Александр Пушкин - Руслан и Людмила Страница 2

Песнь вторая

    Соперники в искусстве брани,Не знайте мира меж собой;Несите мрачной славе даниИ упивайтеся враждой!Пусть мир пред вами цепенеет,Дивяся грозным торжествам:Никто о вас не пожалеет,Никто не помешает вам.Соперники другого рода,Вы, рыцари парнасских гор,Старайтесь не смешить народаНескромным шумом ваших ссор;Бранитесь — только осторожно.Но вы, соперники в любви,Живите дружно, если можно!Поверьте мне, друзья мои:Кому судьбою непременнойДевичье сердце суждено,Тот будет мил назло вселенной;Сердиться глупо и грешно.

    Когда Рогдай неукротимый,Глухим предчувствием томимый,Оставя спутников своих,Пустился в край уединенныйИ ехал меж пустынь лесных,В глубоку думу погруженный —Злой дух тревожил и смущалЕго тоскующую душу,И витязь пасмурный шептал:«Убью!.. преграды все разрушу…Руслан!.. узнаешь ты меня…Теперь-то девица поплачет…»И вдруг, поворотив коня,Во весь опор назад он скачет.

    В то время доблестный Фарлаф,Всё утро сладко продремав,Укрывшись от лучей полдневных,У ручейка, наедине,Для подкрепленья сил душевных,Обедал в мирной тишине.Как вдруг он видит: кто-то в поле,Как буря, мчится на коне;И, времени не тратя боле,Фарлаф, покинув свой обед,Копье, кольчугу, шлем, перчатки,Вскочил в седло и без оглядкиЛетит — а тот за ним вослед.«Остановись, беглец бесчестный! —Кричит Фарлафу неизвестный. —Презренный, дай себя догнать!Дай голову с тебя сорвать!»Фарлаф, узнавши глас Рогдая,Со страха скорчась, обмиралИ, верной смерти ожидая,Коня еще быстрее гнал.Так точно заяц торопливый,Прижавши уши боязливо,По кочкам, полем, сквозь лесаСкачками мчится ото пса.На месте славного побегаВесной растопленного снегаПотоки мутные теклиИ рыли влажну грудь земли.Ко рву примчался конь ретивый,Взмахнул хвостом и белой гривой,Бразды стальные закусилИ через ров перескочил;Но робкий всадник вверх ногамиСвалился тяжко в грязный ров,Земли не взвидел с небесамиИ смерть принять уж был готов.Рогдай к оврагу подлетает;Жестокий меч уж занесен;«Погибни, трус! умри!» — вещает…Вдруг узнает Фарлафа он;Глядит, и руки опустились;Досада, изумленье, гневВ его чертах изобразились;Скрыпя зубами, онемев,Герой, с поникшею главоюСкорей отъехав ото рва,Бесился… но едва, едваСам не смеялся над собою.

    Тогда он встретил под горойСтарушечку чуть-чуть живую,Горбатую, совсем седую.Она дорожною клюкойЕму на север указала.«Ты там найдешь его», — сказала.Рогдай весельем закипелИ к верной смерти полетел.

    А наш Фарлаф? Во рву остался,Дохнуть не смея; про себяОн, лежа, думал: жив ли я?Куда соперник злой девался?Вдруг слышит прямо над собойСтарухи голос гробовой:«Встань, молодец: все тихо в поле;Ты никого не встретишь боле;Я привела тебе коня;Вставай, послушайся меня».

    Смущенный витязь поневолеПолзком оставил грязный ров;Окрестность робко озирая,Вздохнул и молвил оживая:«Ну, слава богу, я здоров!»

    «Поверь! — старуха продолжала, —Людмилу мудрено сыскать;Она далеко забежала;Не нам с тобой ее достать.Опасно разъезжать по свету;Ты, право, будешь сам не рад.Последуй моему совету,Ступай тихохонько назад.Под Киевом, в уединенье,В своем наследственном селеньеОстанься лучше без забот:От нас Людмила не уйдет».

