Геннадий Жуков - Стихи Страница 2

Письма из города. Горацию

Они убивают цветы и приносят любимым.И пьют, чтобы плакать, а чтоб веселиться — едят.И вдох наполняют синильным сиреневым дымомОни позабыли: есть мера — все мед и все яд.

Они правят пир. Это траурный пир. После пираОни будут жрать своих жирных раскормленных псов.Они позабыли: вот образ гармонии мира —Великий покой напряженных до звона весов.

Они говорят: это смерть. Мол, такой и такой я…Они и не знали — наполнив всю жизнь суетой,Что счастье — гармония жизни — мгновенье покоя.А смерть — это вечность покоя и вечный покой.

Они строят скалы и норы в камнях, а из трещинСочится наваристый запах обильных борщей.Но тяжко глядеть мне на этих раскормленных женщин,И больно глядеть мне на этих оплывших детей.

О, если бы к детским глазам мне доверили вещийИ старческий ум! Я бы смог примириться и жить,И клеить, и шить, и ковать всевозможные вещи,Чтоб вещи продать и опять эти вещи купить.

Такое твоим мудрецам и не снилось, Гораций.Все что-то не эдак и, видимо, что-то не так…Зачем эти люди меняют состав декорацийИ в мебели новой все тот же играют спектакль?

Зачем забивают обновками норы — как поры.Здесь есть, где лежать. Но здесь некуда быть. (или стать?).На свалках за Городом дымные смрадные горы —Здесь тлеют обноски обновок. Здесь нечем дышать.

И горы обносок превысили горы природы.На вздыбленной чаше пизанской грудою стоитПизанское небо над нами. Пизанские воды.Пизанская жизнь… Утомительный вид…

И эти забавы превысили меры и числа,И в эти забавы уходят все соки земли.Они не торопятся строить свои корабли,Поскольку забыли, что смысл в со-искании смысла.

Что разум без разума в этой глуши одинок —Как я одинок без тебя, мой любимый Гораций —Что нужно спешить — ах, нет, не спешить, но стараться,Поскольку назначена встреча в назначенный срок.

Дверной проем

«В степи цимбалы кочевали и навевали суховей,Среди сатиновых полей две флейты в бубне ночевали,Светало, и запели спички, и распустили языки,Когда заначка и две нычки сошлись в течении реки…»

…Твой мир пьянит, как цинандали,И я гляжу в проем дверей:Что мыслить мне в твоей печали,Что мыслить в радости твоей?Здесь, по ту сторону проема,Мой странный мир, где я живу.Здесь все не так, здесь все знакомо,Все ясно, зримо, наяву.

Здесь в джунглях каменных кочуют цветы и навевают сплин.Среди желтеющих маслин птенцы в наушниках ночуют.Светает, запевает ящик и распускает дребедень,И старый пень заначки тащит, и нычки ищет старый пень…

Ты подойди, ты сбрось сандалии,Смотри сюда — в проем дверей…Что мыслишь ты в моей печали?Что мыслишь в радости моей?Как мы смешны… Нам нужен третий.Пойдем глядеть в его проем —Что мыслить радостью на свете,Над чем печалиться вдвоем?

…Здесь суетятся горожане, ночник желтеет на стене,Спят дети на одном диване и сказки слушают во сне.Светает. Хриплый репродуктор завел чухню свою чуть свет.Портвейн из гниловатых фруктов. И где-то есть пять сигарет.

О, как же шаток, ирреаленИ зыбок мир в его дому…И он отменно не печален,Хоть нету радости ему.

Речитатив для флейты

1.В магазине — где дают брюки в полосочку поперек — я купил продольную флейту. Брюки стоят столько же, но они не такие теплые, как флейта. И я учусь играть на флейте. Поверьте, это только так говорят: семь нот. Это семь чувств… Поверьте, первая «до» была еще до слуха, и у кого нет слуха, а есть только слухи, нередко путают ее с нотой «ми», милой нотой осязания мира. Меж осязаньем и слухом — нота «ре», как ревнивое око в ресницах. Здесь вечная нота «фа», как выдох носом: «фа», как фамильярный философ, фарцующий коттоном и Эллингтоном, как выдох носом: фа! — когда чуешь всякое фуфло… Здесь странная нота «соль», чтобы жизнь не казалась сахаром всякому, играющему на флейте. Я трогаю ее языком. Здесь вечная нота «ля», как ля в зале, и ля-ля в кулуарах. Как ля с трибуны, но ля-ля в очереди… Спросите лабуха: где играть шлягер? В ля-ля миноре… Это страшное чувство ля-ля! Оно обжигает мне лицо в кровь, когда я выдыхаю его из отверстой флейты. О, высокая нота «си», чистая нота «си!» Кто способен на чистое «си» — способен на многое.

2.…Холодно, а кровьУже не греет, лишь в печаль,Лишь в крик, лишь в шепот невзначайУходит с выдохом любовь,Пока учусь играть на флейте.

…Не моя вина: Еще не выпита до днаСвятая эта флейта, ноУходит с выдохом вино,Пока учусь играть на флейте…

Слышишь, как это звучит: па-па-рам, па-рам?Звуки двоятся в ночи по парам, парам…Лишь сквозняк — со мной в одном ключе —В ключ свистит, нахохлясь на плече,Но иссяк мой утомленный ключВ черной флейте.

