Михаил Лермонтов - Том 4. Поэмы 1835-1841 Страница 2

Глава II

The rest thou dost already know,

And all my sins, and half my woe,

But talk no more of penitence…

Народ кипит в монастыре;У врат святых и на двореРабы боярские стоят.Их копья медные горят,Их шапки длинные кругомОпушены густым бобром;За кушаком блестят у нихНожны кинжалов дорогих.Меж них стремянный молодой,За гриву правою рукойДержа боярского коня,Стоит; по временам звеняСтремена бьются о бока;Истерт ногами седокаВ пыли малиновый чепрак;Весь в мыле серый аргамак,Мотает гривою густой,Бьет землю жилистой ногой,Грызет с досады удила,И пена легкая, бела,Чиста как первый снег в полях,С железа падает на прах.

Но вот обедня отошла;Гудят, ревут колокола;Вот слышно пенье — из дверейМелькает длинный ряд свечей;Вослед игумену-отцуМонахи сходят по крыльцуИ прямо в трапезу идут:Там грозный суд, последний судПроизнесет отец святойНад бедной грешной головой!

Безмолвна трапеза была.К стене налево два столаИ пышных кресел полукруг,Изделье иноческих рук,Блистали тканью парчевой;В большие окна свет дневной,Врываясь белой полосой,Дробяся в искры по стеклу,Играл на каменном полу.Резьбою мелкою стенаБыла искусно убрана,И на двери в кружках златыхБлистали образа святых.Тяжелый, низкий потолокРасписывал как знал, как могУсердный инок… жалкий труд!Отнявший множество минутУ бога, дум святых и дел:Искусства горестный удел!..

На мягких креслах пред столомСидел в бездействии немомБоярин Орша. ИногдаУсы седые, борода,С игривым встретившись лучом,Вдруг отливали серебром,И часто кудри старикаОт дуновенья ветеркаПриподнималися слегка.Движеньем пасмурных очейНередко он искал дверей,И в нетерпении поройОн по столу стучал рукой.

В конце противном залы тойОдин, в цепях, к нему спиной,Покрыт одеждою рабаСтоял Арсений у столба.Но в молодом лице егоВы не нашли б ни одногоИз чувств, которых смутный ройКружится, вьется над душойВ час расставания с землей.Хотел ли он перед врагомПредстать с бесчувственным челом,С холодной важностью лица,И мстить хоть этим до конца?Иль он невольно в этот мигГлубокой мыслию постиг,Что он в цепи существ давноЕдва ль не лишнее звено?..Задумчив он смотрел в окноНа голубые небеса;Его манила их краса;И кудри легких облаков,Небес серебряный покров,Неслись свободно, быстро там,Кидая тени по холмам;И он увидел: у окнаЗаботой резвою полнаЛетала ласточка — то вниз,То вверх под каменный карнизКидалась с дивной быстротойИ в щели пряталась сырой;То, взвившись на небо стрелой,Тонула в пламенных лучах…И он вздохнул о прежних днях,Когда он жил, страстям чужой,С природой жизнию одной.Блеснули тусклые глаза,Но этот блеск был — не слеза;Он улыбнулся, но жестокВ его улыбке был упрек!

И вдруг раздался звук шагов,Невнятный говор голосов,Скрып отворяемых дверей…Они! — взошли! — толпа людейВ высоких, черных клобукахС свечами длинными в руках.Согбенный тягостью веригПред ними шел слепой старик,Отец игумен. — Сорок летУж он не знал, что божий свет;Но ум его был юн, богат,Как сорок лет тому назад.Он шел, склонясь на посох свой,И крест держал перед собой;И крест осыпан был кругомАлмазами и жемчугом.И трость игумена былаСлоновой кости, так бела,Что лишь с седой его брадойМогла равняться белизной.

