отлова – доля мужская,женская доля – выпустить птицу…

…Наманикюренная десница,словно крыло самолетное снизу,в огненных знаках        над рынком струится,выпустив птицу.

Да и была ль она, вестница чу́дная?..Вспыхнет на шляпе вместо гостинца,пятнышко едкое и жемчужное –память о птице.

У озера

Прибегала в мой быт холостой,задувала свечу, как служанка.Было бешено хорошо,и задуматься было ужасно!..

Я проснусь и промолвлю: «Да здррра-вствует бодрая температура!»И на высохших после дождягромких джинсах – налет перламутра.

Спрыгну в сад и окно притворю,чтобы бритва тебе не жужжала.Шнур протянется в спальню твою.Дело близилось к сентябрю.И задуматься было ужасно,

что свобода пуста, как труба,что любовь – это самодержавье.Моя шумная жизнь без тебяне имеет уже содержанья.

Ощущение это прошло,прошуршавши по саду ужами…Несказаемо хорошо!А задуматься – было ужасно.

Сон

Мы снова встретились. И насвезла машина грузовая.Влюбились мы – в который раз!Но ты меня не узнавала.

Меня ты привела домой.Любила и любовь давала.Мы годы прожили с тобой.Но ты меня не узнавала!

Старая фотография

Нигилисточка, моя прапракузиночка!Ждут жандармы у крыльца            на вороных.Только вздрагивал,         как белая кувшиночка,гимназический стоячий воротник.Страшно мне за эти лилии лесные,и коса, такая спелая коса!Не готова к революции Россия.Дурочка, разуй глаза.

«Я – готова, отвечаешь, –            это – главное…»А когда через столетие пройду,будто шейки гимназисток            обезглавленных,вздрогнут белые кувшинки на пруду.

Разговор с эпиграфом

Александр Сергеевич, разрешите

представиться.

Владимир Владимирович,            разрешите представиться!Я занимаюсь биологией стиха.Есть роли     более        пьедестальные,но кому-то надо за истопника…

У нас, поэтов, дел по горло,кто занят садом,        кто содокладом.Другие, как страусы,          прячут головы,отсюда смотрят и мыслят задом.

Среди идиотств, суеты, наветовпоэт одиозен, порой смешон –пока не требует       поэтак священной жертве          Стадион!

И когда мы выходим на стадионы в Томскеили на рижские Лужники,вас понимающие потомкитянутся к завтрашним           сквозь стихи.

Колоссальнейшая эпоха!Ходят на поэзию, как в душ Шарко.Даже герои поэмы         «Плохо!»требуют сложить о них «Хорошо!».

Вы ушли,    понимаемы процентов на десять.Оставались Асеев и Пастернак.Но мы не уйдем –         как бы кто ни надеялся! –мы будем драться за молодняк.

Как я тоскую о поэтическом сынекласса «Ан» и 707-«Боинга»…Мы научили      свистать          пол-России.Дай одного      соловья-разбойника!..

И когда этот случай счастливый               представится,отобью телеграммку,          обкусав заусенцы:«Владимир Владимирович,            разрешите преставиться.Вознесенский».

Диалог обывателя и поэта о Научно-технической революции

О: «Моя бабушка – староверка,но она –Научно-техническая революционерка.Кормит гормонами кабана.Научно-технические коровыследят за Харламовым и Петровым,и, прикрываясь ночным покровом,Сексуал-революционерка            Сударкина,в сердце,    как в трусики безразмерки,умещающая полнаселения мужского,подрывает основысемьи,   личной собственности            и государства.Посыпай капусту дустом,не найдешь детей в капусте!Наш мозг загружен на десять процентов.Перспективы беспрецедентны,когда торжествующе          вступит в работуна сто процентов мозг идиота!Душой замерев, как на лыжном трамплине!Явив площадям содержание в формах,парят сексуальные героини,как памятники       на гигантских платформах!..»П: «И все-таки это есть Революция –в умах, в быту и в народах целых.К двенадцати стрелки часов крадутся –но мы носим лазерные, без стрелок!Восхищенье Терпсихорой –сочетанье с „Пепсиколой“.Я – попутчик      Научно-технической революции.При всем уважении к коромысламхочу, чтобы в самой дыре завалющейбыл водопровод и движение мысли.За это я стану на горло песне,устану –    коллеги поддержат за горло.Но певчее горло        с дыхательным вместе,живу,   не дыша от счастья и горя.И если для чрезвычайных мерРеволюция потребует          одного чел. поэта –я – ЧП НТР!..»О: «С приветом!..»П: «При этомСкажу, вырываясь из тисков стишка,всем горлом, которым дышу и пою:„Да здравствует Научно-техническая,перерастающая в Духовную!“»

Монолог читателя на Дне поэзии 1999…

Четырнадцать тысяч пиитовстрадают во мгле Лужников.Я выйду в эстрадных софитах –последний читатель стихов.

Разинувши рот, как минеры,скажу в ликование:«Желаю прослушать Смурновыхнеопубликованное!»

Три тыщи великих Смурновыхзахлопают, как орлыс трех тыщ этикеток «Минводы»,пытаясь взлететь со скалы,ревя, как при взлете в Орли.

И хор, содрогнув батисферы,сольется в трехтысячный стих.Мне грянут аплодисментыза то, что я выслушал их.

Толпа поэтессок минорноавтографов ждет у кулис.Доходит до самоубийств!Скандирующие сурово,Смурновы, Смурновы, Смурновы,желают на «бис».

И снова, как реквием служат,Я выйду в прожекторах,родившийся, чтобы слушатьсреди прирожденных орать.

Заслуги мои небольшие,сутул и невнятен мой век,средь тысячей небожителей –единственный человек.

Меня пожалеют и вспомнят.Не то, что бывал я пророк,а что не берег перепонки,как раньше гортань не берег.

«Скажи в меня, женщина, горе,скажи в меня счастье!Как плачем мы, выбежав в поле,но чаще, но чаще,

нам попросту хочется высвободитьневысказанное, заветное…Нужна хоть кому-нибудь исповедь,как богу, которого нету!»

Я буду любезен народуне тем, что творил монумент –невысказанную нотупонять и услышать сумел.

Песнь вечерняя