Эмиль Верхарн - Из цикла Вечера Страница 2

Где океанских волн блистает свет зеленый...

Иль на Восток уйди, в далекий Бенарес,

К воротам древних Фив, к руинам Вавилона,

В туман веков, где Сфинкс, Афина и Гермес,

Иль к бронзовым богам на царственном пороге,

К гигантам голубым или во тьму дорог,

Где за монахами медлительные дроги

Неповоротливо ползут из лога в лог...

И взор твой ослепят лучи созвездий южных!

О бедная душа, в разлуке ты с мечтой!

Уйди же в зной пустынь, в прозрачность бухт

жемчужных,

Путем паломника в пески земли святой...

И может быть, еще в какой-нибудь Халдее

Закатный вечен свет: он пастухов хранит,

Не знавших никогда и отблесков идеи...

Уйди тропой цветов, где горный ключ звенит,

Уйди так глубоко в себя мечтой упорной,

Чтоб настоящее развеялось, как пыль!..

Но это жалкий бред! Кругом лишь дым, и черный

Зияющий туннель, и мрачной башни шпиль...

И похоронный звон в тумане поднимает

Всю боль и всю печаль в моей душе опять...

И я оцепенел, и ноги прилипают

К земной грязи, и вонь мне не дает дышать.

Из цикла "Черные факелы"

Законы (Перевод Ю.Александрова)

Печален лик земли среди угрюмых зданий,

Где жизнь заключена в прямоугольный плен,

Где предопределен удел моих страданий

Всей тяжестью колонн и непреклонных стен.

Вот башенки наук, вот лабиринты права,

Где человечий мир в законы водворен,

Где мозг одет в гранит - и не посмеет он

Поколебать столпы священного устава.

Гордыня бронзы там нисходит с высоты,

Чугунная плита сдавила все живое...

О, сколько нужно дум и страстной чистоты,

Чтоб волновался ум, чтоб сердцу быть в покое

Дабы оно могло багряный купол свой

Просторно изогнуть в глубокой, нежной сини,

Где б не посмело зло коснуться той твердыни,

Той мудрой доброты и ясности живой!

Но в бездне вечеров, уже чреватых бурей,

Лучами черных солнц охвачен башен ряд,

И мчатся тучи к ним толпою грозных фурий,

Швыряя молний блеск на крутизну громад.

И лунный желтый глаз великой лженауки

В тех небесах, куда устремлена сейчас

Готическая мощь, ужели не погас

От старости своей, от вековечной скуки?..

Мертвец (Перевод Г.Шенгели)

В одеждах цветом точно яд и гной

Влачится мертвый разум мой

По Темзе.

Чугунные мосты, где мчатся поезда,

Бросая в небо гул упорный,

И неподвижные суда

Его покрыли тенью черной.

И с красной башни циферблат,

Где стрелки больше не скользят,

Глаз не отводит от лица

Чудовищного мертвеца.

Он умер оттого, что слишком много знал,

Что, в исступленье, изваять мечтал

На цоколе из черного гранита

Для каждой вещи лик причины скрытой.

Он умер, тайно восприяв

Сок познавательных отрав.

Он умер, пораженный бредом,

Стремясь к величьям и победам,

Он навсегда угас в тот миг,

Когда вскипел закат кровавый

И над его главой возник

Орлом парящим призрак славы.

Не в силах более снести

Жар и тоску смятенной воли

Он сам себя убил в пути,

В цепях невыносимой боли.

Вдоль черных стен, где прячется завод,

Где молотов раскат железный

Крутую молнию кует,

Влачится он над похоронной бездной.

Вот молы, фабрик алтари,

И молы вновь, и фонари,

Прядут, медлительные пряхи,

Сияний золото в тоске и страхе.

Вот камня вечная печаль,

Форты домов в уборе черном;

Закатным взглядом, скучным и покорным,

Их окна смотрят в сумрачную даль.

Вот верфи скорби на закате,

Приют разбитых кораблей,

Что чертятся скрещеньем мачт и рей

На небе пламенных распятий.

В опалах мертвых, что златит и жжет

Вулкан заката, в пурпуре и пемзе,

Умерший разум мой плывет

По Темзе.

Плывет на волю мглы, в закат,

В тенях багряных и в туманах,

Туда, где плещет крыльями набат

В гранит и мрамор башен рдяных,

И город жизни тает позади

С неутоленной жаждою в груди.

Покорный неизвестной силе,

Влачится труп уснуть в вечеровой могиле,

Плывет туда, где волн огромных рев,

Где бездна беспредельная зияет

И без возврата поглощает

Всех мертвецов.

Из цикла "У дороги"

Часы (Перевод В.Брюсова)

Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные

бродят,

Стук костыля, деревянной ноги.

Это по лестнице времени всходят и сходят

Часы, это их шаги!

