Ольга Талькова - Игорь Тальков. Убийца не найден Страница 21

– Да-да, конечно.

Как и всегда, все становилось ясным при первой же поездке на студию звукозаписи. Если человек не мог играть, с ним прощались. Иногда приходили музыканты из известных коллективов, с гонором, имеющие опыт выступления на телевидении (а в то время попасть на телевидение вообще было совершенно нереально). В ответ на вопрос о знании нотной грамоты они делали оскорбленное лицо, дескать, как это можно у меня такое спрашивать, но даже среди них встречались музыканты, не знающие нот. Работали мы до изнеможения, репетировали с десяти утра до двенадцати ночи – так оттачивался репертуар. Что-то новое делали, что-то усовершенствовали. То одни колонки ставили, то другие. Свой первый аппарат мы сделали собственными силами. Дело в том, что приобрести хороший аппарат в то время не было никакой возможности. Во-первых, нужны были большие деньги, а во-вторых, такой аппаратуры у нас в продаже в принципе не было. Концертные организации только частично могли обеспечить коллективы необходимой аппаратурой, купленной на государственные деньги. До смеха доходило. Самая мощная аппаратура была у народных коллективов, которые должны были выступать под гармошку и балалайку. А вот именно те коллективы, которые нуждались в хорошей акустической аппаратуре, ее и не имели. Приходилось как-то выходить из создавшегося положения. Музыканты делали «самопальную» аппаратуру. Мы тоже вынуждены были так поступить. Купили динамики, договорились с воинской частью, нам дали материал, ДСП, краску, и мы сами собрали аппарат, который потом частично перешел в нашу собственность. Все были постоянно заняты трудом, исканиями, все время усовершенствовали аппарат, придумывали новые световые эффекты. На репетиции ставились и решались самые разные вопросы, вносились предложения, как лучше что-то сделать. В общем, работать было интересно. Конечно, если сейчас сопоставить атрибуты, находящиеся на сцене, с нашими, то это будет выглядеть приблизительно так же, как если компьютер сравнить с каменным топором. Однако мы не унывали, наоборот, были полны энтузиазма, и наши концерты проходили довольно успешно, не всегда, конечно. Дело в том, что сложные музыкальные композиции, исполняемые нами, трудно воспринимались массовым слушателем, особенно если учесть, что мы гастролировали в Таджикистане, Узбекистане, Казахстане. Что же делать: хорошо, что хоть такие предложения были. Ведь мы тогда нищенствовали, рваными ходили. Порой приезжали на студию или на телевидение и… стыдно было. Игорь не снимал плаща. У него был американский плащ, ему Митчел подарил, длинный такой плащ, прикрывающий рваные джинсы. Его Игорь и летом не снимал, а если бы надумал снять, оголились бы коленки. Что делать, денег на покупку новой одежды не было. Зарплата была мизерная при совершенно жуткой отдаче.

В то время с Игорем произошел трагический случай. В очередную гастрольную поездку до Таджикистана мы должны были дать несколько концертов в Ленинабаде. Выступали мы в современном Дворце культуры из стекла и бетона, с большими сценическими возможностями. Однако на генеральной репетиции было обнаружено, что колонки дают фон, от которого мы никак не могли избавиться. Кто-то посоветовал заземлить акустическую аппаратуру на силовой ящик: там был какой-то винт, который местный электрик определил как точку заземления. Потом оказалось, что это была силовая фаза промышленного напряжения в 380 В. Но мы этого не знали, заземлили аппаратуру; фон действительно исчез, и мы благополучно отработали весь концерт. Игорь играл на бас-гитаре и пел. В финале концерта Игорь откланялся, пошел занавес, и вдруг он взмахнул руками от микрофона и начал падать. В первое мгновение никто не понял, что случилось. Я в тот вечер работал со светом и стоял за левой кулисой. Почему-то я сразу сообразил, что Игорь попал под напряжение. Мы вдвоем с гитаристом Абашидзе ринулись к щиту и молниеносно выдернули шнур, обеспечивающий питание аппаратуры. Если бы не сработала наша интуиция, Игорь наверняка погиб бы в тот вечер. Он лежал на полу, без сознания, посинел, изо рта пошла пена. Начались конвульсии, его вывернуло в какую-то невероятную позу. Зрелище было ужасное. Я сам чуть не упал в обморок. В руках у него оставалась бас-гитара, которую мы никак не могли оторвать. К ладони пригорели струны. По всей видимости, спасло то, что мы перенесли его на металлическую поверхность. Обычно на больших сценических площадках по всем кулисам идет рифленое железо, на которое ставится противопожарное оборудование. Я где-то слышал, что, если человек попал под напряжение, его надо либо закопать в землю, либо положить на большой металлический лист, что мы и сделали. Начали делать искусственное дыхание, и довольно быстро удалось привести его в сознание. «Скорую» не вызывали. В этой истории самое непонятное то, что эффект взаимодействия с электрическим полем проявился не сразу. Отработали весь концерт, и никто не попал под напряжение. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что перед концертом сцена после мытья была влажная, вода пролилась вниз в щели, а потом во время концерта начала испаряться, увлажняя воздух и создавая поле, хорошо проводящее электрический ток. Подобные случаи нередко бывают на концертах, иногда в таких ситуациях людей убивает насмерть. Игорь быстро оправился, но получил психическую травму и некоторое время после этой истории боялся брать микрофон в руки, просил обмотать изоляцией. Потом этот случай стерся из его памяти.