    Сказав, исчезла. В нетерпеньеБлагоразумный наш геройТотчас отправился домой,Сердечно позабыв о славеИ даже о княжне младой;И шум малейший по дубраве,Полет синицы, ропот водЕго бросали в жар и в пот.

    Меж тем Руслан далеко мчится;В глуши лесов, в глуши полейПривычной думою стремитсяК Людмиле, радости своей,И говорит: «Найду ли друга?Где ты, души моей супруга?Увижу ль я твой светлый взор?Услышу ль нежный разговор?Иль суждено, чтоб чародеяТы вечной пленницей былаИ, скорбной девою старея,В темнице мрачной отцвела?Или соперник дерзновенныйПридет?.. Нет, нет, мой друг бесценный:Еще при мне мой верный меч,Еще глава не пала с плеч».

    Однажды, темною порою,По камням берегом крутымНаш витязь ехал над рекою.Всё утихало. Вдруг за нимСтрелы мгновенное жужжанье,Кольчуги звон, и крик, и ржанье,И топот по полю глухой.«Стой!» — грянул голос громовой.Он оглянулся: в поле чистом,Подняв копье, летит со свистомСвирепый всадник, и грозойПомчался князь ему навстречу.«Aгa! догнал тебя! постой! —Кричит наездник удалой, —Готовься, друг, на смертну сечу;Теперь ложись средь здешних мест;А там ищи своих невест».Руслан вспылал, вздрогнул от гнева;Он узнает сей буйный глас…

    Друзья мои! а наша дева?Оставим витязей на час;О них опять я вспомню вскоре.А то давно пора бы мнеПодумать о младой княжнеИ об ужасном Черноморе.

    Моей причудливой мечтыНаперсник иногда нескромный,Я рассказал, как ночью темнойЛюдмилы нежной красотыОт воспаленного РусланаСокрылись вдруг среди тумана.Несчастная! когда злодей,Рукою мощною своейТебя сорвав с постели брачной,Взвился, как вихорь, к облакамСквозь тяжкий дым и воздух мрачныйИ вдруг умчал к своим горам —Ты чувств и памяти лишиласьИ в страшном замке колдуна,Безмолвна, трепетна, бледна,В одно мгновенье очутилась.

    С порога хижины моейТак видел я, средь летних дней,Когда за курицей трусливойСултан курятника спесивый,Петух мой по двору бежалИ сладострастными крыламиУже подругу обнимал;Над ними хитрыми кругамиЦыплят селенья старый вор,Прияв губительные меры,Носился, плавал коршун серыйИ пал как молния на двор.Взвился, летит. В когтях ужасныхВо тьму расселин безопасныхУносит бедную злодей.Напрасно, горестью своейИ хладным страхом пораженный,Зовет любовницу петух…Он видит лишь летучий пух,Летучим ветром занесенный.

    До утра юная княжнаЛежала, тягостным забвеньем,Как будто страшным сновиденьем,Объята — наконец онаОчнулась, пламенным волненьемИ смутным ужасом полна;Душой летит за наслажденьем,Кого-то ищет с упоеньем;«Где ж милый, — шепчет, — где супруг?»Зовет и помертвела вдруг.Глядит с боязнию вокруг.Людмила, где твоя светлица?Лежит несчастная девицаСреди подушек пуховых,Под гордой сенью балдахина;Завесы, пышная перинаВ кистях, в узорах дорогих;Повсюду ткани парчевые;Играют яхонты, как жар;Кругом курильницы златыеПодъемлют ароматный пар;Довольно… благо мне не надоОписывать волшебный дом:Уже давно ШехеразадаМеня предупредила в том.Но светлый терем не отрада,Когда не видим друга в нем.

    Три девы, красоты чудесной,В одежде легкой и прелестнойКняжне явились, подошлиИ поклонились до земли.Тогда неслышными шагамиОдна поближе подошла;Княжне воздушными перстамиЗлатую косу заплелаС искусством, в наши дни не новым,И обвила венцом перловымОкружность бледного чела.За нею, скромно взор склоняя,Потом приближилась другая;Лазурный, пышный сарафанОдел Людмилы стройный стан;Покрылись кудри золотые,И грудь, и плечи молодыеФатой, прозрачной, как туман.Покров завистливый лобзаетКрасы, достойные небес,И обувь легкая сжимаетДве ножки, чудо из чудес.Княжне последняя девицаЖемчужный пояс подает.Меж тем незримая певицаВеселы песни ей поет.Увы, ни камни ожерелья,Ни сарафан, ни перлов ряд,Ни песни лести и весельяЕе души не веселят;Напрасно зеркало рисуетЕе красы, ее наряд:Потупя неподвижный взгляд,Она молчит, она тоскует.