Холодно, любовьУходит — как сквозь пальцы — звук.(Кого же я просил: мой друг,Хоть для страданий, хоть для мукМне флейту полную налейте?)

3.Ах, быть поэтом ветрено и мило,Пока еще не кончились чернила,И авторучка ходит на пуантахВслед музыке печали и любви,И образа талантов в аксельбантахПреследуют с осьмнадцати годовВсех девочек… Ты к этому готов,О, мой собрат, ходящий в музыкантах?

Ах, быть поэтом ветрено и мило!Но ради всех святых, таи,Что уж давно окончились чернила,Что флейта рот истерла до крови.Что флейта? — флейта — продолженье горла.А в горле — в горле — музыка прогоркла.Там вопль один протяжный. Ну и что же?Держи в руках отверстый вопль — до дрожи,Держи в руках, пока не лопнет кожа —Все быть должно на музыку похоже.И даже смерть. Ее споют потом…

А девочкам — в бирюлечках и бантах —Ты накарябай лопнувшим ногтем,Что авторучка ходит на пуантах.И будь поэтом. Ветреным притом.

Письма из города. Гений

Раскрой свое железное крылоИ помавай над сталью и бетоном —Здесь в недрах гулких, в гаме монотонном,В холодном эхе долгих анфиладРодился твой неоперенный брат.Овей его покатое челоИ осени перстами с перезвоном.

Се — брат твой, Гений! Он, как теплый воск,Из лона матери сошел на чрево мира.Здесь будет он оттиснут, как просвира,Воспримет воск эпохи блеск и лоск,И мудрость — цвета зрелого сапфира —Да, мудрость граждан — словно бы сапфир —Он обоймет и будет мудр, как мир.

Так осеняй, пока не вышел срок —Не отросло, в пушистых завитушках,Перо. Он будет возлежать в подушкахКрылом в тюфяк, зубами в потолок.Он будет хлюпать ночи напролетГундосыми слюнявыми слогами,Он к «лю» и к «ля» диезы подберетИ вытрет стенку квелыми ногами.Так три пройдет, и тридцать лет пройдет,И выйдет срок:Он сопли подберет,И пустит слюни, и в восторг придет,Когда войдет — в заштопанном и сиром —Любовь его и утку поднесет,И удалится клокотать сортиром…

И — подавившись собственным клистиром —Он — в простыне запутавшись — умрет,Избранник века — полный идиот —В гармонии с собой и с этим миром.

Коллапс

1.Когда сворачивается пламя костра,Чернее ночи уголья костра.И в черной земле зияет дыра —Чернее черной земли дыра.Когда сворачивается пламя звезды,Ночь на планете чернее беды.И в черном небе зияет дыра —Чернее черного неба дыра.Когда сворачивается пламя души,Свет возвращается, круг завершив.И в черной душе зияет дыра —Чернее черной души — дыра.Но ранний твой свет протекает, врачуя и раня,И длится во времени ярое раннее пламя,И словно домашние звери за теплою пищей —Чужие планеты идут на тепло пепелища.Там пламя кричит, заключенное в углях остылых,Но свет возвращается — свет продолжаться не в силах! —И, бросив орбиты — за светом на тайные метыИдут и приходят, и в бездну уходят планеты.Любимая!Дальше орбитой иди кочевою.К другому колодцу ходи за водой ключевою.Что свет катастрофы тому, кто единожды молод,Тому, кто и сам нарождается, словно звезда?Здесь гулкое горло зияет, как гибельный голод.Здесь мерзлое пламя клубится, как гибельный холод.Здесь даже вода запекается в жаркую жажду,Спекается в черствую глыбу сухая вода.

2.Вот ведь какая беда,Я сворачиваюсь, как сворачивается звезда.Будь то люденыш какой, иль сын собачий, иль конь,Иль безделушка какая — красивая утварь —Я пальцы тянул к ним для ласки,А нынче — ладонь о ладонь — схлопываюсь пальцами внутрь.Женщина тянет мне певчие губы свои:— Спой, — говорит. — меня, голос вдохни в мою стать.— Нет, — говорю ей. — Отчаянно не до любви.— Нет, — говорю ей. — Мне нечем тебя обнимать.Розы ли мерзлые где-то дают на углу, —Кто научился предсмертный их цвет продавать? —Колкие стебли, как пальцы подростка беруИ отпускаю: мне нечем тебя обнимать.Конь на весь город один — не узнаю коня.Конь от меня отвернется в обиде святой.Конь, на весь город один, не узнает меня.Дрогнет капризной губою: …чужой.…Внутрь завернуты пальцы, а обе рукиВ душу завернуты, как в одеяльце.Отогреваю — разбитые вдрызг — кулаки.

3.Не гляди в мою душу, сестра —Там сегодня не будет костра.Не гляди в мою душу, жена —Потому, что душа без дна.Там, на черной покатой стенеЧерный всадник на черном коне.Это я — сам один — сам с собойНынче вышел на праведный бой…Я швырну в эту бездну перо,И расколется в бездне ядро.Год пройдет или столько-то лет —Будет свет.

Убежала бусина с нитки суровой