Елена Федорова - Осень (сборник) Страница 20

Он уселся в свое любимое глубокое кресло. Роберт сел напротив на старый, затертый диван. Огляделся. За время его отсутствия в гостиной ничего не изменилось. Два кресла, диван, дубовый стол на восемь человек, массивные стулья с высокими спинками. В углу большие часы с медным маятником. На стенах картины неизвестных мастеров. На окнах портьеры из тяжелого зеленого бархата. Большая бронзовая люстра со множеством хрустальных подвесок, которые мелодично позвякивают на сквозняке.

– В прошлый раз ты так неожиданно уехал, что мы огорчились, – заговорил отец, глядя мимо Роберта. – Огорчились и решили никогда больше с тобой не общаться. Но, обстоятельства вынуждают нас нарушить данное решение, – вздохнул. – Перед смертью нужно получить прощение грехов, чтобы обрести вечный покой, – посмотрел на Роберта. – Я в это не очень-то верю, но все об этом говорят. Да и твоя мать вбила себе в голову, что все несчастия в нашей семье происходят из-за того, что мы оттолкнули тебя. Но мы ведь не отталкивали тебя. Нет. Мы определили тебя в лучшую гимназию. Мы дали тебе прекрасное образование. Ты запросто мог бы продолжать семейные традиции, как это делают твои сестры и брат, а ты взял и уехал, не сказав никому ни слова. Пропал на целых десять лет…

– Не на десять, а на восемь, – поправил его Роберт. – Не преувеличивай, отец.

Этот разговор Роберту не нравился. Он вообще не хотел ворошить прошлое. Он надеялся, что все будет по-другому. Думал, родители обрадуются его возвращению, соберут всех своих детей вместе за обеденным столом, устроят праздничный ужин. А вместо этого Роберту приходится выслушивать брюзжание старика о том, какой у них негодный сын.

– Ты никогда не умел вести себя, Роберт, – сказал отец, поднявшись. – Ты – неотесанный болван, эгоист, возомнивший…

– Хватит, – Роберт вскочил, сжал кулаки. Ему захотелось ударить старика ладонью по губам. Так, как он сделал это когда-то в далеком детстве. Но он сдержался. Он приехал в родительский дом для того, чтобы остановить маятник, а не для того, чтобы еще сильнее его раскачивать.

Часы в гостиной пробили три раза. Слуга принес чай. Сказал, что хозяйка проснулась, но спускаться вниз не желает.

– Проводите этого господина к ней, – сказал старик, кивнув в сторону Роберта.

– Слушаю-с, – слуга склонил голову. – Прошу-с.

Роберт пошел следом за ним. Ему стало грустно от того, что дом стал ветхим и таким же дряхлым, как его отец. Ступени скрипели, поручни шатались, пахло плесенью и сыростью. На всем лежала печать тлена и умирания.

– Почему? – мысленно спросил Роберт. – Неужели из-за того, что в душах этих людей нет любви? Или виной всему – маятник зла, который мне предстоит остановить.

Слуга распахнул дверь в комнату. В нос ударил запах карболки. Роберт перешагнул порог, воскликнул:

– Мама! – упал к ногам сухонькой старушки с безжизненным взглядом выцветших глаз. – Мамочка!

Было трудно поверить, что женщина, которая сидела пред ним – его мать. Роберт помнил ее другой: веселой, жизнерадостной, молодой, одетой в яркие дорогие наряды. Ему не верилось, что за восемь лет произошло такое фантастическое превращение. Его мама выглядит старше Тильды, старше своего мужа, хотя намного моложе их.

– Мама, – простонал Роберт, уткнувшись ей в колени. – Милая моя, любимая моя мамочка, как я рад видеть тебя.

От этих слов она словно пробудилась. Взгляд потеплел.

– Роберт, сынок. Как хорошо, что ты приехал, – голос ее дребезжит. Видно, что ей трудно говорить. – Отнеси меня в сад, пожалуйста. Я так хочу подышать свежим воздухом, полюбоваться цветами.

Роберт подхватил ее на руки, понес вниз. Его напугала невесомость ее тела.

– Что с тобой, мама? – спросил он, усадив ее на скамью под деревом.

– Я умираю, Роберт, – ответила она с улыбкой.

– Нет, этого не может быть, – проговорил он растерянно. Принялся растирать ее холодные руки, словно это могло остановить необратимые процессы, происходящие в организме матери.

– Роберт, ты должен мне поверить. Я знаю, что завтра в полдень все закончится, – проговорила она, глядя вдаль. – Я вижу ангелов, зовущих меня. Я уговорила их подождать до завтра. Я знала, что ты приедешь сегодня. Мне нужно было прижать тебя к своей груди и отдать тебе всю свою любовь и нежность, которых ты был лишен. Прости меня, мой мальчик.

Роберт прижался к ее груди и заплакал.

