Игорь Северянин - Том 4. Классические розы Страница 20

1923 г.

Будь справедлив!

Мир с каждым днем живет убоже,Культура с каждым днем гнилей.К тебе взываю я, о Боже:Своих избранников жалей!

Всеудушающие газыЖивому уготовил зверь.Клеймом карающей проказыТы порази его теперь!

Пусть уничтожит зверь двуногийСебе подобного, но тех,Кто с ним не на одной дороге,Кто создан для иных утех,

Того, Великий Бог, помилуй,В нем зверское очеловечь,И, растворясь в природе милой,Он станет каждый лист беречь.

1923 г.

Осенний рейс

Мечты о дальнем чуждом юге…Прощай, осенний ряд щетин:Под музыку уходит «Rugen»Из бухты ревельской в Штеттин.Живем мы в опытовом веке,В переоценочном, и вот —Взамен кабин, на zwischen-deck'eДано нам плыть по глади вод…Пусть в первом классе спекулянты,Пусть эмигранты во втором, —Для нас же места нет: талантыПусть в трюме грязном и сыром…На наше счастье лейтенантыПод старость любят строить дом,Меняя шаткую стихиюНа неподвижный материк, —И вот за взятку я проникВ отдельную каюту, ТиюЩебечет, как веселый чижИ кувыркается, как мышь…Она довольна и иронит:«Мы — как банкиры, как дельцы,Почтеннейшие подлецы…Скажи, нас здесь никто не тронет?»Я твердо отвечаю: «Нет»,И мы, смеясь, идем в буфет.Садимся к столику и в картуМы погружаем аппетит.В мечтах скользят сквозь дымку TartuИ Tal1inn с Rakvere. ПетитПод аппетитным прейс-курантомСмущает что-то нас: «В буфетВступая, предъявлять билет».В переговоры с лейтенантомВступаю я опять, и намВ каюту есть дают: скотамИ zwischen-deck'цам к спекулянтамВход воспрещен: ведь люди там,А мы лишь выползки из трюма…На море смотрим мы угрюмо,Сосредоточенно жуем,Вдруг разражаясь иронизойНад веком, денежным подлизой,И символически плюемВ лицо разнузданного века,Оскотившего человека!..

Октябрьский полдень. Полный штиль.При двадцатиузловом ходеПлывем на белом пароходе.Направо Готланд. Острый шпильНад старой киркой. Крылья мельницИ Висби, Висби вдалеке!..По палубе несется кельнерС бутылкой Rheingold'a в руке.За пароходом вьются чайки,Ловя бросаемый им хлеб,И некоторые всезнайкиУж знают (хоть узнать им где б?),Что «гений Игорь-Северянин,В Штеттин плывущий, нa борту».Все смотрят: где он? Вот крестьянин,Вот финн с сигарою во рту,Вот златозубая банкирша,Что с вершей смешивает виршу,Вот клетчатый и бритый бритт.Где я — никто не говорит,А только ищет. Я же в курткеСвоей рыбачьей, воротникПодняв, стремлю чрез борт окурки,Обдумывая свой дневник.Луч солнца матово-опалов,И дым из труб, что льнет к волне,На фоне солнца, в пеленеИз бронзы. «RЬ gen» без причаловИдет на Сванемюнде. В шестьУтра войдем мы в Одер: естьЕще нам время для прогулокПо палубам. Как дико гулокБасящий «RЬ gen»'a гудок!Лунеет ночь. За дальним ВисбиТемнеет берега клочок:Уж не Миррэлия ль? Ах, в высь быПодняться чайкой — обозретьОкрестности: так грустно ведьБез сказочной страны на свете!..Вот шведы расставляют сети.Повисли шлюпок паруса.Я различаю голоса.Лунеет ночь. И на востокеБроженье света и теней.И ночь почти уж на истеке.Жена устала. Нежно к нейЯ обращаюсь, и в каютуУходим мы, спустя минуту.

