Не бойтесь мечтать! - Сергей Геннадьевич Лысков Страница 2

Вокруг толпа, мужские тени в темных фраках.

Дамы в вечерних платьях, то спорят, то едят.

А мы боимся чувств. И только под столом не зная страха.

Нога к ноге, и вновь защекотал мой разум этот взгляд.

Две чашки кофе, между нами на столе.

След от помады на одной из них, а лучше бы на мне.

Не темный, а молочный. А под столом нога к ноге.

Виновен точно шоколад, что меня тянет так, к тебе.

Мой маркер, радужного цвета.

Поэту, судьи – не нужны!

Художник, сердцем строки пишет.

В словах он ноты слышит,

Чернилами скребет стихи.

Гоните в шею, пустословов

Тех умников, что учат вас писать.

Тех мастодонтов, им надо отвечать.

Для рифм души, нет писаных законов.

Великое может прийти из неоткуда.

То мастерство рождается в душе.

Оно заставит вас поверить в чудо,

И этот дар, он не такой как все.

Честь, совесть, правда лишь важны.

Художник – это красный маркер в своем веке,

На белом полотне истории его стихи,

Находят отклик в каждом человеке.

Так что стучите в двери, чтоб открыли.

Идите по дороге жизни, чтоб прийти.

Влюбляйтесь искренно, чтоб вас любили.

И не жалейте никогда, о пройдённом пути!

Недавно, вышел я из дома

Недавно, вышел я из дома,

Пройтись по мокрой мостовой,

Через дворы и сквер знакомый,

По улицам «Весенней» и «Прямой».

По лужам, шлёпая в ботинках,

И разбивая мокрую листву.

Дождь шел, а я с зонтом в обнимку,

Укутался шарфом, да и иду.

Иной чихнул, другой вздохнул,

Чуток промок, притягивая хвору.

А я, рукой на всё махнул,

И хлюпаю по лужам снова.

Воздух прохладен был. Ветер игриво,

Листву по мостовой гонял.

И как-то замечтался я, и потому неторопливо

В тот вечер я домой попал.

Как помню, вышел я из дома,

Пройтись по мокрой мостовой.

Ну а на утро, доктор мой знакомый

С улыбкой так промолвил:

«У вас ангина, дорогой!»

…тебя тоже тянет ко мне.

Подслушав её сердце, я – улыбнулся.

Оно мне вторит, что нет сильнее того,

когда два тела друг друга – коснуться,

украдкой. И в миг розовеет лицо.

И вроде годы, и не ловко стесняться,

можешь позволить, без объяснений любовь,

но Боже, как приятно к ней прикасаться

зная, что это, из рая – запретный плод.

Желая сорвать его, жмешь руку змею.

И готов на безумство, ради минут наедине,

смотришь в глаза, и читаешь в них: «Я тебе верю,

что тебя тоже тянет ко мне…»

У каждого свой поезд

День рождения бываю разные.

С громким салютом и мишурой.

Бывают с бутылкой и стол – грязный.

И мысли, только бы не запой.

Бывают соберутся все, кто тебе дорог.

Хотя никого и особо не звал.

Всё же лучше, чем пафос в твои сорок.

И подарки, отбить стол, я ж просчитал.

Помнишь, первые два три года свободы.

В 15, когда казалось, что она насовсем.

Много их проходит за прожитые годы,

И я не верю, когда говорят они одинаковы все.

Помнишь, годы становления, суеты, отрицания.

Все друзья! А подарки тебе не нужны.

Это за 40, годы ожидания чужого признания.

Звезды, люди, еда тут детали важны.

Хотя так забавно в итоге выходит,

Рад не подаркам, а простому с душой эСэМэС.

Хорошо если за годы понимание приходит,

Что нет ценника дружбе, и не продается честь.

День рождения по сути бываю разные.

И верь мне не важно сколько прожито лет.

Главное, что день рождения не бывает дважды,

Каждый неповторим и в этом жизни секрет.

А по статусу вещи, для показа лишь годные,

Их не взять, не отдать, на всю жизнь, ну не как.

Чемодан, то без ручки, но зато модный.

Вот и караулишь его, пока на пироне жизнь отбивает такт.

День рождение – это станции на пути поезда.

И каждый раз на пироне свой кавардак,

И не сойти, и не остановить хода того поезда.

До «конечной» нам билет, выписан. Вот как-то так!

Оттенки карего цвета

Тебе говорили, что глаза у тебя цветом – кофе.

А утром, их цвет был шоколадным, и молчаливым,

Словно предвестник, неизбежной для меня катастрофы.

В этот день, в зимний час, не особо дождливый.

Когда ты злишься, это точно цвет черно-серого перца.

Но стоит улыбке проникнуть в твой скромненький мир.

И глаза уже цветом ирисок, что мама варила, из детства.

И в миг всё поменялось, как на фото, после слова – «сыр».

А в холодные, снежные дни – это цвет душистой гвоздики,

В горячем глинтвейне. У камина, под пледом в тиши.

Так необычно, как костер на снегу, нежный и дикий.

И в нем отражаются, сплетения желаний у ранимой души.

Я помню их чайного цвета, словно виски отменный

Они так же пьянили и градус желанья под стать.

А ты говоришь, только карий тон, в их цвете, ценный.

Смешная. Как же можно одним цветом душу твою, описать.

В твоих глазах ещё десятки оттенков для меня новых.

И каждый в свой момент жизни, по-своему мил.

А ты говоришь они карие! О, как же мне это знакомо.

Как жалко, что я видел крупицу из них, и не все ещё оценил.

…такими же

Никогда, мы не будем такими же,

Мы живые, а значит, способны на жизнь огрызаться.

Боль и грусть, не черствея – прожить бы.

Жизнь бывает жестокой, но глупо её боятся.

Никогда, ты не будешь таким же,

Как за минуту до слова «нет» в ЗАГСе,

Памятуя о шутках, переспросишь: «Серьезно ли?»

И в ответе её, разлетится весь мир на части.

Никогда, ты не будешь таким же.

После боя, смывая кровь чужого солдата.

До конца жизни себя будешь корить ты.

И что с того что приказ, всё равно виноват я.

Никогда, ты не будешь таким же.

Как был минуту назад перед стартом.

Только третий, побежденный другим уже.

И дело не в допинге, дело в прошедшем азарте.

Никогда, мы не будем такими же.

Мы живые, а значит, способны на жизнь огрызаться.

И как бы там не было, доброту