Дмитрий Быков - Блаженство (сборник) Страница 22

Теодицея

– На, – сказал генерал, снимая «Командирские». – Хочешь – носи, хочешь – пропей.

Не всемощный, в силе и славе, творец миров,Что избрал евреев и сам еврей,Не глухой к раскаяньям пастырь своих коров,Кучевых и перистых, – а скорейПолевой командир, небрит или бородат,Перевязан наспех и полусед.Мне приятно думать, что я не раб его, а солдат.Может быть, сержант, почему бы нет.

О, не тот, что нашими трупами путь мостит,И в окоп, естественно, ни ногой,Держиморда, фанат муштры, позабывший стыдИ врага не видевший, – а другой,Командир, давно понимающий всю тщетуГекатомб, но сражающийся вотще,У которого и больные все на счету,Потому что много ли нас вообще?

Я не вижу его верховным, как ни крути.Генеральный штаб не настолько прост.Полагаю, над ним не менее десятиКомандиров, от чьих генеральских звездТяжелеет небо, глядящее на МосквуКак на свой испытательный полигон.До победы нашей я точно не доживу —И боюсь сказать, доживет ли он.

Вот тебе и ответ, как он терпит язвы земли,Не спасает детей, не мстит палачу.Авиации нет, снаряды не подвезли,А про связь и снабжение я молчу.Наши танки быстры, поём, и крепка броня,Отче наш, который на небесех!В общем, чудо и то, что с бойцами вроде меняПотеряли еще не все и не всех.

Всемогущий? – о нет. Орудья – на смех врагу.Спим в окопах – в окрестностях нет жилья.Всемогущий может не больше, чем я могу.«Где он был?» – Да, собственно, где и я.Позабыл сказать: поощрений опять же нет.Ни чинов, ни медалей он не дает.Иногда подарит – кому огниво, кому кисет.Скажем, мне достались часы «Полет».

А чего, хорошая вещь, обижаться грех.Двадцать пять камней, музыкальный звон.Потому я и чувствую время острее всех —Иногда, похоже, острей, чем он.Незаметные в шуме, слышные в тишине,Отбивают полдень и будят в шесть,Днем и ночью напоминая мне:Времени мало, но время есть.

Колыбельная для дневного сна

В удушливом полдне, когда ни гугуВ цветущем лугу и заросшем логу,И, еле качая тяжелые воды,Река изогнулась в тугую дугуИ вяло колышет лиловые сводыКлубящейся тучи на том берегу, —СГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.Я слышу их рост и уснуть не могу.

Как темные мысли клубятся в мозгу,Как в пыльные орды, в живую пургуСбивают гонимые страхом народы, —В безмолвии августа, в душном стогу,В теплице безветренной влажной погодыСГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.Я вижу их мощь и дышать не могу.

Один изгаляется в узком кругу,Взахлеб допивая остатки свободы,Другой проклинает недавние годы,А третий бежит, норовя на бегуЕще и поставить подножку врагу, —Хотя их обоих накроют отходы,Осколки руды и обломки породы.На всем горизонте, на каждом шагуСГУЩАЮТСЯ СИЛЫ НЕЯСНОЙ ПРИРОДЫ.Я знаю какой, но сказать не могу.

Но в это же время, над той же рекой,В лиловом дыму вымывая проходы,В ответ собираются силы такой,Такой недвусмысленно ясной природы,Что я ощущаю мгновенный покой.

Уже различая друг друга в тумане,Они проплывают над лесом травы.Имело бы смысл собираться заране,Но первыми мы не умеем, увы.

И я засыпаю, почти замурлыкав,В потоке родных переливов и бликовПлывя в грозовую, уютную тьму.У тех, кто клубится в лиловом дыму,Всегда бесконечное множество ликов,А мы остаемся верны одному.

Неясно, каков у них вождь и отец,Неясно, чего они будут хотеть,Неясно, насколько все это опасноИ сколько осталось до судного дня,И как это будет, мне тоже неясно.Чем кончится – ясно, и хватит с меня.

«Полно у дьявола утех…»

Полно у дьявола утех,Но яростней всего его прислугаНауськивает друг на друга тех,Кто невозможен друг без друга.

Хоть мир имел один исток,Его бесстрашно разметалиНа лево-право, Запад и Восток,На вертикали и гориознтали.

Подруга Вертикаль людей живыми ест.Сестра Горизонталь грозит иной расплатой.Давно разъяли бы и крест,Когда бы не удерживал Распятый.

«Заглянуть бы туда, чтоб успеть заглянуть сюда…»

Памяти И.К.

