Марина Саввиных - «ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения N 11–12 2007г. Страница 21

Хорошо бы вдруг оказаться на той священной Руси. Побродить по её извилистым улочкам, взобраться на острожные стены и даже представить себе идущие на приступ чужеземные полчища настырных лучников и копьеносцев. И самим подключиться к тем славным битвам, а иначе эта земля вроде как и не твоя милая родина, которую ты должен защищать.

Это теперь много развелось на западе всяческих глобалистов. Собрались в стаю и щелкают зубами, решая, кого укусить на сей раз. А свистнет Соловей — разбойник и вмиг разбежится пестрая глобалистская братва, выбросив из головы, что нужно защищать не только себя, но и друг друга. Короче говоря, грош цена всем их пактам и всяческим договорам. И как тут не вспомнить известную поговорку: своя рубашка ближе к телу. Так будь же ты всегда и во всем патриотом.

— Ишь, чего захотел, Анатолий Иванович! — старательно протирая очки, говорил Игнатий Дмитриевич. — Но мы же с тобой совсем в другой России. В обращенной фасадом к западу и вздыбленной еще Петром Первым.

Так-то оно так, но меня неудержимо тянула к себе далекая Русь, которую когда-то прославляли знаменитые гусляры и над которой потешались хитроумные скоморохи. И жалко мне, что нет у нас тех заповедных поселений, как резервации индейцев. Ведь каждый народ желает наглядно знать свое прошлое. Даже у хохлов, больше всего склонных к воровству русского газа, где-то под Киевом есть выхваченная из средневековья деревушка с приземистыми, обмазанными глиной хатами. Хохлы хоть сами туда не ходят, зато приглашают в те хатки туристов. Какой ни есть, а доход.

Была и у нас, русских, попытка создать что-то подобное в Шушенском. С окрестных сел мы свезли сюда старые дома и сказали:

— Это наша святыня, вроде Вифлеема. Правда, вождь здесь не родился, а только отбывал ссылку. Но это не имеет большого значения.

Определенно, из Ленина не получилось Иисуса Христа. Как говорится, не тот материал. Покончили с советской властью и немедленно опустела уютная потемкинская деревушка. Кто поедет в немыслимую шушенскую глушь глядеть на обветшалый дом и надворный дощатый туалет, который стоит здесь на месте прежнего сортира? Охотников на это мало.

Так где же осталась та Русь, которую хотелось бы обласкать взглядом и даже потрогать руками? К сожалению, этого мы не знаем.

— А она есть! — упорствовал Рождественский. — Разумеется, колхозы и совхозы прошлись по самым затаенным уголкам России. Даже озера и реки перешли во владение чиновников: не суйся туда, не ходи сюда!

— Но ты, Игнаша, противоречишь самому себе!

— Нисколечко! — веско бросил он. — Я сам видел незапамятных лет терема и емелины печи, и скатерти — самобранки. И ты увидишь.

Мы сидели в нашем Союзе писателей и неспешно болтали на эту несовременную тему. Мы были в ожидании, когда бухгалтер принесет нам билеты на самолет. Лететь, по сибирским масштабам, недалеко, какие-то четыреста километров. Это до Енисейска, а там пересадка на маленький самолетик и еще сто километров до Маковского. Короче говоря, рукой подать.

Маковское праздновало свое 350–летие. Дата не хилая. Приглашены гости из многих мест, в том числе и мы с Игнатием Дмитриевичем. Праздник начинается завтра, а мы вылетаем туда за сутки. Будет достаточно времени оглядеться в старейшем русском поселении Восточной Сибири. Это ведь не Москва, не Красноярск, а небольшая деревушка на берегах реки Кеть.

Ждали бухгалтера, а в кабинет скопом ввалились незнакомые гости. Взопревшие в теплых пальто и меховых шапках. Да они же сошли с ума! На дворе июль, самый разгар лета. Даже на Северном полюсе сейчас относительно жарко. Уж не намерены ли снимать зимние сцены в Красноярске? Да, скорее всего актеры.

Мы почти угадали. Это — преподаватели и выпускники высших музыкальных учебных заведений Москвы. А летели они по путевкам ЦК комсомола в заполярный Норильск. Им предстояло выступить там с отчетным концертом.

Но причем здесь мы? Оказывается, им больше обратиться некуда. Союза композиторов в Красноярске пока что нет, Театральное общество пребывало на летних гастролях. Кто же должен помочь молодым дарованиям? Только мы.

А помощь им нужна срочно. Люди умаялись в пути, но Норильск не принимал самолеты. Так где же люди должны отдыхать? На заплеванном вокзале? Нет, так не пойдет! Ведь у певцов голоса, ведь они же таланты!

