Юрий Колкер - Завет и тяжба. Стихи 1982-93 Страница 2

Да и ты, моя гостья, иначе

Предстаёшь сквознякам мировым,

Мне кивая на Уткиной Даче,

По соседству с котлом паровым.

Остывает союз наш порочный,

За сумою сулящий тюрьму,

Не любовью, а связью побочной

Отступает в халдейскую тьму.

Навсегда, как и в детстве, загадка,

Вся — смешение света и тьмы,

Ты — в минувшем, где времени складка

Остывает, где грезили мы.

Так прости же меня и не сетуй!

Самый вздох обращается в пыль

Над стоячей полуночной Летой —

Ледовитой рекой Оккервиль.

1 декабря 1982, Уткина Дача

ПРОЩАНИЕ С КИПРИДОЙ

Что ж, не пора ль? Но что возьму с собой

Из рощ твоих? — Кошмар, опустошенье,

Голконду ужаса... Авгур слепой,

Тельцу творящий жертвоприношенье,

Не меньше ли несчастен и нелеп,

Чем я, с альковом путающий склеп?

Безумство, стыд, блаженство со слезой —

Вот опыта гнетущая изнанка.

Какою терпкою лозой

Ты нас поишь, Островитянка!

17 ноября — 5 декабря 1982, Уткина Дача

* * *

Нам света и воздуха дали взаймы

С лихвою в Твоём ателье —

Счастливые дети, страданием мы

Наш долг возместим на земле.

За милую душу (а, может быть, две?

Платон рассуждает о двух)

Учётная ставка твоя — голытьбе

Подспорье, творительный дух:

На ренту трудящимся жить не с руки.

К тому же, в меня ты влюблён —

Зато и проценты твои высоки,

Заоблачный Пигмалион.

Живое страдает — ты зверя во мне

Извёл, тунеядца избыл,

И боль, чтоб любимчик был счастлив вполне,

Сомнением усугубил.

Мне все твои ласки известны давно,

От них помрачилась душа.

Светло в твоём мире, лишь в душах темно —

Не этим ли жизнь хороша?

2-7 сентября 1982, 1995

* * *

Бездомен, потерян и слеп

Адам без Эдема.

Природа мертва, точно склеп,

Безвыходна дума.

К кому ностальгический вой

Во тьме обращаю?

Кто ведает плотью живой?

Пред кем я страдаю?

Пред кем, ужасающе гол,

Стою, как впервые, —

Весь — нерва трепещущий ствол,

Поля болевые?

Кем проклято тело — тюрьма

Грехов изначальных?

Страшны нам Твои закрома,

Великий молчальник!

5 декабря 1983

* * *

Не знаем и знать не будем,

Зачем, осмысляя прах,

Ты склянку цикуты людям

Поднёс на семи ветрах.

Ты дразнишь нас: самобранку

Потянешь за утолок —

И вывернешь наизнанку

Вселенную, как чулок.

Ты даришь нам из улова

Набрякших сомненьем звёзд

Двудомную совесть: слово,

Кусающее свой хвост,

И там, где вчера зефиры

Искали с тобой родства,

Сегодня — чёрные дыры

Остывшего естества.

Не жертвенного ли дыма

И впрямь ты алчешь, господь?

Зачем так неумолима,

Так неутолима плоть?

Клянём, поучаем, судим —

И чувствуем со стыдом:

Не знаем и знать не будем,

Куда мы во тьме бредём.

3-5 октября 1982

НА ТРОИЦКОМ МОСТУ

Река очистилась, но холодно. Зима

Своих высот не уступает.

Просторная и светлая тюрьма —

Край тучи, акватория, дома —

В негреющих лучах так весело сияет.

На этих пажитях не роскошь ли грустить?

Юдоль людская многоводна.

Вот шпиль над Петропавловкой блестит,

Вот стадо уток у моста гостит,

По ледяной воде распределясь свободно.

К чему тут новости? Адамов труд, прости.

Установился мир явлений.

Крепки екклесиастовы пути.

Потусторонней тени отвести

Не силится молвы усердствующий гений.

Всё в подражании, как древние твердят:

Суть творчества, любви и чести

И мира постиженье. Самый ад

Терпимее, когда его скрепят

Единством действия — во времени, на месте...

Весна не новую приносит благодать.

Спасибо ей! Она всё та же.

Как я люблю ее, не передать.

С тех пор, как дух мой начал увядать,

Всё сокровеннее ее возврат, всё краше.

