Борис Гребенщиков - Иван и Данило Страница 2

А Данило встанет: а еще, дескать, Яблочную Машину Дарья строим.

Глядят на туриста, а турист уж кривулем пошел. Какая-такая машина Дарья?

"Как же какая? Построим, будет себе работать. А работа у ней простая - что в мире не так, поправлять себе потихонечку. Да что говорить, вон в сарае стоит, выдь поглянь".

А из туриста уж жерди столбом полезли.

"Где, - говорит, - ваш сарай?" - и смотрит, как ерш на сковородке. - "Да вон, во дворе". Он - к двери, открыл, да и замер, как вкопанный. "Кто это там у вас по двору вашему кренделями ходит?" Иван в окошко смотрит. "Глянько-то, Данилушко, никогда не видал - хозяин вприсядку пляшет".

Данило с лавки прыг - и точно. "Ну, Ваня, дела. Никак Яблочная Машина Дарья работать зачинает".

Взялись за руки и - без всякого грамофонта - пошли плясать по всей избе. От радости даже про гостя забыли. А тот стоит, лбом в притолоку уперся и мычит что-то. Долго мычал. Потом к Даниле с Иваном повернулся, в ноги поклонился.

"Простите, говорит, не знал вашей силушки".

"Да какая, турист, у нас силушка. Вот земля стоит, вот ветер дует, вот ручей журчит, вот огонь горит. А наша служба - сердце к этому приложить. Приложишь и слышишь - надо, брат Ваня, помочь. А отчего не помочь, раз руки есть. Начнешь делать, смотришь - а тебе все, что на свете есть, на свой манер подсоблять начинает. Так и живем - вместе".

6

Другой раз идет Данило с добычей к дому. А только-только первые листочки желтеть начинали, солнышко к вечеру клонится, благодать. Дорога тихая; а мешок тяжеленный - как раз на зиму новые валенки с галошами.

Умаялся, сел спиной к дереву, глаза прикрыл - отдыхает. Сидел, сидел - вдруг чувствует: не один я тут сижу. Раскрыл тихонько один глаз - ничего. Дорога, кустики, солнышко вечернее. Раскрыл тихонько другой - ничего. А все равно - не один, хоть ты тресни.

Потом видит - сбоку в кустиках то ли тени морочат, то ли марево какое. Ждет, не шелохнется. Долго ждет. Постепенно тени складываются так, будто сидит кто. То ли зверь, а только ближе к человеку, только маленькому, с булку. Да и то сказать - вроде человек, а вроде нет, так, не пойми что.

"Кто же такой?" - думает про себя Данило. А в голове словно шепчет кто-то, но без звука - Сван.

"Ишь ты, - думает Данило. - Сван. Что за Сван? А вот так... Сван - и все тут".

А сидят все неподвижно. Данило сидит, и человек тоже. То есть - вроде человек.

"Сван, - думает Данило. - Сван... Откуда такой Сван?" А на это ему - никакого шепота, а представляется вдруг, как будто что-то - давным-давно. И что - непонятно, но уже так давно, что душу захолаживает. И так печально становится, как будто ни головы, ни тела, ни дома, ни крова, а только - долго, долго... И словно бы что-то и было, но так давно, что уж и неважно, было или нет; и уже и не одиноко, а вообще как будто и нет никого. Одна видимость, пустая игра света. Даже и слова такого нет.

Сидит Данило, и словно бы его нет, легкий-легкий стал.

Чувствует запах дыма от печки, чувствует, как солнышко на листочках играет, как Иван шти варит, как Машина Дарья в сарае стоит, яблоками из того угла пахнет. И все у него этак складно получается - и он тут, и Сван, и дым из трубы.

Потом все прошло. Сидит он опять у дерева на пустой дороге, солнце село, до дома рукой подать.

Пришел домой. Иван и вправду шти варит.

"Вот, Ваня, такое дело примнилось..."

"А и не примнилось вовсе, Данилушко. Есть такое, да только названия ему никакого нет. А что встретил его - хорошо. В природе - оно все к какой-нибудь пользе сложено".

Был и другой случай. Вышел ночью Данило из избы, сделал свои дела и пошел глядеть - что и где. Затаился под елкой, смотрит - как луна светит. А на другом конце поляны вдруг будто идет кто-то, беззвучно, качается. Длинный-длинный и голову на грудь свесил, как верблюд. Прошел - и ничего, как и не было его. Даже Ивану забыл поутру рассказать, только через месяц вспомнил.

А еще раз сидит в доме один, вдруг слышит: "Фея Внутреннего Гуся". И все. Ничего не понял, решил, что примерещилось.

7

Если хорошо поискать, то до сих пор можно найти в мире древнюю вещь.

Иван пошел далеко за омуты и раскопал одну - нечаянно - под холмом. Соскоблил землю как мог, ухватил за бок, и домой.

Поставил на лавку под дерево, ждет, чтобы Данило пришел, объяснил ему про находку.