Через некоторое время наш коллектив стал постепенно распадаться. Кто бывал на гастролях, знает, что, к сожалению, длительные поездки, как правило, приводят к возникновению антагонизма, коллектив разбивается на коалиции. Люди просто надоедают друг другу. Изо дня в день играют одно и то же, поют одно и то же, видят одни и те же лица. Музыканты начали запивать. Игорю в конце концов все это надоело до смерти. Порой концерт спасали его три песни, исполняемые под рояль. Взаимное недовольство переросло в скандалы. Я не выдержал, ушел из группы. В скором времени произошел раскол, и «Апрель» прекратил свое существование.

Игорь перебрался в Ленинград, и начались его мытарства по группам. Коллектив, в который он поступил, сначала назывался «Лира», потом был переименован в «Калейдоскоп». Работали от Сыктывкарской филармонии. В то время Игорь уже начинал понемногу исполнять свои песни, хотя ему и запрещали это делать. Скандалы такого рода начались раньше, еще тогда, когда Игорь работал в Архангельской филармонии. Директор филармонии Слесарев вызывал его к себе в кабинет и говорил:

– По какому праву вы поете свои песни? Вы не входите ни в Союз композиторов, ни в Союз писателей. Где ваши регалии: дипломы лауреата конкурсов и т. д.? Я запрещаю вам исполнять ваши песни.

Игорь много раз делал заявки на участие в гала-концертах, но всегда получал отказ. Отчаявшись, он пришел к выводу, что самому никак не пробиться, а ведь ему так хотелось, чтобы зрители узнали его песни. В то время у него были уже задумки другого плана, постепенно он начал подбираться к политике…

Порой, когда получался сбой в творчестве, когда приходилось сталкиваться с непониманием (а это, к сожалению, бывало часто), Игорь впадал в депрессию (иногда он был подвержен этому состоянию) и кричал:

– Я осуществлю мечту своих детских лет, уйду работать таксистом!

– Правильно, и будешь петь за рулем: «А дорога серою лентою вьется»! Так весело тебе будет.

Он, конечно, смеялся, в таксисты не уходил, хотя и были мысли уйти, оставить сцену. Уставал от непонимания, от вставляемых в колеса палок. Какое-то время не мог работать, лежал, смотрел в потолок и ничего не делал.

А ТЕПЕРЬ МЫ С ТОБОЙ ПРИТИХЛИ…

Троп проторенных не искали,Не ходили на компромисс,Мало ели и плохо спали,За фортуною не гнались.А теперь мы с тобой притихли,Истощили нервный запас,К неудачам давно привыкли,А удачи пугают нас.

Ну что ж нам делать с метаморфозой,Приключившейся с нами вдруг.Превратилась в скупую прозуНаша бурная жизнь, мой друг.И ответил мне друг: «Да брось ты,Успокойся, не унывай.Мы с тобой на перекрёсткеПросто сели не в свой трамвай».

Вообще в любой ситуации именно работа помогала ему выстоять. Недаром свое творчество он называл «спасательным кругом».