Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г. Страница 2

Коль пожалеешь несчастных, так сунешь им какие-нибудь стоптанные вдрызг опорки или подобную ситу рваную сермягу, а не дрогнет привычное к людской беде твое сердце — не печалься, видно, так тому и быть. И то правда, что всех не обогреешь и всем мил не станешь. И потому не очень расстраивайся, встретив на себе короткий взгляд исподлобья. Бродяги бывают всякие: одних не пощадила матушка — судьба, и они сразу же сникли телом и душой, а потом опустились до положения червей или прочей земной мрази. Другие, которые с фартом, сами бросили судьбе дерзкий вызов, этих не пускай к себе на порог — грабители и душегубы. А вот пожалеть их нелишне, потому как и они — тварь божья. Не для них ли сибиряки завели расхожий обычай — прорезать из сеней маленькое оконце и оставлять в нем на ночь еду для непрошеных гостей? Не случайно же эти оконца зовут ланцовками в честь не раз убегавшего с каторги неисправимого татя Ланцова, царство ему небесное и вечный покой!

Но в прежние времена иногда встречались на Руси и бродяги совершенно другого рода. Обычно их называли странниками. Они никого не убивали и не грабили, а очищались в пути от всякой духовной скверны и молились за отпущение людских грехов. Таких любили в народе, внимательно слушали их наставления, угощали нехитрой крестьянской снедью. Странников божьих вычисляли по их уважительным и благородным манерам. Догадывались, что это когда-то были достаточно обеспеченные люди, презревшие чины и богатство ради служения простому народу. И за их праведные слова и дела некоторые из бродяг впоследствии причислялись к лику святых. Но такое наблюдалось довольно редко, и каждая встреча с благородным бродяжкой становилась настоящим чудом, которое широко разносилось по России, опережая странника на многие сотни верст.

А добрые бродяги всё шли по Руси, добираясь до самых глухих мест. И их зазывали к себе домой, угощали, чем Бог послал, и топили для них баньку. Они не обременяли ничем своих благодетелей, а это главное, потому как забот у крестьян хватает и без божьих людей.

Правда, не все с бродягами начиналось и кончалось благополучно. Случались и смерти на их неблизком и трудном пути. Иной приляжет отдохнуть в избе или на крыльце у тебя, глянь, а он уже и готов. Вот тогда и появляются большие неудобства: надо же хоронить человека, каким бы он ни был. Спасибо хоть за то, что могилку копать придется всей деревне, таков уговор. И поминки не собирать, потому как странник тебе не родня. Часто ведь не знаешь даже его имени и отчества.

Бродяги в России не новость. Старые и молодые, конные и пешие. Пробираются они глухоманью, в стороне от больших дорог, по лесам и болотам. Не хочется им ложиться под розги или плети и возвращаться туда, откуда бежали. Такая уж у них печальная доля. А бабы одинаково плачут над каждым, кто бы он ни был:

— Ой, да что же стряслось с тобою да на чужой-то сторонушке! Ой, да простит Господь все твои грехи!

И стоит над широко распахнутой страною великий плач о заблудших российских душах. Всех жалко. И всем жалко, разве что кроме заматерелых, очерствевших сердцем служилых людей. И то надо понять, что служилые к розыску и поимке бродяг приставлены самим царем. Если что, так с них и весь спрос.

Беглые бродяги обычно идут в одну сторону — на закат солнца. Где-то там их родные места, там и родительские позабытые могилы. А Сибирь для них что? Каторга и злая неволя. И законы тут неписаные, можно сказать, волчьи.

Однако бывает и наоборот. Воры и разбойники бегут в Сибирь от царского сыска. Чем больше их вина, тем дальше за Урал забирается эта людская нечисть. Попробуй потом отыскать ее. Да ни за что на свете!

А тут, на удивление всему православному люду, по каторжному тракту промаршировали в Сибирь пехотные полки, которые должны были свергнуть с престола царя Николая Первого. Император оказался умнее — перехитрил их. Он вроде как показал бунтовщикам, что боится смуты, те приободрились, принялись целоваться по случаю победы. Да не тут-то было! Загрохотали пушки — и многие полегли под картечью. Которые же оказались живы и здоровы, были пожалованы вечной ссылкой.

Так под Ачинском появилось село Тарутино, а под Канском — Бородино. Осели бравые солдатушки на сибирской земле и стали вольными крестьянами. И не нарадуются никак: тут тебе и хлеба вдоволь, и охота с рыбалкой, и опять же богатые дары бескрайней тайги. Первое время была нужда в бабах, а потом и это наладилось, плодиться пошли.