Пришел Данило с мешком, поставил было наземь, видит - Иван сидит, как новый чайник, на лавку пальцем кажет.

"Вот, Данилушко, и я монплезир нашел". Поглядел Данило, и тоже сел. Так и сидят молча. Потом Данило встал, походил вокруг. Послюнявил палец, потер сбоку, сковырнул грязи комочек.

"Знаешь, брат Ваня, не видал я такого никогда. Давай, что ли, в ручье помоем". - Отмыли с нее солидно земли, опять принесли, поставили. Стоит себе. Данило с одного боку подберется, с другого - не понять. А то, как художник, к крыльцу отойдет, сощурится, голову откинет и пальцами в воздухе шевелит. А Иван присел на корточки и головой вертит: то на вещь, то на Данилу.

Уж вечер близится.

"Знаешь, Ваня, не понять никак".

"Оставим-ка тут ее на ночь. Утро вечера мудренее".

Оставили, пошли в избу кашу есть. Потом за чай сели - а все не спокойно. То один, то другой исподволь наровят в окошко глянуть - как там.

А на дворе темно. Ничего не видно.

Легли спать. Не спится. Ворочаются. Данило терпел-терпел, не выдержал, говорит: "Интересно, как там она?" А Иван - с лавки: "Да вот и я, Данилушко, думаю..."

Запалили лампу, выходят. Из-под дерева кто-то фырк - и за угол. Хозяин, значит, тоже засурьезнился про вещь. А сама она стоит себе на лавке, никакого виду не подает. Интеллигентный предмет, хотя и непонятно что.

Так всю ночь и маялись. Утром выходят - а в природе такая благодать, как будто все часы встали и радио выключилось. Травиночка стоит к травиночке, лепесточек к лепесточку, как на подбор, каждая росинка брильянтом лежит, ветер на деревьях листочками шепчет. Солнышко сквозь зеленые веточки светит, и слова такого нет, чтобы сказать про это, да и незачем.

А среди прочего стоит на лавке древняя вещь, да и что, собственно? Хорошо стоит.

Чтобы лавку не занимать, Иван из лесу пенек сухой оттягал, отпилил ровнехонько. Стоит теперь вещь у входа в сарай, ну чисто как в музее.

8

Снится Ивану, что он вовсе не Иван, а капитан Семипалатинский, и держит в доме круговую оборону. Выкопал окопы, траншеи, рвы, настроил полный двор брустверов с надолбами; куда ни плюнь - то землянка, то дзот. Обложился ядерными арбалетами, постреливает по елкам. А в елках кум Родион хоронится, тоже бастионов понатесал, осадных башен, и знай себе атакует подъемный мост. И вовсе он не кум при этом, а восставший герцог Родион. Подъемный мост-то ладно, его Ричард Второй шесть лет атаковал, укатил себе с носом домой, в Тауэр; а вот огород, где картошка, - действительно слабое звено в обороне. Конечно, там давно не картошка, а прыгающие мины, но стена в этом месте - чисто видимость, а угловая башня, даром что из камня, за два века горела одиннадцать раз.

Мучается Иван такими мыслями, входят тут в избу герольды и провозглашают:

"Король Замка Колесницы!"

Иван думает - с каких-таких пор в Замке Колесницы король, и где королева? - в это время заходит в избу Данило, мантию - на лавку, и говорит:

"Сэру брату Ивану Белая Дама Острова шлет приветствия и просит передать дар - новые валенки с галошами к наступающей зиме".

Естественно, по такому поводу пир на весь мир, съезжаются принцы и чемпионы со всей области, - турнир, головы летят, как капуста, вечером в ворота стучатся барды и услаждают слух. И видит Иван, что безо всякой причины все вокруг начинают засыпать, чувствует, что и самого под стол тянет.

Это, натурально, бунтовщик Родион со своими друидами замаскировался под бардов. Летает сам собой по избе меч, поражает спящих принцев да чемпионов, а Иван и встать не может. Короче, отрубил Родион ему голову, поставил на пенечек у сарая, стало место заколдованным. Стоит Иван головой на пеньке и думает думу.

А наследник Ивана продолжает правое дело, лес весь сжег, друидов отравил портвейном и нанес герцогу Родиону в чистом поле сокрушительную победу. Остался Родион один-одинешенек, вскочил на белого коня, пронесся, как ветер, по полю, запрыгнул на подъемный мост, пролетел над огородом с минами и богатырским ударом вонзил копье в угол избы. Загорелась изба, как порох, остались одни валенки с галошами. Стоит голова Ивана, думает: "Хорошие валенки, да не в пору они голове".

И еще думает: "Как же это мы вдруг с кумом так все устроили, что ничего не осталось, одни рытвины да пепелища?"

Летит мимо ворон, говорит голосом туриста: "Это-то дело понятное, вот как вы раньше жили - это тайна глубокая". В дым черный преобразился, по ветру рассеялся. И другой кто-то - то ли сзади, то ли непонятно откуда - шепчет так печально: "Было, было все это, так и было..."