Аркадий Славоросов - Опиум Страница 2

(Приметы времени —)

Приметы времени — газовые зажигалки, презервативы, одноразовые шприцы.Приматы времени — конвертируемые давалки, каа-операторы, уличные бойцы.Примяты временем — кончик моей либидной песенки и не(на)видящее выражение глаз.При этом ври не мне — норка моей любимой надежно спрячет весь мой негритянский джаз!

Письмо

Я хочу тебя, раб запятых и точек,Как часть речи хочет стать частью тела, какВдохновенно-слепо хочет войти подстрочникВ лоно слова, в девственность языка.

Эти буквицы суть продолжение пальцев черезАвторучку «Parker». А те — продолженье губ.Я лишь имя. Подпись. Я — Слово. Но разве черепЗащитит от слов, целующихся в мозгу?

Нагота твоя скрыта тончайшим листком почтовым.Мне не прятать глаз, злые пуговицы теребя.Ты не спрячешь губ беззащитно-надменным «Что вы?»Я — за словом слово — исписываю всю тебя.

Дай мне плечи твои, колени, ключицы! ТайнуПереписки этой гарантирует Лилит.И язык мой (враг мой?), бесплотный и нежный даймонТо восплачет (Ангел!), то (Дьявол!) во тьме скулит…

И тебя языком слепым и сухим лаская,Распускаю строчек затейливую тесьму…И язык мой — нежный! — в себя, как огонь, впускаяТы бесстыдно вторишь стонущему Письму.

Азиатское кино

Зулейки лоно слаще, чем халва.Евразия целует в диафрагму.И косные постылые словаСливаются в мерцающую магму.

Запекшийся от крови и любвиЛежит Хорезм и видит сны другие.Обкуренные дурью соловьиКричат в ночи, как мальчики нагие.

Арык бормочет суры. Мой эмир,Как безнадежно Солнце ассасина!Аллах велик. Он создал этот мир.Но не послал в сии пределы сына.

Разноязыкий караван-сарай,Слова твои двусмысленны и клейки.Оставь надежду, всяк входящий в рай.И в лоно чернокудрое Зулейки

(Губы вытолкнут лишь: Сугуба)

Губы вытолкнут лишь: «СугубаЭта пагуба, мон шери…»Принимая впотьмах суккубаЗа племянницу из Твери.

И с припевочкой сей зловещей,Многозначащей, как «вообще…»,Словно в лона безмолвных женщинПогружаешься в тьму вещей.

Но в том месте, где пела глина,Воздух всё ещё прян и густ.И срывается с губ: «Фаина!»И — «Шарлотта!» — слетает с уст.

Из глубины воззвах

Когда меня крюком железнымПотащит дьявол в жерло тьмы,Я воззову к Тебе из бездны.Внемли же дерзостному «Мы».

В дурном бессмертии мытарстваДуша из мрака воззовет:«Казни! Но дай же видеть ЦарстваМне и отсюда горний свет!»

Тень тени вопиет беззвучно.Лишь эхо эха глас её.Но там, где даже гибнуть — скучно,Со мной, во мне Лицо Твоё.

Я — мёртвый пёс. Не знаю лада.Но вечной пытки пригубя,Из раковой палаты АдаХриплю: «Я так люблю Тебя!»

Мытарь

Мне у Тебя ничего не вымолитьДаже за гнойный стигмат стиха.Имя Твоё недостоин вымолвитьУстами чёрными от греха.

Окостенел от ступни до темениВ самой промозглой из вольных воль.Мозг мой — как сгусток ползучей темени.Мне о Тебе и помыслить — боль.

Хоть проползти по кайме, по краю мнеМира (не то что бы — к алтарю),Точно хула. Как на праздник в храмеВечно вонючему золотарю.

Звезда, чадя, догорит ракетою,Вычертив путь пальцеглазой судьбе.Гортанью, съеденной спирохетой,Молитву мою промолчу Тебе.

Нет у меня ни лица, ни имени.Истаю — воск от лица огня.Но Ты, Милосердный, Благой, Любимый мой,Помысли о мне, назови меня.