8 марта — 7 октября 1982

НОВЫЙ ГОД

Не всё ль в этой жизни было,

Что может судьба вместить?

Психею, что загрустила,

Не время ли отпустить?

Но нет, хоть полна копилка,

И переучтён итог,

Затягивается ссылка

Еще на один виток.

Терпи, хоть вконец приелись

Затверженные без нот

И кеплеров долгий эллипс,

И кориолисов гнёт.

А там — хула-хуп орбиты

В стоокую мглу стряхнёшь,

Все радости и обиды

Подателю их вернёшь,

Белково-астральной жиже,

Где бедствует естество,

Кивнёшь с порога... Всё ближе

Последнее торжество.

16 мая 1982

ЛУЧШИЕ МЫСЛИ

Лучшие мысли, ровесники дантовых дум,

В кухне поэта находят: он моет посуду.

Вывелись море и скалы, где, горд и угрюм,

Мнил его прадед великий: — Вовеки пребуду!

Только угрюмость осталась, а гордость ушла —

Или иною, невысокомерной сменилась.

Демократическая, кафкианская мгла,

Хлябь коммунальная — в те времена и не снилась.

Схвачены мы небывалой доселе игрой:

Фабулы нет, музы возгласов громких стыдятся.

Что-то умолкло в классической схеме. Герой

Гладит пелёнку, подмосткам оставив паяца.

Лучшие мысли — в вагоне, набитом битком

Бедами, горестями и враждой беспредметной,

В хмурой толпе — осеняют счастливца тайком,

Голос он слышит приветливый, шёпот заветный.

И проступает в убогом и страшном быту

Нечто щемяще-прекрасное, неназывное,

Будто в подводных садах, где, ступив за черту

Жизни, блуждает Садко, вспоминая земное.

20-21 апреля 1984, 1993

К ДЕЛЬВИГУ, НА УТКИНОЙ ДАЧЕ

1

В котельной, чуть мелодия изменит,

Само уединение — не впрок.

Беда непьющему! Он плащ наденет,

Скобу откинет, станет на порог.

Вспорхни над Охтой, ноев голубок!

Воздушною волной мой лоб заденет,

И углубится, оживёт лубок,

И пастушка с принцессою поженят.

Надеждой застарелая беда

Согреется. Благословляя муку,

В зловонный склеп сквозь грязную фрамугу

Участливая явится звезда

И с нею — пыл старинного труда

И оправданье милому недугу.

24-25 декабря 1982, У. Д.

2

Как итальянец, ежедневно фугу

Писавший, чтоб не унывать, — так мы

Лазурный берег вызовем из тьмы

Затем, чтоб беса посрамить и скуку

Убить, твою ленивую науку

Явить, свидетельствовать: нет тюрьмы,

Где нам чужое нужно брать взаймы

И душу невозможно вверить звуку.

В конечном счете, всякий труд — игра.

Так и сонет — прекрасная условность,

Обряд, аптечка смысла и добра,

Бинокль. Прописанная нам духовность

Не больше — пусть уймутся доктора —

В нас к вечному возобновит готовность.

5 февраля 1983, У. Д.

* * *

Елей и мёд — нашёптывать стихи,

Внушённые своим несовершенством.

Не разумом открылся нам обряд,

Который наши внуки повторят.

Душа жива наследственным блаженством,

Где ласточка хлопочет у стрехи.Звук правильный интимен, в нём — завет

И тяжба с собеседником небесным,

Которого назвать я не хочу,

Но лишь ему последнее шепчу,

С ним пребываю в единеньи тесном

(хотя его, пожалуй, вовсе нет).

Пусть нет его — он тешит нас игрой

Таинственной, бесцельной и манящей.

Едва заслышу — и в глазах темно:

Молитвенное, жаркое руно

Течёт в душе мелодией щемящей

И вещих звезд преобразует строй.

8 октября 1982, у дома Мурузи

В НОЧЬ СМЕРТИ ГЕНСЕКА

ВОЗВРАЩАЮСЬ В МОЮ КОТЕЛЬНУЮ

Ветер свистит, как нагайка,

Страшен в своей правоте.

Дух одиночества, чайка,

Льнёт к одичалой воде.

Видишь, туман багровеет,

Сжались теснее дома.

Девственным ужасом веет

Новая эта зима.

Где мы? Зачем эта птица

Так бесприютна в ночи?

Что с нами завтра случится?

Тише... ни слова... молчи...

Будущность, точно Джульетта,

Взявшись рукой за живот,