Евгений Абросимов - Стихи остаются в строю Страница 21

1942

Если будешь ранен, милый, на войне

…Если будешь ранен, милый, на войне,Напиши об этом непременно мне.Я тебе отвечу В тот же самый вечер.Это будет теплый, ласковый ответ:Мол, проходят раныПоздно или рано,А любовь, мой милый, не проходит, нет!Может быть, изменишь, встретишься   с другой —И об этом пишут в письмах, дорогой! —Напиши… Отвечу…Ну, не в тот же вечер…Только будь уверен, что ответ придет:Мол, и эта ранаПоздно или рано,Погрущу, поплачу… все-таки пройдет.Но в письме не вздумай заикнуться мнеО другой измене — клятве на войне.Ни в какой я вечерТрусу не отвечу.У меня для труса есть один ответ:Все проходят раныПоздно или рано,Но презренье к трусу не проходит, нет!

1941

«Лампы неуверенное пламя…»

Лампы неуверенное пламя,Непогодь играет на трубе…Ласковыми, нежными рукамиПамять прикасается к тебе.

К изголовью тихому постелиСердце направляет свой полет.Фронтовая музыка метелиО тебе мне, милая, поет.

Ничего любовь не позабыла,Прежнему по-прежнему верна:Ранила ее, но не убилаИ не искалечила война.

Помню все: и голос твой, и руки,Каждый звук минувших помню дней!В мягком свете грусти и разлукиПрошлое дороже и видней.

За войну мы только стали ближе.Ласковей. Прямей. И оттогоСквозь метель войны, мой друг, я вижуВстречи нашей нежной торжество.

Оттого и лампы этой пламяДля меня так ласково горит,И метель знакомыми словамиО любви так нежно говорит.

1944

Если я не вернусь, дорогая…

Если я не вернусь, дорогая,Нежным письмам твоим не внемля,Не подумай, что это — другая,Это значит — сырая земля.

Это значит — дубы-нелюдимыНадю мною грустят в тишине,А такую разлуку с любимойТы простишь вместе с родиной мне.

Только сам я всем сердцем и внемлю.Только вами я счастлив и был:Лишь тебя и родимую землюЯ всем сердцем, ты знаешь, любил.

И доколе дубы-нелюдимыНадо мной не склонятся, дремля,Только ты мне и будешь любимой,Только ты да родная земля!

1942

Георгий Ушков

Другу

Четвертую ночь   к нам совсем не приходит луна.И ветер морской   за порогом без умолку бьется.Давай в темноте   хорошо погрустим у окна:Быть может, вдвоем   нам вторично грустить не придется.Давай же, дружище,   менять эту ночь на стихи;Пройдем нашу юность,   пройдем нашу дружбу сначала, —Пока еще ночи бакинские очень   тихи,Пока полевая теплушка   меня не умчала.

«У нас уже с деревьев на ветру…»

У нас уже с деревьев на ветруКовром шушинским пала позолота,И голубой порошей поутруЗатягивает желтые болота.

Я гость здесь в этой хмурой стороне,Но, солнечный товарищ мой далекий,Мне с каждым днем становятся роднейИ эти непроезжие дороги,

И трупы сломанных войной берез,И боль еще дымящихся развалин,И дети в них, печальные до слез,И деревень старинные названья.

Товарищ мой, рассвет еще далек,Кусочек неба звездами украшен,В немецкой фляжке тлеет фитилек,И жадно спят бойцы, устав на марше.

Еще немало дней нам глину мять,Шинелей не снимать в походе длинном, —Чтоб в стороне чужой чужая матьМеня, прижав к груди, назвала сыном.

Западный фронт,

1 октября 1943 г.

Иван Федоров

Родной берег

Река торопливая, тальник,Деревья и луг заливной,Вечерняя дума о дальнихДорогах,   изведанных мной.И чем этот берег дорожеДругого —   едва ли пойму.Он был моим детством…   И кто же,Старея, прощает емуТе ранние наши печали,Те странствия наши в тоске,Те скорби, тот крохотный ялик,Забытый на мокром песке?Не скоро, наверно, устануВот так вспоминать у рекиБелесый простор КазахстанаИ мглу Уссурийской тайги —Те дали, где шел я, ведомыйТакой перекатной волной,Которая засветло к домуПриводит на берег родной.

Конница

Был воздух чище влаги родниковой(Два-три в году — так редки эти дни) —Шла конница, притуплены подковыОб острые карельские кремни.Когда прошли по-боевому спороДва скорбных, неоседланных коня,Я шапку снял, — почтил бойцов, которымНе довелось прожить такого дня.

1940

Память о детстве

Когда Папанин в океанеЛедовом вырос, как гора,Дворы покрыла ропакамиИ айсбергами детвора.

Кто: те ли, эти ли любимей?Равно имели мы в видуИ тех, дрейфующих на льдине,И этих, зябнущих на льду.

Нам дорог берег, обретенныйОтцами в схватках боевых.Котовский, Щорс, Чапай, Буденный —Герои сверстников моих.

Есть, не в пример наукам хитрым,Совсем нехитрая одна:Распознавать по детским играм,Чем озабочена страна.

Юрий Черкасский

Письмо в ячейку

Земля еще не остыла, еще солона от крови,В углах еще не проветрен пятнадцатилетний   дым,Стены щербаты от боя, заплаты видны   на кровлях,И клонятся к братским могилам еще молодые   сады.На этой меченой почве, ячейка, меня ты   растила,Учила простым приемам слесарного ремесла,Учила глядеть в горизонты, помнить седые   могилы,Учила не оступаться — и вместе со мной   росла.Испытывала — походом, скупым   комсомольским уставом,Водою и хлебам ржавым, широкой постелью   из трав,Мечтою необычайной в часы, когда душные   травы —Чабрец, и полынь, и мята отравнее всех   отрав.Учила сквозь окна, сквозь двери и   замкнутые заборыВ самое сердце глядеться и видеть друзей   и врагов,Насыпала полные горсти мозолей крутых   и отборных,Чтоб я не боялся осколков, выступов и углов.Ты так меня проводила, — земля остынет   не скоро,Но скоро тяжелой походкой пройдет   настоящий дым,Бери же у старых зрелость, а их обучай   задоруИ силу храни сухою, как порох сухим. Иди!..Крутых и отборных мозолей насыпала   полные горсти,Открыла мне семафоры, и я тебе говорю:Через дороги и версты, через поселки   и версты,Через бескрайние версты короткое —   благодарю.

1934

Жажда

На повороте худых дорогВетер поднялся,и ясень продрог…Стало заметно течение птахПо небу. Стало заметно,Как по яругам в росе и цветахТравы бегут за ветром.Около сердца шатается дым —Синяя горечь походов…Около ног по суглинкам гнедымДвижутся длинные воды.И по движению солнца в полях,Через озера и горыЯ узнаю твой полет, земля, —Нашу предельную скорость.Солнце идет через всю страну,Кровь погустела.   И вот яТеплые руки свои протянуК скатам и поворотам,Тянет испить ото всех криниц,Гудом гудет у станций,Тянет — витыми путями птицС летчиком скитаться,Видеть высокие облака,И за геологом смуглымВ залежах известняка и пескаБурый отыскивать уголь…Что ж я стою?..   Перевозчик поет,Жадно цветет повилика…Вот я шагну, огибая жилье,Движимый жаждой великой,Глушь бездорожья и ярость потерь,Легкие радуги мая,Хитрости и откровенья путей, —Все на себя принимая.

1934