(Вот и прошла зима тревоги нашей)

Вот и прошла зима тревоги нашей,Мы восемь месяцев питались пшённой кашей,Но скоро перейдём на кресс-салат.Прозрачные от авитаминоза,Войдем в лазурь, где звонкая заноза…Земля, как стрикерша, срывает маскхалат.

Вот и пришла весна болезни лютой…И мы стареем с каждою минутой.Чума и пир. Сид Баррет, пой зарю!СПИД шпарит, но поближе к первомаюМы разменяем сансару на майю,Я это вам, как гуру, говорю.

Потом придёт и лето нашей скорби,И солнце будет плавать в мёртвой колбе,А полдень станет плавить и знобить…Но средь кустов рассветных Иван-чаяВзойдёт мачьё, головками качая,Чтобы о скорби временно забыть.

А там придёт и осень нашей смерти,Как лист опавший в авиаконверте.Леса без птиц да книга без страниц.Мне наплевать на вопли Аполлона,Но слышу вдруг: «Иди-ка, братец… В лоно.»И вот иду, уже не зря границ.

Опыт сравнительной танатологии

Цикада и цикута излечат от тоски,Которую внушают вишнёвые соски,И ноги — дольше жизни —Пока снимаешь джинсы,И шёрстка на лобке,И парус вдалеке.Но всё под хор цикадИзлечит горький яд.Ноль будет ноль — в квадрате,И им же будет — в кубе.И что ему в Гекате?И что ему в Гекубе?Цикада будет петь.Цикуту станем пить.Вот только бы успетьЕщё косяк прибить,Ещё разок курнуть —И в Понте утонуть…Так думал древний грек,Глядя на сонный брег.

Я, раб своих привычек,Под кличи электричекМечтаю о СезонеВ проклятой третьей зоне.Я правду резал в лоб,Иллюзий не питал.Здесь только жирный клопДа фенобарбитал.И никаких цикад,И никаких цикут,И никаких менад,Тем более — наяд.А с местными блядьмиИграли мы детьми.Но их — аля улю —Не купишь за «люблю».Промолви: всё путем,Звоните, я вам рад.Дави клопа ногтёмИ жри барбитурат.Не думая о ней,Лежи себе, синей.И что глядеть в окно:Бардак и есть бардак.Живёшь — говном говноИ сдохнешь, как мудак.

(Достань мыслишку из своей заначки)

Достань мыслишку из своей заначкиВ три по полуночи, в нетопленной квартире.Частица истины, как метка Божьей Прачки,Лежит на всём, что существует в мире.

Мерзейший бред, чистейшая из этик,Крест, полумесяц, роза, Тютчев, муха —Всё есть. Лишь нет хулы на Духа.Я существую и оправдан этим.

Что ход планет! — Пытливый ум, исчислиБег наркоманий в поисках лекарства.Ложь изречённая имеет форму мыслиИ этим сопричастна жизни Царства.

Эй, выпускник подпольного лицеяДля дефективных, снова нету зелья?Кумарные плетёшь Теодицеи,Да ереси кухонные с похмелья.

Строчи стишком неровным и неравным,Пока в окно Евроклидон не дунул.Оправдывай Того, Кем ты оправдан.Придумывай Того, Кем ты придуман.

Открытка из Ниццы

Некоторые, чтобы не идти на поводу у толпыИ не слыть баранами, идут в козлы.Добрые люди, по большей части своей, глупы.Умные люди, как правило, соответственно злы.

И черезвычайно редко встречается сочетание этих частей,Но и оно, пожалуй, не предназначено для мира сего.Добрые и мудрые кончают в застенке или же на кресте,Что уже зло и глупо. А из ничего не сделаешь ничего.

И только циники протирают свои бриджи и галифеВ России — на кухнях, во Франции — на террасах кафе,И с улыбочкой тонкой, как джентльменская месть,Цедят истины, банальные, как «Аз есмь».

Так что, мой умненький, не надсаживай мозговые своиИзвилинки в поисках истины. Всё ещё проще, чем апельсин.Мир недостоин ни ненависти, ни любви.В худшем случае — омерзения, в лучшем — чуть презрительной жалости.        Остаюсь за сим.

Иллюзион