    Те, кои, правду возлюбя,На темном сердца дне читали,Конечно знают про себя,Что если женщина в печалиСквозь слез, украдкой, как-нибудь,Назло привычке и рассудку,Забудет в зеркало взглянуть, —То грустно ей уж не на шутку.

    Но вот Людмила вновь одна.Не зная, что начать, онаК окну решетчату подходит,И взор ее печально бродитВ пространстве пасмурной дали.Всё мертво. Снежные равниныКоврами яркими легли;Стоят угрюмых гор вершиныВ однообразной белизнеИ дремлют в вечной тишине;Кругом не видно дымной кровли,Не видно путника в снегах,И звонкий рог веселой ловлиВ пустынных не трубит горах;Лишь изредка с унылым свистомБунтует вихорь в поле чистомИ на краю седых небесКачает обнаженный лес.

    В слезах отчаянья, ЛюдмилаОт ужаса лицо закрыла.Увы, что ждет ее теперь!Бежит в серебряную дверь;Она с музыкой отворилась,И наша дева очутиласьВ саду. Пленительный предел:Прекраснее садов Армиды[1]И тех, которыми владелЦарь Соломон иль князь Тавриды[2].Пред нею зыблются, шумятВеликолепные дубровы;Аллеи пальм, и лес лавровый,И благовонных миртов ряд,И кедров гордые вершины,И золотые апельсиныЗерцалом вод отражены;Пригорки, рощи и долиныВесны огнем оживлены;С прохладой вьется ветер майскийСредь очарованных полей,И свищет соловей китайскийВо мраке трепетных ветвей;Летят алмазные фонтаныС веселым шумом к облакам:Под ними блещут истуканыИ, мнится, живы; Фидий сам,Питомец Феба и Паллады,Любуясь ими, наконец,Свой очарованный резецИз рук бы выронил с досады.Дробясь о мраморны преграды,Жемчужной, огненной дугойВалятся, плещут водопады;И ручейки в тени леснойЧуть вьются сонною волной.Приют покоя и прохлады,Сквозь вечну зелень здесь и тамМелькают светлые беседки;Повсюду роз живые веткиЦветут и дышат по тропам.Но безутешная ЛюдмилаИдет, идет и не глядит;Волшебства роскошь ей постыла,Ей грустен неги светлый вид;Куда, сама не зная, бродит,Волшебный сад кругом обходит,Свободу горьким дав слезам,И взоры мрачные возводитК неумолимым небесам.Вдруг осветился взор прекрасный:К устам она прижала перст;Казалось, умысел ужасныйРождался… Страшный путь отверст:Высокий мостик над потокомПред ней висит на двух скалах;В унынье тяжком и глубокомОна подходит — и в слезахНа воды шумные взглянула,Ударила, рыдая, в грудь,В волнах решилась утонуть —Однако в воды не прыгнулаИ дале продолжала путь.

    Моя прекрасная Людмила,По солнцу бегая с утра,Устала, слезы осушила,В душе подумала: пора!На травку села, оглянулась —И вдруг над нею сень шатра,Шумя, с прохладой развернулась;Обед роскошный перед ней;Прибор из яркого кристалла;И в тишине из-за ветвейНезрима арфа заиграла.Дивится пленная княжна,Но втайне думает она:«Вдали от милого, в неволе,Зачем мне жить на свете боле?О ты, чья гибельная страстьМеня терзает и лелеет,Мне не страшна злодея власть:Людмила умереть умеет!Не нужно мне твоих шатров,Ни скучных песен, ни пиров —Не стану есть, не буду слушать,Умру среди твоих садов!»

