Яков Полонский - Стихотворения Страница 20

Или на ком ее осело чувство

Любовь ли, ненависть ли - все равно?

Кто скажет? Даже ты не скажешь",

Добавил он наивно. - К нам не шло

Ни философствовать, ни задавать

Неразрешимые вопросы; мы

О них мечтали, и решали их

По-своему...

"Итак, вообрази,

Он продолжал, - вообрази, что если

России и теперь грозят враги,

И ежели беда не за горами,

То что мудреного, что то же чувство

Тревоги и печали, тот же страх

За родину проснулся в этой тени,

Что веет около развалин - или

Вокруг того гнезда родного, где

Так безотрадно в страхе и тоске

Прошла ее вся молодость?.. Иначе

Как это все понять?.." Тут он хотел

Еще добавить что-то, ко запнулся,

Потупился и покраснел,

XIII

"Ага!

Я, значит, прав был: ты влюблен

В свой глупый бред, в свою больную

Фантазию!" - "Фантазия ли это?

Сам рассуди, - воскликнул он, - я шел

С кладбища, среди старых теремов

Великокняжеских, - и уж хотел я

Пройти на ту лужайку, где тютюн

Курили кучера и поджидали

Своих господ, а возле экипажей

Помещичьих разнузданные клячи,

Маша хвостами и обороняясь

От оводов, щипали мураву

И в старых хомутах своих казались

Счастливее меня - так благодушно

Жевали и оглядывались. Шел я,

Задумавшись, и вдруг на перекрестке

Двух узеньких тропинок, где цвели

Акации, я поневоле дрогнул

И стал, как вкопанный. В пяти шагах

Передо мной была озарена

Сиянием полуденного солнца

Красавица. О, никогда еще

Глаза мои на свете не видали

Такой небесной, чистой красоты!

Я ею поражен был, как виденьем

И замер... Девушка была в простом

Суконном черном платье; бледный

Овал лица ее и белый лоб

Был оттенен приподнятой вуалью;

Глаза, большие, синие глаза,

Задумчиво из-под густых ресниц

В молитвенном каком-то настроенье

Куда-то вдаль глядели, и в чертах

Ее лица, казалось, грусть была

Незримая, а пряди пышных

Темно-каштановых волос ее вились,

И ветерок слегка ласкал их, словно

Остерегаясь смять их. Говорят,

Мадонна Рафаэля - совершенство;

Но совершеннее того, что дал мне бог

Увидеть - я не знаю... "Уж не сон ли?"

Подумал я... И мне хотелось

Заговорить; но у меня язык

Прилип к гортани...

XIV

Вдруг она очнулась

И тотчас же заметила меня.

Она заметила смешной восторг мой,

Мои с таким наивным изумленьем

Приподнятые плечи, улыбнулась,

Потупилась и, опустивши складки

Своей вуали, легкая, как тень,

Исчезла за стеной и, может быть,

У паперти вошла в толпу. А я?

Увы, я, как дурак, на том же месте

Стоял, как вкопанный, - был, как в чаду

Или в тумане. Мне хотелось плакать,

И ликовать, и славить бога.

Я все забыл... Когда же спохватился,

Уж было поздно.

Рассеянный, горячий,

Весь как в огне, напрасно я искал

Глазами образ, или хоть намек

На ту, которую я так безбожно,

Так глупо прозевал. В коляски,

В четырехместные кареты, в дрожки

Старинные заглядывал. - Нигде!

И так, порывисто дыша, я вышел

На пыльную дорогу. Несомненно

Своих знакомых я бы не узнал,

Когда б их на пути случайно встретил.

В моей душе все путалось, все было

Восторженно и глухо. Я не шел

Летел, как бы по воздуху, навстречу

Таинственной улыбке. Красота

Воочию явилась мне, меня

Заметила и даже улыбнулась,

Чего ж еще?

И, знойный весь, к обеду

Вернулся я домой и, может быть,

Впервые распахнувши душу, молвил:

"Есть в мире чудо - и не даром, братцы,

Я все искал его - теперь я знаю,

Что это чудо - красота".

Никто

Меня не понял. Только старший брат

Пробормотал: "Пожалуйста, любезный,

Садись и чепухи не городи"...

XVI

"Скажи, куда девалась красота?

И если есть она на белом свете,

Зачем она скрывается, как клад,

Зарытый в землю скрягой? отчего,

Куда я ни гляжу, нигде не вижу

Божественного образа? Вот вы

Влюбляетесь... и знаю я, в кого...

И что же?., разве это красота?.."

Тут я не вытерпел - спросил Вадима:

Ужели он при всем своем блужданье

Кругом да около нигде не встретил

Той девушки?..