– Мама, что такое? – раздался над их головами грозный голос. – Зачем вы вышли? Доктор строго-настрого запретил вам…

– Я не желаю слушать про докторов, Робин, – отмахнулась она. – Иди читай нотации своему отцу. Дай нам с сыном побыть наедине.

– С сыном? – Робин побагровела. – Ты называешь сыном этого изгоя, бросившего вас? Да он…

– Заткнись, – рявкнул Роберт, сжав кулаки.

Робин фыркнула и убежала в дом, а старушка прижала ладони к губам и рассмеялась. Когда Роберт вновь уселся на скамейку, она сказала:

– Если бы ты знал, сынок, как они меня измучили. Но больше всех надо мной издевается, Ирод.

– Ирод – царь Иудейский? – спросил Роберт, решив, что мать потеряла рассудок.

– Никакой он не царь, – отмахнулась она. – Неужели ты забыл имя своего отца?

– Ты хочешь сказать, что имя моего отца – Ирод? – Роберт удивленно посмотрел на нее.

– Да, – подтвердила она. – А меня он называл Иродиадой, хотя мое настоящее имя Лора, – усмехнулась. – Раньше мне это нравилось. Я гордилась своим новым именем, пока не узнала, какая жестокая женщина его носила. Она погубила Иоанна Крестителя только за то, что тот говорил ей и Ироду правду, призывал к покаянию. Иродиада уговорила дочь, чтобы та сплясала перед Иродом танец вакханки, а потом потребовала у мужа подать ей голову Иоанна на серебряном блюде. Он выполнил ее приказ. А через некоторое время Иродиада получила на таком же блюде голову своей дочери. Девушка перебегала через реку и провалилась под лед. Она не подумала о том, что лед слишком тонкий и острый, как меч, а она не такая легкая, чтобы бегать по тонкому льду, и поплатилась за свою беспечность. Лед треснул, девушка провалилась между льдинами, которые вонзились в ее шею. Она извивалась в диких конвульсиях, пока не лишилась головы. Острые, как ножи льдины перерезали ей горло. Очевидцы утверждали, что девушка дергалась так, словно плясала адский танец в угоду Ироду… – вздохнула. – Все закономерно: зло породило зло, за зло воздалось злом. Прошу тебя, милый, не мысли зла. Никогда. Хорошо?

– Хорошо, – пообещал он.

– Пожалуйста, отнеси меня обратно. Я устала, – попросила она, виновато улыбнувшись.

Он подхватил ее на руки, понес в дом.

– Ах, какое блаженство я испытываю! – проговорила она. – Я – счастливейшая из женщин. Теперь я ничего не боюсь. Я даже рада, что завтра все закончится.

– Можно попросить тебя об одном одолжении, – сказал Роберт, усадив ее на кровать.

– Конечно.

– Прикажи накрыть стол в гостиной, – попросил Роберт. – Мне хочется хоть раз посидеть за большим семейным столом, посмотреть на своих родственников, почувствовать себя членом большой семьи.

– Прекрасная идея! – воскликнула она. – Мы устроим прощальный ужин при свечах. Только о том, что этот ужин прощальный, мы не скажем никому.

– Никому не скажем, Лора, – повторил Роберт.

– Позови слугу, я отдам распоряжение, – сказала она.

Роберт поцеловал ее холодную руку, вышел.

В семь часов вечера в гостиной накрыли стол, зажгли свечи. Лора надела свое любимое платье, подрумянила щеки, подкрасила глаза, губы.

– Мама, ты помолодела лет на двадцать! – воскликнул младший сын Риф. – Встреча с Робертом вернула тебя к жизни.

– Да, мой милый, – проговорила она. – Я надеюсь, что вы подружитесь, и мы будем частенько собираться за этим столом.

– Это было бы замечательно, – сказал Риф, уплетая жаркое. Ему едва исполнилось восемнадцать, и у него был зверский аппетит, а отец считал, что много есть вредно, и нередко оставлял детей без ужина. Поэтому приезд брата Риф воспринял, как подарок судьбы. И если теперь такие вечера станут постоянными, он наконец-то избавится от постоянного чувства голода.

– Если Роберт останется с нами, жизнь наладится, – думал Риф, поглядывая на брата.

Роберт был ему симпатичен. В прошлый раз, когда Роберт приезжал в гости, они с Рифом виделись мельком и ни о чем не говорили. Им было не о чем разговаривать. Рифу шел одиннадцатый год, а Роберту уже исполнилось двадцать два. Колоссальная разница в возрасте не позволила им сблизиться. Зато теперь ему есть, что рассказать Роберту. Есть о чем спросить его. Ему не терпится пожаловаться на сестер, этих злых эгоисток, которые всем недовольны и всегда пребывают в унынии. Вот и сейчас они сидят с кислыми минами, искоса поглядывают на Роберта и хотят поскорее выпроводить всех из-за стола.

– Мама, вам пора отдыхать, – сказала Робин строгим голом.

– Позволь мне самой решать, что делать, а что нет, – проговорила Лора, взяв бокал. Рука дрогнула, бокал упал и разбился.