Коробка с серыми красками - Влад Козлов Страница 2

А помнишь, дорогая, как мы разговаривали вечерами напролёт, по телефону. Я смотрел на луну, и думал о том, что ты тоже на нее смотришь. Я представлял, что между нашими взглядами и луной вновь, как и вчера, появилась тонкая ниточка из волн, наших взволнованных и таких звонких и смешных голосов. Я рассказывал тебе о любви, думая, что пробуждаю в тебе ангела, хотя, как оказалось, всего лишь дразню твоих демонов.

Милая моя. Моё стальное как прут тело создано было для самого мягкого — любить вечно, безответно и холодно. Обжигая льдом железа любимые, но теперь уже чужие губы, пропитываю маслом факел своего характера, чтобы завтра сжечь мосты меж нами, и, наконец-то стать вновь несчастным куском черного металлолома. Сейчас же я и желаю, и боюсь того, что ты покинешь мои мысли. Уйдешь прочь из моей души, на прощание хлопнув лёгкой дверью. А я после буду счастлив, как глупец, и перестану, наконец, замечать, что в окнах многоэтажек вокруг меня ни разу не мелькнёт хитрый лисий хвостик твоей прически, что пахнет свежей постелью.

Истинно мужской голос во мне басовито и хрипло говорит, что мне все равно, что давно плевать на тебя, но эти слова едва слышны за пронзительным и громким детским хохотом. Ребенок в моей душе хочет, чтобы я проказничал, плакал, ругался, смеялся и во что бы то не стало шел к своей глупой и недостижимой мечте. Однажды этому ребенку исполнится 45, и он, не выдержав скуки быта современности выстрелит себе в голову из Беретты, отправив себя вновь в мир детства. В бесконечный сон, в которым я навсегда стану маленьким эгоистом, который ни за что не отступит от мечты дойти пешком до солнца. Быть может и сейчас, каждый клочок, исписанный бумаги, каждая деталь моей квартиры, каждый мой оголённый нерв — один большой сон после смерти. Если это так, то в прошлой жизни ты была реальна, в этом нет сомнений. И раз я настолько сильно привязан к тебе, то видимо мы были вместе, иначе и быть не может.

В идеальном мире, по ту сторону последней симуляции, я не смог заслужить пулю, так как заполучил себе нечто более ценное — твою руку и сердце. Возможно, в той квантовой реальности, мы были женаты. У нас была семья, дети, а может даже и внуки. Каждый день мы с тобой балансировали на грани нервного срыва, пребывая при этом в безрассудном счастье от нашей жизни.

Просыпаясь рано утром я видел тебя рядом, и обнимал твое такое хрупкое и тёплое тело. А ты, словно маленькая, пряталась в хрустящее одеяло.

По сути, так уж случилось, что жизнь сводится к простому биологическому, животному. Ты либо добавляешь миру пару очков кармы, либо забираешь, а все ради баланса на планете. Кто-то должен заниматься любовью ради забавы, я же занимаюсь забавами ради любви, так сложились звёзды над нами с тобой. Мой страх дал мне в руки оружие, и теперь я, вместе с ветром гуляю по-нашему с тобой лесу, где сейчас шумит твой дух.

Да, я по сей день блуждаю в этом лесу. Эти деревья недостаточно красивы, чтобы стать последним кадром твоих небесных глаз. И теперь уже никогда ничего не будет, все погибло, кроме моих чувств. Тебя, мою вселенную, моё сокровище, голос моей души и стук моего сердца — похитили. Да и кто же? Тот самый, которого не так давно ты стала называть "родной". Он был эгоистичнее меня, он посмел украсть твою красоту, молодость и голос. Он построил тебе домик, небольшой, примерно два на три метра под землёй, накрыл досками. Он сшил твои прекрасные губы друг с другом, хотя, признаться, я всегда втайне мечтал, чтобы они были пришиты к моим. Он резал твои розовые, почти детские пяточки. Он стянул так туго верёвку на твоих прекрасных белых ручках, что я мечтал бы, чтобы мои руки так привязали к твоим.

Как ты там говорила мне? Что я несу? Что ботинки у меня грязны? Что рубашка мятая?

А какая теперь разница. У тебя теперь тоже грязные ботинки и мятая рубашка. Но даже в этом безобразии, даже на опознании… Ты была прекрасна. Лишь в груди что-то сжималось сильнее обычного, и моя ранняя седина вышла чуть быстрее обычного, чтобы проститься с тобой.

Все горит вокруг меня, хоть и темнота. Хоть глаз выколи, но я все вижу, я чувствую его. Он до сих пор здесь, в истерике, прячется в этом лесу. Найду. Погибну от безумия, но найду. Беретта в моей руке, кажется, уже совсем изголодалась. Лучшее дополнение к мятой рубашке. Не хватает, разве что, тонкого чёрного галстука и колечка с бирюзой, что я тебе когда-то дарил.

Попутчик

В поезде сидел вальяжно, как и обычно сидят в людных местах мальчики лет двадцати трёх от роду. Полубоком, нога с размахом запрокинута на ногу и величественно покачиваясь нависает над нехитрым половым покрытием. Столик от впереди стоящего сиденья был откинут, на нем важно красовались почти допитая бутылка classic-cola и пачка Кириешек.

Я не смел противиться возможности, и, честно признаться, желанию. Немедленно подсел к нему.

— Сэр, добрейший день, а чем вы занимаетесь?

— Ужинаю, спасибо за вопрос. Присоединитесь? Правда Кириешки почти закончились, но крошечки я вам досыплю. И запивайте сразу.

— Не откажусь, с вашего позволения! — я взял в руки помятую пачку сухариков, обстучал её пальцами так, чтобы крошки ссыпались вниз. Получилось весьма прилично. Мой новый momentum-попутчик протянул мне classic-cola. Я сделал большой глоток, потом ещё и ещё, пока на дне не осталось пол глоточка. Безошибочно: там была водка, 50:50 смешанная с колой. Весьма отчаянная рецептура, применяемая только в особых случаях. Обычно люди после такого нехитрого ужина едут кутить. И, как правило, до этого было выпито еще столько же в слегка более стеснительной пропорции 30:70.

Я слегка поморщился и спросил:

— А вы, я так понимаю, на кутёжный концерт какой путь держите?

— Верно! Все верно! — улыбнувшись, ответил мне будущий друг. — Я Толий, можно просто Анатолян. А вас как зовут?

— А меня не зовут, я сам прихожу.

— Ну