    Княжна встает, и вмиг шатер,И пышной роскоши прибор,И звуки арфы… все пропало;По-прежнему все тихо стало;Людмила вновь одна в садахСкитается из рощи в рощи;Меж тем в лазурных небесахПлывет луна, царица нощи,Находит мгла со всех сторонИ тихо на холмах почила;Княжну невольно клонит сон,И вдруг неведомая силаНежней, чем вешний ветерок,Ее на воздух поднимает,Несет по воздуху в чертогИ осторожно опускаетСквозь фимиам вечерних розНа ложе грусти, ложе слез.Три девы вмиг опять явилисьИ вкруг нее засуетились,Чтоб на ночь пышный снять убор;Но их унылый, смутный взорИ принужденное молчаньеЯвляли втайне состраданьеИ немощный судьбам укор.Но поспешим: рукой их нежнойРаздета сонная княжна;Прелестна прелестью небрежной,В одной сорочке белоснежнойЛожится почивать она.Со вздохом девы поклонились,Скорей как можно удалилисьИ тихо притворили дверь.Что ж наша пленница теперь!Дрожит как лист, дохнуть не смеет;Хладеют перси, взор темнеет;Мгновенный сон от глаз бежит;Не спит, удвоила вниманье,Недвижно в темноту глядит…Всё мрачно, мертвое молчанье!Лишь сердца слышит трепетанье…И мнится… шепчет тишина,Идут — идут к ее постели;В подушки прячется княжна —И вдруг… о страх!.. и в самом делеРаздался шум; озаренаМгновенным блеском тьма ночная,Мгновенно дверь отворена;Безмолвно, гордо выступая,Нагими саблями сверкая,Арапов длинный ряд идетПопарно, чинно, сколь возможно,И на подушках осторожноСедую бороду несет;И входит с важностью за нею,Подъяв величественно шею,Горбатый карлик из дверей:Его-то голове обритой,Высоким колпаком покрытой,Принадлежала борода.Уж он приближился: тогдаКняжна с постели соскочила,Седого карлу за колпакРукою быстрой ухватила,Дрожащий занесла кулакИ в страхе завизжала так,Что всех арапов оглушила.Трепеща, скорчился бедняк,Княжны испуганной бледнее;Зажавши уши поскорее,Хотел бежать, но в бородеЗапутался, упал и бьется;Встает, упал; в такой бедеАрапов черный рой мятется;Шумят, толкаются, бегут,Хватают колдуна в охапкуИ вон распутывать несут,Оставя у Людмилы шапку.

    Но что-то добрый витязь наш?Вы помните ль нежданну встречу?Бери свой быстрый карандаш,Рисуй, Орловский, ночь и сечу!При свете трепетном луныСразились витязи жестоко;Сердца их гневом стеснены,Уж копья брошены далеко,Уже мечи раздроблены,Кольчуги кровию покрыты,Щиты трещат, в куски разбиты…Они схватились на конях;Взрывая к небу черный прах,Под ними борзы кони бьются;Борцы, недвижно сплетены,Друг друга стиснув, остаются,Как бы к седлу пригвождены;Их члены злобой сведены;Переплелись и костенеют;По жилам быстрый огнь бежит;На вражьей груди грудь дрожит —И вот колеблются, слабеют —Кому-то пасть… вдруг витязь мой,Вскипев, железною рукойС седла наездника срывает,Подъемлет, держит над собойИ в волны с берега бросает.«Погибни! — грозно восклицает; —Умри, завистник злобный мой!»

    Ты догадался, мой читатель,С кем бился доблестный Руслан:То был кровавых битв искатель,Рогдай, надежда киевлян,Людмилы мрачный обожатель.Он вдоль днепровских береговИскал соперника следов;Нашел, настиг, но прежня силаПитомцу битвы изменила,И Руси древний удалецВ пустыне свой нашел конец.И слышно было, что РогдаяТех вод русалка молодаяНа хладны перси принялаИ, жадно витязя лобзая,На дно со смехом увлекла,И долго после, ночью темнойБродя близ тихих берегов,Богатыря призрак огромныйПугал пустынных рыбаков.

Песнь третия