Вокруг устарелых эмблем и наивных узоров

Цифр под стеклом утомительный ряд.

О, лУны угрюмых, пустых коридоров:

Часы и их взгляд!

Деревянный киоск роковых откровений,

Взвизги напилка, и стук молотков,

И младенческий лепет мгновений,

Часы и их зов!

Гроба, что повешены всюду на стены,

Склепы цепей и скелетов стальных,

Где кости стучат, возвещая там числа и смены...

Часы и весь ужас их!

Часы!

Неутомимы, бессонны,

Вы стучите ногами служанок в больших башмаках,

Вы скользите ногами больничных сиделок,

Напрасно вас молит мой голос смущенный,

Вы сдавили мой страх

Циркулем ваших безжалостных стрелок.

Декабрь (Перевод Ф.Мендельсона)

Под бледным небом по полям туман ползет,

Земля от холода вся в трещинах глубоких,

На рыжих склонах инея налет,

И над безмолвием трещат, кричат сороки.

Как стая гарпий злобных и жестоких,

Кусты сражаются, и ветер листья рвет,

Тряпье осеннее, и там, в полях далеких,

Как будто кто по наковальне бьет.

Зима унылая! Твой холод беспрестанно

Сжимает душу мне своей рукой титана,

И тот же звон глухой плывет издалека,

Тоскливый звон из церковки соседней

Твердит, что там собрали в путь последний

И в землю опускают бедняка.

Притча (Перевод Ф.Мендельсона)

Над золотом глади озерной,

Где белые лилии спят,

Усталые цапли скользят,

В воде отражаются черной.

Их крыльев широк размах,

Медлительны их движенья;

Плывут они в небесах,

Гребут в воде отраженья.

Но рыбак туповатый и важный

На них расставляет сети,

Не видя, что птицы эти

Гребует в высоте отважно,

Что в мокрые сети скуки

Птицы не попадают.

Напрасно он в тине их ищет,

Птицы все выше взмывают,

И мчатся, как призраки, мимо,

Безумны и неуловимы!

Лодка (Перевод Ф.Мендельсона)

Морозит к ночи. На деревьях иней

Алмазами сверкает под луной.

И в чистом небе тучки ни одной:

Плывет луна над белою пустыней.

Как сталь с серебряным узором, черный лед,

И звезды смотрят нА реку в печали:

Там лодка вмерзла, весла в плен попали,

Одна, недвижно, но чего-то ждет.

Вдруг сокрушит оковы ледяные

Какой-нибудь герой, и лодку поведет

В моря, где пламенем охвачен небосвод,

В далекий рай, к теплу, в края иные?

А может быть, она обречена

Следить, в безмолвье белом прозябая,

Как птицы вольные над ней за стаей стая

Летят туда, где вечная весна?

Не знаю, где (Перевод В.Брюсова)

Это где-то на севере, где, я не знаю,

Это где-то на полюсе, в мире стальном,

Там, где стужа когтями скребется по краю

Селитренных скал, изукрашенных льдом.

Это - холод великий, едва отраженный

В серебряном зеркале мертвых озер:

Это - иней, что точит, морочит - бессонный,

Низкорослый, безлиственный бор.

Это - полночь, огромный скелет обнаженный

Над серебряным зеркалом мертвых озер,

Это - полночь, что точит, морочит, хохочет,

Но раздвинуть руками гигантскими хочет

Холодный и звездный простор.

В далИ полуночной безвольной

Это смолкнувший звон колокольный,

Это убранный снегом и льдами собор.

Это хор похоронный, с которым без слов я рыдаю,

Литургия Великого Холода в мире стальном.

Это где-то, - не в старом ли северном крае? - не знаю!

Это где-то, - не в старом ли северном сердце? - в моем!

Ноябрь (Перевод Г.Шенгели)

Вот листья, цвета гноя и скорбей,

Как падают они в моих равнинах;

Как рой моих скорбей, все тяжелей, желтей,

Так падают они в душе моей.

Лохмотьями тяжелых облаков

Окутавши свой глаз слепой,

Поник, под ветра грозный вой,

Шар солнца, старый и слепой.

Ноябрь в моей душе.

Над илом ивы чуть видны; в туманы,

Мелькая, черные уносятся бакланы,

И льется крик их, долгий, точно вечность,

Однообразный, - в бесконечность.

Ноябрь в моей душе.

О, эти листья, что спадают,

Спадают;

О, этот бесконечный дождь

И этот вой средь голых рощ,

Однообразный, рвущий все в душе!..

Некоторые (Перевод Б.Томашевского)

За далью всех светил пред ними возникает

Виденье города - безбрежный черный бред,

В триумфе траура, как склеп, где жизни нет...

Земля? Ушла во мрак. А небо? Чуть мерцает!

Гигантский мир теней раскинулся кругом,