Заглянуть бы туда, чтоб успеть заглянуть сюдаИ сказать: о да,Все действительно так, как надеется большинство,И лучше того.Не какой-нибудь вынимаемый из мешкаЗолотой орех,Не одна исполненная мечта —Превышенье всех.Нету гурий, фурий, солнечных городов,Золотых садов, молодых годов,Но зато есть то, для чего и названья нет —И отсюда бред,Бормотанье о музыке, о сияющем сквознякеНа неведомом языке.И еще я вижу пространство большой тоски —Вероятно, ад, —И поэтому надо вести себя по-людски,По-людски, тебе говорят.

То есть не врать, не жадничать свыше меры,Не убивать и прочая бла-бла-бла.Если же погибать, то ради химеры,А не бабла.

…Заглянуть на тот свет, чтоб вернуться на этот свет,И сказать: о нет.Все действительно так, как думает меньшинство:Ничего, совсем ничего.Нет ни гурий, ни фурий, ни солнечных городов —Никаких следов:Пустота пустот до скончанья лет,И отсюда бред,Безнадежный отчет ниоткуда и ни о комКостенеющим языком.

Опадают последние отблески, лепестки,Исчезает видеоряд.И поэтому надо вести себя по-людски,По-людски, тебе говорят.

То есть терпеть, как приличествует мужчине,Перемигиваться, подшучивать над каргой,Все как обычно, но не по той причине,А по другой.

Вариации-5

1. «Все надоело, все. Как будто стою в бесконечной…»

Все надоело, все. Как будто стою в бесконечной                                                              пробке —При этом в каждой машине гремит попса.Тесно и пусто разом, как в черепной коробкеВыпускника ПТУ из Череповца.

Все впечатленья не новы, и все хреновы.Как будто попал в чужой бесконечный сон,В котором структуралисты с фамилиями на -сонТолкуют мне тексты почвенников с фамилиями на -овыИ делают это под звуки FM «Шансон».

Все надоело, все: бормотанье слов, немота предметов,Зимняя нежить, летняя духота.Всех утопить: я знаю, что скажут мне тот и этот,Все, что попросит эта и спросит та.

И если даже в гнилой закат подмешают охру,И к власти придет осмысленный индивид,И если им буду я, и даже если я сдохну, —Все это меня не особенно удивит.

Предвестие это прорыва или провала —Бог весть.Господи, дай мне сделать, чего еще не бывало,Или верни снисхожденье к тому, что есть.

2. «Исчерпаны любые парадигмы…»

Исчерпаны любые парадигмы.Благое зло слилось со злым добром.Все проявленья стали пародийны,Включая пытку, праздник и погром.

«Проект закрыт», – напишут Джеймсы БондыИ улетят.Проект закрыт. Все могут быть свободны,Но не хотят.

Из темноты выходит некий нектоИ пишет красным буквы на стене.Что будет после этого проекта,Судить не мне.

На стыке умиления и злости,Ощипанный, не спасший Рима гусь,Останусь здесь играть в слова и кости,Покуда сам на них не распадусь.

Венеция

Сваи, сети. Обморочный морокСумеречных вод.Если есть на свете христианский город,То, пожалуй, вот.

Не могли ни Спарта, ни Египет,Ни Отчизна-мать,Так роскошно, карнавально гибнуть —И не умирать.

Оттого-то, прян и сладок,Двести лет сиял ее расцвет,Но искусство в том, чтобы упадокРастянуть на триста лет.

Вечно длится сонная, вторая,Жизнь без дожа и купца:Утопая, тая, умирая —Но всегда не до конца.

Маньеризм люблю венецианский,Ренессанс на крайнем рубеже —Тинистый, цианистый, тиранский,Тицианистый уже,

Где в зеленой гнили по колено —Ряд дворцов, но пусто во дворцах,И зловонная сухая пенаОседает на торцах.

Смех и плеск, и каждый звук извилист,Каждый блик – веретено.Эта гниль – сама неуязвимость:Что ей сделается? Но —

Но внезапно, словно Мойра,Чьи черты смеются, заострясь, —Налетает ветер с моря,Свежий зов разомкнутых пространств.

Хорошо в лагуне плавать —И лицом поймать благую весть:Этот мир – одна гнилая заводь,Но в соседстве море есть.

Увидав прекрасный первообраз,Разлюбил я Петроград —Скудную, неласковую областьУтеснений и утрат.

Даже статуя в аллееЧересчур телесна и жива.Эта гниль соленая милееПресной прямизны твоей, Нева.

Ни собор в закатной позолоте,Ни на мраморе пиит…Бесполезно строить на болотеТо, что на море стоит.

Пэон четвертый