Перекрестясь, он важно селИ пленника подвесть велел,И одного из чернецовПозвал по имени: — суровИ холоден был вид лицаТого святого чернеца.Потом игумен, наклонясь,Сказал боярину смеясьДва слова на ухо. В ответНа сей вопрос или советКивнул боярин головой…И вот слепец махнул рукой!И понял данный знак монах,Укор готовый на устахСловами книжными убралИ так преступнику вещал:«Безумный, бренный сын земли!Злой дух и страсти привелиТебя медовою тропойК границе жизни сей земной.Грешил ты много, но из всехГрехов страшней последний грех.Простить не может суд земной,Но в небе есть судья иной:Он милосерд — ему теперьПри нас дела свои поверь!»

Арсений

Ты слушать исповедь моюСюда пришел! — благодарю.Не понимаю, что былаУ вас за мысль? — мои делаИ без меня ты должен знать,А душу можно ль рассказать?И если б мог я эту грудьПеред тобою развернуть,Ты верно не прочел бы в ней,Что я бессовестный злодей!Пусть монастырский ваш законРукою бога утвержден,Но в этом сердце есть другойЕму не менее святой:Он оправдал меня — одинОн сердца полный властелин!Когда б сквозь бедный мой нарядНе проникал до сердца яд,Тогда я был бы виноват.Но всех равно влечет судьба:И под одеждою раба,Но полный жизнью молодой,Я человек, как и другой.И ты, и ты, слепой старик,Когда б ее небесный ликТебе явился хоть во сне,Ты позавидовал бы мне;И в исступленьи, может быть,Решился б также согрешить,И клятвы б грозные забыл,И перенесть бы счастлив былЗа слово, ласку или взорМое мученье, мой позор!..

Орша

Не поминай теперь об ней;Напрасно!.. у груди моей,Хоть ныне поздно вижу я,Согрелась, выросла змея!..Но ты заплатишь мне теперьЗа хлеб и соль мою, поверь.За сердце ж дочери моейЯ заплачу тебе, злодей,Тебе, найденыш без креста,Презренный раб и сирота!..

Арсений

Ты прав… не знаю, где рожден!Кто мой отец, и жив ли он?Не знаю… люди говорят,Что я тобой ребенком взят,И был я отдан с ранних порПод строгий иноков надзор,И вырос в тесных я стенахДушой дитя — судьбой монах!Никто не смел мне здесь сказатьСвященных слов: отец и мать!Конечно, ты хотел, старик,Чтоб я в обители отвыкОт этих сладостных имен?Напрасно: звук их был рожденСо мной. Я видел у другихОтчизну, дом, друзей, родных,А у себя не находилНе только милых душ — могил!Но нынче сам я не хочуПредать их имя палачуИ всё, что славно было б в нем,Облить и кровью и стыдом:Умру, как жил, твоим рабом!..Нет, не грози, отец святой;Чего бояться нам с тобой?Обоих нас могила ждет…Не всё ль равно, что день, что год?Никто уж нам не господин;Ты в рай, я в ад — но путь один!С тех пор, как длится жизнь моя,Два раза был свободен я:Последний ныне. — В первый раз,Когда я жил еще у вас,Среди молитв и пыльных книг.Пришло мне в мысли хоть на мигВзглянуть на пышные поля,Узнать, прекрасна ли земля,Узнать, для воли иль тюрьмыНа этот свет родимся мы!И в час ночной, в ужасный час,Когда гроза пугала вас,Когда столпясь при алтаре,Вы ниц лежали на земле,При блеске молний роковыхЯ убежал из стен святых;Боязнь с одеждой кинул прочь,Благословил и хлад и ночь,Забыл печали бытияИ бурю братом назвал я.Восторгом бешеным объят,С ней унестись я был бы рад,Глазами тучи я следил,Рукою молнию ловил!О старец, что средь этих стенМогли бы дать вы мне взаменТой дружбы краткой, но живойМеж бурным сердцем и грозой?..

Игумен