Игнатий Дмитриевич оглядел пеструю толпу в осенних и зимних нарядах и саркастически улыбнулся:

— Вы ничем не удивите уже пресытившихся культурой норильчан. Там довольно своих талантов.

— Но у нас командировочные удостоверения ЦК комсомола! У нас дипломы! А у них ничего нет на руках. — с нескрываемой гордостью сказал руководитель творческой бригады, дубина лет сорока с тонкой шеей, укутанной шарфом крупной вязки. — Да как вы смеете так рассуждать! Взяли бы да поехали с нами в село Маковское. Там отродясь не видели и не слышали гостей, знаменитых на всю страну, — с хитрецою сощурился Рождественский.

Певцы переглянулись и взвыли. Неизвестно, чем бы закончился наш разговор, если бы не подошел бухгалтер с билетами для меня и Игнатия Дмитриевича. Мы посоветовали талантам обратиться по поводу гостиницы в крайком комсомола, это по их части.

До Маковского мы добрались без особенных приключений. Самолетики здесь садятся на травку сразу же за околицей. Пройдешь не больше ста метров и ты уже в центре села. Рождественский бывал здесь не раз, у него в селе много знакомых и прежде всего — учитель Константин Григорьевич Одинцов и его жена Александра Николаевна.

Милая, уважительная пара. Своего рода старосветские помещики. То же хлебосольство, те же несуетные беседы только уже на нашей, сибирской, земле. И поместье у здешних куда как скромное: кукольный домик с крытым двором да огород, весь на бугре, как на ладони.

Нас пригласили к столу. Александра Николаевна разлила по мискам уху. Чем же еще угощать приезжих, если не блюдом из свежей рыбки? Подворье Одинцовых упирается в Кеть. Сделаешь несколько шагов тут тебе и весельная лодка, плыви по речке вверх или вниз — куда хочешь.

А после обеда не отдых, нет. Надо же оглядеть старинное село, через которое пробирались землепроходцы на Енисей и Лену, на Ангару и Амур. Вот тут-то и ошарашит тебя непростая русская история. Почти наяву ты увидишь уходящие к Енисейску немногочисленные отряды казаков и ссыльных. Они идут изломанной цепочкой, одни по доброй воле, другие по принуждению. Вперед по болотистому волоку, только вперед! А кто это на телеге гневно машет руками? Господи, да это же отец Аввакум! Ну и ну!

— Сам Маковский острог был вот там, — показывала Александра Николаевна на соседний холмик. — Копнешь землицу поглубже и увидишь глиняные черепки да головешки, Значит, когда-то был в остроге пожар. А еще находим вот такие денежки. Возьмите себе на память.

У нас в руках монеты времен не то Ивана Грозного, не то Бориса Годунова. И странное ощущение причастности к давним событиям начинает волновать тебя, да еще как волновать! Ты чувствуешь, как дрожат твои руки и перехватывает дыхание. Вот какою ценой достается нам близкое родство со служилыми людьми да ушкуйниками тех легендарных лет.

В эту ночь никто в Маковском не спал. Это ведь не ежегодные Первое мая и Седьмого ноября, и даже не Новый год. Это единственный за три с половиной века праздник родного села! Надо же было кому-то придумать такое неповторимое торжество!

А придумали его работники Енисейского краеведческого музея. Они-то и вышли с таким предложением в горком и райком партии, а на севере патриотов хоть отбавляй — музейщиков поддержали, выделили какие-то мизерные деньги на плакаты, на алые банты для почетных гостей.

Ночью по селу сплошь светились окна. Александра Николаевна бросила нас, мужиков, одних и подалась на последнюю перед выступлением спевку сельского хора. Этот коллектив был её родным детищем. Она создала его и постоянно заботилась о его творческом росте. Разучивали в основном русские народные песни.

— Их вряд ли где-нибудь столько услышишь, как у нас, — с явным восхищением отозвался Константин Григорьевич.

Не спали ночью, зато утром село будто вымерло на три — четыре часа. Напрасно визжали в загонах проголодавшиеся свиньи. Напрасно звали к себе заботливого пастуха нетерпеливые коровы. Маковское видело счастливые предпраздничные сны.

А потом у сельской церквушки призывно заиграла гармонь. И все услышали её. И по праздничному одетые стали ручейками стекаться к помосту, заменявшему маковцам трибуну.

И в это время над селом появилось два самолетика. Они приземлились один за другим и выдавили из своего нутра последних гостей. Среди них я сразу вычислил руководящего дубину, хотя на нем не было ни пальто, ни шарфа. В компании прибывших он смотрелся вполне нормально, и я даже приветно помахал ему.