Старожилы рассказывали, что вскоре после пехотных полков тем же путем прошагал на восток человек почтенных лет, высокий, широкоплечий, кроткого нрава. Кто видел его, тот не забудет до конца жизни. На многоводной реке Оби бродягу встретил тамошний перевозчик. Обменялись короткими приветствиями, разговорились. Оказывается, путнику надо на другой берег. Что он оставил там? А ничего, потому как никогда не бывал в этих местах. Куда направляется? А на восток, туда, где всходит солнце.

— Как я тебя перевезу, когда у тебя нет даже ломаного гроша? — спросил его перевозчик.

— А вот над этим подумай, — ответил бродяга. — Здесь я тебе не советчик.

— Да уж что думать? Эх, была — не была! Садись!

Перевозчик признавался потом, что малость струсил. Больно уж проницательны были бродяжьи — навыкат — глаза. Видно, смотрел прямо в душу и мысли читал чужие. Откажи такому, всякое может случиться. С виду он смирен, а что у него на уме, один Бог знает. Как бы там ни было, а перевез.

Отсыпался бродяга на чужом сеновале. А потом незаметно исчез, как провалился сквозь землю. Напрасно бежал. Перевозчикова баба приготовила ему на завтрак тюрю, полную чашку. Оголодал, поди, да так голодным и убрался из села.

Интересовались у соседей, не видели ли чужого. Не видели. Так и пропал без вести человек с пустой торбой. С тайгою шутить нельзя, особенно если ты с ней один на один.

Эту историю я слышал от знакомого пасечника на Чулыме-реке. Была середина лета. Гудели пчелы вокруг. Я глядел в чистое небо и думал о том загадочном бродяге, который мог быть и здесь, где сегодня, заложив руки за голову, лежу я. Воистину неисповедимы пути Господни! Так вот и растворился в зеленых просторах Сибири человек без имени и отчества. Даже не оставил какого-нибудь знака о себе.

А потом, через несколько лет, я неожиданно решил для себя загадку того самого бродяги. По крайней мере, мне хотелось верить в это. Все сходилось: и марш мятежных полков из Питера в далекие, незнаемые места, и непреодолимое желание незнакомца двигаться по их следу.

И вдруг неожиданный случай в поселке Краснореченском, известном в нашем крае спиртным производством. Ну, скажу вам, веселенькое место! Во всем населенном пункте не найдешь трезвого существа. Даже свиньи там похрюкивают с задором, потому как употребляют в пищу одну пивную барду.

Это случилось во времена моей работы в театре. Бригада артистов Ачинска приехала сюда со спектаклем «Франсуаза» по одноименному рассказу Льва Толстого. Сюжет незамысловатый, но острый. В Марсель после многолетнего скитания по морям прибывает французский корабль, матросы которого тут же сходят на берег. Они рассыпаются по тавернам, а затем один из моряков идет в бордель. Там ему предлагают на выбор юных проституток. С одной из них он уединяется в отдельной спальне, и в их разговоре выясняется, что это младшая сестренка матроса.

Может, кого-то и не возьмет за сердце такой оборот событий, но только кого-то, а не сибиряков, да еще когда они находятся в очередном подпитии. Публика бешено аплодировала нам, за наше здоровье пили прямо в зрительном зале поселкового клуба.

А закончился спектакль, мы долго решали, что делать нам дальше. На ночной поезд уже опоздали. Ожидать утреннего прямо на заплеванном полу крохотного вокзальчика станции не хотелось. Заведующий клубом предложил женщинам ночевать в его кабинете, а мужчин забрал к себе домой.

Мы охотно согласились с ним. Кроме его отца, дома не было никого, потому как супруга заведующего находилась в отъезде. Отец, а его звали Михеичем, служил на почте и интересовался театральным искусством. Он был на нашем спектакле, и ему понравилась наша игра. А более всего Михеич говорил об авторе рассказа Льве Толстом. Его давно поражала одна необычная ситуация:

— Подумать только! Писатель никогда не видел Сибири, а все знает про нас. Да он что, колдун?

— О чем это вы? — с недоумением спросил я.

За Михеича ответил завклубом:

— Батя удивляется «Житию Федора Кузьмича». Ведь в этом рассказе описаны наши места. Скупо, но описаны. И путешествие святого обрывается в нашем селе. Даже поразительно как-то.

Я читал этот рассказ. Главный его герой — император Александр Первый, для всех россиян умерший в Таганроге, а в самом деле скрывавшийся от мести масонов под чужим именем в Сибири. Но там упоминается село Зерцалы.