Георгий Раевский - Одинокий прохожий Страница 2

«Вотще пред Вами, ангел мой…»

Вотще пред Вами, ангел мой,Я рассыпаюсь мелким бесом:Хоть бы кивнули головой,Хоть бы взглянули с интересом!

Иль нынче бесы не в чести?Иль ангелам не столь присталоБеседы мирные вестиС врагами кроткого начала?

Но успокойтесь! Не ищуПобеды радостной и злобной:У Ваших ног, бесам подобно,И верую, и трепещу.

«Слава тебе, наступающей день! хвала тебе, солнце!..»

Слава тебе, наступающей день! хвала тебе, солнце!Каждому зверю в лесу, пробужденному гулом и светом,Каждой птице в полях, взлетающей в утренний воздух, —Всем мой братский привет: не гостем случайным сегодняК вам пришел я сюда, на этот ликующий праздник, —Нет, как равный стою средь равных. Уже встрепенулсяВетер, качаясь, гудят вершины столетних деревьев,Над озаренной землей звенит, и гремит, и несется:Слава тебе, любовь, хвала тебе, жизни начало!

«Зеленая волна, зеленая трава…»

Зеленая волна, зеленая трава,И волосы твои оттенка изумруда,И льющихся небес густая синева, —Какое празднество для глаз, какое чудо!

Свалившейся травой мелькнет ли жизнь моя,Волна ль ее умчит в стремительном теченье, —Что, милая, мне в том? — сегодня видел яПрироду и тебя в таинственном смешенье.

«Мой Друг, тебя я видел нынче спящей…»

Мой Друг, тебя я видел нынче спящей:Лежала тень вокруг сомкнутых век,Спокойная вздымалась грудь не чащеВолны вечерней, плещущей о брег.

Когда ж, едва расслыша вздох глубокий,Я низко наклонился над тобой, —Мелькнул в лице какой-то свет далекийИ в воздухе взмахнула ты рукой,

Еще не просыпаясь. На мгновеньеЯ видел — не томленье и не страх, —Лишь дрожь неотошедшего виденьяВ твоих полураскрывшихся глазах.

«Полдневной щедростью согрета…»

Полдневной щедростью согрета,Ты прилегла на мягкий мох, —И — счастья робкая примета —Полуулыбка, полувздох.

Неясным трепетом тревожитЧуть побледневшие черты.Ты спишь. — Душа моя не можетХранить подобной немоты.

О, как мучительно, как страстно,С неутешимостью какойЛюблю твой тайный и прекрасныйМимоидущий лик земной.

«Отраден мне твой проблеск нежный…»

Отраден мне твой проблеск нежный,Час утренний, беспечный час, —Но сумрак ночи памяти прилежнойОтраднее во сколько раз!

Так прелести твоей мгновеннойДороже мне, мой близкий друг,Твоих очей какой-то вдохновенный,Какой-то длительный испуг.

«Вот и вечер, вот и темный…»

Вот и вечер, вот и темныйВозле самого окнаТенью закивал огромной.Вот и вечер. Тишина.

Все молчит, все засыпает,Все заснуло. В этот часТолько память начинаетСвой бормочущий рассказ.

Ты не спишь еще, подруга?Ты не отвечаешь? — Спит.Тихо. Только от испугаСердце у меня стучит.

«Безжизненна, бледна и молчалива…»

Безжизненна, бледна и молчаливаСидела ты; полузакрыв глаза,И по щеке твоей как бы ленивоКатилась одинокая слеза.

О, тяжкая!.. Дрожащий и огромный,Весь этот мир катился вместе с ней, —Нет, не вселенная, — но только темныйПечальный мир земной любви твоей.

Не может быть, неправда, о, не надо!Что мне вселенная, что мне она —Без этой странной горестной услады,Без этого спасительного сна?

«Ночью долгой и безлунной…»

Ночью долгой и безлуннойУ открытого окнаСлышу я, как ты томишься,Бедная моя весна.

Жалуешься. О, как жадно,О, как долго я готовВслушиваться в эти речиСтранные, без всяких слов.

И как будто только вспомнить,Только руки протянуть, —Милый друг, смеясь и плача,Упадет ко мне на грудь.

И как будто не бывалоПрошлого, — и снова яПовторяю, повторяю:«Жизнь моя, любовь моя!»

Утес («На самом крае дикого обрыва…»)

На самом крае дикого обрыва,Покрыт кустарником и лишаем,Тысячелетний сторож молчаливый,Ты спишь угрюмым, бездыханным сном.

Что беспокойный голос человека?Что жалобы его? — Все глухо здесь.Одних лишь сосен слышится от векаПротяжная торжественная песнь.

«Какие тихие места…»

Какие тихие места,Какая высота!Как купол пали небесаНа синие леса

И замерли, — и все кругомОбъято стройным сном.Лишь там, внизу, трубит в рожокОвечий пастушок.

И песенка его легка,Как эти облака,Что, словно золотистый дым,Проносятся над ним.

«Я задремал — и надо мною…»

Я задремал — и надо мноюТоржественный вогезский бор,Как старец, вел с самим собоюСуровый древний разговор.

О, как я сладко пробудился,Когда, немного погодя,Угрюмый сумрак огласилсяЛегчайшим шепотом дождя.

«День отошел. Последний свет исчез…»

День отошел. Последний свет исчезЗа синими вершинами Вогез.Всё, что тревожило, что волновало,Глубокою сменилось тишиной.Лишь, музыки прозрачное начало,Незримый ключ гремит передо мной.

«Летит, летит листва, — и лес…»

Летит, летит листва, — и лесЧернеет горестным скелетом.Уж не припомнить тех небес,Что светлым нам сияли летом.

Какие бедные места!Все посерело, все поблекло:Лишь пасмурная нищетаСкупым дождем стучит о стекла.

Стучи, угрюмая, стучи, —Что мне твое глухое пенье,Пока шумит огонь в печи,Пока живет в душе волненье?

Эпитафия

Кто б ни был ты, замедли шаг, прохожий:На этом месте странник погребен.Он видел сон, на счастие похожий,Он жизнь познал, похожую на сон.

Сумерки

В дремоте дерево стоитИ не отбрасывает тени.В сей поздний сумеречный часИные оживают тени.

Не наклоняйся над цветком:В нем грозный яд таиться может.И другу нежному не верь:Он предает тебя, быть может.

Какой-то злобствующий дух,Бежавший из ограде тесной,Кружится, носится во мгле,Витает тенью бестелесной.

«Внезапно вспыхнули два ярких света…»

Внезапно вспыхнули два ярких света:Два фонаря. Разбрызгивая грязьОгромными колесами, каретаСтремительно куда-то пронеслась.

Неудержимый бег! Одно мгновенье:Огни, колеса, резкий поворот, —И все. — Какое странное волненье…Густой туман ложится. Дождь идет.

«Медлительным посохом мерно звеня…»

Медлительным посохом мерно звеня,Проходит один по дороге.Другой погоняет и хлещет коняИ скачет в смертельной тревоге.

Догнал, поравнялся — и вот уже нет:Лишь пыль завилась золотая.И путник дивится и долго воследГлядит, головою качая.

«И в роще ветра шум свободный…»