"Ни разу, - оборвал он,

Нигде, ни разу!..

Не напоминай!.."

Смеясь, я заглянул ему в лицо,

А он поник и опустил ресницы.

Мы помолчали...

"А княжну я видел,

Вдруг он проговорил, как бы очнувшись,

Ту самую княжну, что, помнишь,

Когда я в лихорадочном бреду

Стоял перед развалиной и грезил?.." "Неужели?.."

"Ну да... не наяву, конечно,

Во сне... но это было так же ясно,

Как наяву. Мне снился, братец мой,

Какой-то тихий, летний вечер; далеко

Распространялись сумерки; заря

Из-за реки румянила туман,

И всенощная отошла в монастыре.

Монахи вышли в черных клобуках,

К ним подкатили тройки, и они

В какие-то телеги шумно сели

И с колокольчиками укатили...

Но хоть они меня и звали, я

Остался и в досаде на кого-то

Попал на монастырское кладбище.

Иду, жду месяца из-за тумана;

Но нет ни месяца, ни звезд; одна

Вдали лампада светит. Вдруг, направо,

От узенькой тропинки, мелким щебнем

Посыпанной, я вижу над могилой,

Или над черною, разрытой ямой,

Поникла девушка. Она стоит

Ко мне спиною так, что мне не видно

Ее лица; одну ее повязку

На голове да косу я заметил,

И тотчас же во сне подумал: "Ах,

Нельзя ли избежать мне этой встречи!..

Зачем она?" Я угадал чутьем,

Какая это девушка... она

Та самая, которая в бреду

Мне грезилась в окно кирпичной

Развалины... И странно, почему-то

Я и во сне ничуть не сомневался,

Что это - не живое существо,

Что это - призрак. Сердце у меня,

Как говорят, захолонуло; тайный ужас

Подсказывал: "Беги, беги, пока

Она не обернулась"...

Но она

Вдруг повернула голову и тихо

Проговорила: "Это ты, мой мальчик?"

Я так и замер; слышу в тишине,

Уже знакомый мне, певучий голос,

И нежно-ласковый, и горький... вижу,

Она меня рукою манит и лепечет:

"Уж я ждала тебя, ждала, мой милый!

И ждать устала!"

Я перекрестился.

Стою и слушаю:

"Жених мой пал

На Куликовом поле, пал в бою

С татарами... вернулся мой отец

И не нашел меня... придут баскаки

И тоже не найдут: я схоронилась,

Да и тебя сумею схоронить..."

От этих слов, признаться, у меня

Колючий холод пробежал по телу.

А я, как заколдованный, стою

И слушаю...

"Пока жила я, мне любить хотелось.

Бог не привел, и злые люди

Не захотели... я жила одна

У батюшки в высоком терему

И ныла сердцем; не с кем было

И поделиться мне мятежным горем.

И я ушла... и спряталась. Никто

И не заметит, как сойдемся

Мы в темноте; никто нас не осудит:

Ни бог, ни злые люди. Я люблю

Тебя, мой ненаглядный, мой желанный...

И в тесноте нам сладко будет спать,

И до людей нам дела нет. Ты - мой,

Навеки мой!.."

И очутился я

От этой страшной девушки так близко,

Что я уже не мог не ощущать

Ее неровного дыханья на своем

Испуганном лице. Она дрожит

От радости и страстного порыва,

И задыхается и уж не говорит -

Бормочет что-то... Серые, большие

Ее глаза горят; она руками

Охватывает стан мой и влечет

В то темное пространство, что зияет

У самых наших ног. Я вырываюсь

И не могу освободиться...

Няня

Услышала мой стон; из коридора

Вошла ко мне, перекрестила.

Я

Узнал ее не скоро; но очнулся

И поднял голову. Вот как я видел

Мою княжну".

"Эх! - выслушав его,

Подумал я, - не сочинил ли ты

Свой сон? Рассказываешь так красно.

Как будто ты и мог припомнить все,

Что слышал ты во сне!"

Мы помолчали.

"Все это пустяки, - сказал я наконец,

Глупейший кошемар! Гроша не стоит

В сравненье с тем, что испытал ты,

Когда блуждал по нашему уезду".

"Неужели, - сказал он, на прощанье

Пожав мне руку, - этот глупый сон

Без всякого, без всякого значенья?"

"Без всякого", - сказал я и ушел.

XVII

Смешон мечтатель мой, исколесивший,

Быть может, сотни верст, пешком, без денег

И без сопутника, с одной надеждой

Не нынче-завтра, где-нибудь, случайно

Увидеть ту, чья красота глубоко,

Как знойный луч, в его проникла сердце.

Ведь он пошел на поиски за ней