Сырой рассвет. Еще темно.В огнях зеленость, алость, белость.Идем проливом. Моря целостьУже нарушена давно.Гудок. Ход тише. И машиныЗастопорены вдруг. Из мглыПодходит катер. Взор мышиныйИз-под очков во все углы.То докторский осмотр. Все классыПопрошены наверх. Матрос,Сзывавший нас, ушел на нос.И вот пред доктором все расыПродефилировали. ОнИ капитан со всех сторонОсматривают пассажиров,Ища на их пальто чумы,Проказы или тифа… Мы,Себе могилы в мыслях вырыв,Трепещем пред обзором… НоНайти недуги мудреноСквозь платье, и пальто, и брюки…Врач, заложив за спину руки,Решает, морща лоб тупой,Что все здоровы, и толпойРасходимся все по каютам.А врач, свиваясь жутким спрутом,Спускается по трапу вниз,И вот над катером повис.Отходит катер. ЗастучалиМашины. Взвизгнув, якоряВтянулись в гнезда. И в печалиВстает октябрьская заря.А вот и Одэр, тихий, бурый,И топь промозглых берегов…Итак, в страну былых враговПопали мы. Как бриттам буры,Так немцы нам… Мы два часаПлывем по гниловатым волнам,Haiu пароход стремится «полным».Вокруг убогая красаГермании почти несносна.И я, поднявши парусаМиррэльских грез, — пусть переносно! —Плыву в Эстонию свою,Где в еловой прохладе Тойла,И отвратительное пойло —Коньяк немецкий — с грустью пью.Одна из сумрачных махинНа нас ползет, и вдруг нарядноПроходит мимо «Ариадна».Два поворота, и — Штеттин.

1928 г.

Стихи о нужде и достатке

Мой юный друг стал к лету ветшеОт нескончаемой Нужды,От расточаемой враждыЛюдской вокруг, и я поэтшеСвоей сказал: «Что ж! якоряПоднимем мы, да за моря!»

Нужда осталась позади,И повстречался нам Достаток.Мы прожили с ней дней десяток,И вдруг заекало в груди:Река моя и дом мой — где?Пойдем домой, хотя б к Нужде…

Мой дух стал ветше на чужбинеВ Достатке больше, чем в Нужде.Я стосковался по рябинеИ по форелевой воде…Я говорю своей поэтше:«Не быть в Эстонии мне ветше,Чем здесь, в Берлине». И зимойМы поспешили к ней домой.

Свершилось чудо: снова юньюЗавесенел усталый дух.И зорче глаз, и чутче слух,И ждет душа весну-чарунью.И как стыдлива здесь Нужда,А там Достаток — без стыда!..

1923 г.

Мы вернемся…

Мы вернемся к месту нашей встречи,Где возникли ласковые речи,Где возникли чистые мечты,Я, увидев нашей встречи место,Вспомню дни, когда была невестаТы, моя возлюбленная, ты!

Берлин

1922 г.

На зов природы

На зов природы

Ползла, как тяжкая секстина,На Ревель «Wasa» в декабреИз дымно-серого ШтеттинаНа Одере, как на одре…Как тихоходка-канонерка,В час восемь делая узлов,Трусящею рысцой ословПлыла эстонка-иноверка.В сплошной пронзающий туман,Свивавшийся с ночным покровом,Свисток вонзался зычным зовом;Но вот поднялся ураган,И пароход, «подобно щепке»(Простите за стереотип!),Бросался бурей и не гибЛишь оттого, что были крепкиНе пароходные болты,Не корпус, даже не машины,А наши нервы и мечты…Остервенелые дружиныБалтийских волн кидались вспятьРазбитые о дряхлый корпус.То выпрямляясь вся, то сгорбясь,Старушка двигалась опять.Спустя три дня, три темных дня,Мы в Ревель прибыли в Сочельник.Как в наш приморский можжевельник,Тянуло к Праздникам меня!На цикл блистательных победСвоих берлинских не взирая,Я помнил давний свой обет:Когда, в истоме замирая,О лесе загрустит душа,Стремиться в лес: не для гроша,А для души мне жизнь земная…Я все отброшу, отшвырну —Всю выгоду, всю пользу, славу,Когда душа зовет в дубравуИль на озера под луну!Я лирик, а не спекулянт!Я не делец, — дитя большое!И оттого-то мой талантВладеет вашею душою!Я непрактичностью горжусь,Своею «глупостью» житейскойКо всей культуре европейскойНе подхожу и не горжусь.И пусть я варвар, азиат, —Я исто-русский сын природы,И мне закаты и восходы —Дороже городских услад.Изысканного дикаряВо мне душа, и, от культурыВзяв все изыски, я в ажурыЛесов, к подножью алтаряПрироды — Золотого бога —Иду, сияя и горя,И этот путь — моя дорога!..

1923 г.