Чумовые истории. Пёстрый сборник - Одран Нюктэ Страница 23

Не спеши, не спеши. Надо обыскать карманы. Его абсолютно не интересовала трагическая судьба лежащего перед ним мертвого человека. Война выжгла в нем совесть, сострадание, мораль. Подарила шрамы и пожирающую лихорадку, которую он трактовал как жажду жизни. Именно она гнала его, заставляла двигаться, действовать. Ах, когда-то он мог стать неплохим поэтом. Вместо этого его сунули командовать кавалерией.

Дохляку всё равно. Счастливец, он уже ничего не почувствует, не узнает, не возразит. Да и ему тоже всё равно: он мертв изнутри, его душа истлела, сожженная огнем последней проигранной битвы. Но теперь-то он будет триумфатором!

***

Говорят, его позже видели на железнодорожной станции в Клуж-Напоке. Среди таких же, как и он, бродяг, жалких остатков Третьей Победоносной. Видели, когда танки союзников еще не въехали в город. Худые, почерневшие от усталости и пережитого, одни несли околесицу, другие лежали без сил в тени каменного здания вокзала, как овощи, как раненные звери. В рванине, летом, кто в шубе, кто в папахе, кто в валенках, чьи подошвы держатся на бечёвке.

И он. С непокрытой головой, без фуражки. Но в новеньких хромовых сапогах. Со шпорами.

3.1 Лабиринт идей

Синяя гостиная показалась с улицы такой необжитой, холодной и тёмной. Оружие и герб, портрет его второй жены и гобелен с Дикой Охотой. Гость закрыл глаза и стал вспоминать, как часто он приходил сюда этим коварным летом? Неудачный сезон, черная полоса. Потрогал портсигар в кармане и пригладил чёлочку. Сколько можно вот так бесцельно ждать, сидя на грязном диване с порванной, порезанной обивкой? Кажется, не впервые. От ладана и опийного дыма резко заболела голова.

От скуки он начал воображаемый диалог с хозяином квартиры. Лучше бы репетировать перед зеркалом, но в этом доме не держат зеркал.

Еще подумал он, что даже с закрытыми глазами, с больной головой, он уже настолько выучил эту планировку, что без труда нашел бы сейф, в глубине, в вечной темноте.

– Обворовать меня собрался, экселенс? – прогудел, как колокол, бас хозяина.

Гость вздрогнул на это заявление и раскрыл глаза. Но… никого не увидел. Сглотнул ком в горле. Почти перестал дышать и вцепился в потрепанный портфель, с которым пришел, как в соломинку при падении, как в последний якорь ускользающей реальности.

Зрачки в темноте расширились. Он хлопал глазами – напрасно. Ничего и никого. Только какое-то неостановимое, еле отличимое движение во мраке. Будто тень, ещё чернее, чем окружающая тьма, скользит и обдает волной ледяного холода.

– Я тебе мало платил? Неблагодарная ты шкура.

Голос отражался от стен, рокотал в пустоте анфилады темных комнат. Гость нервно прикусил губу. Сердце ударялось в сАмом кадыке, пульсировало в висках. Пальцы, сжимающие портфель с бумагами, стали липкими.

Налево или направо? Направо – две гостиные, библиотека и спальня в самом конце коридора. Налево – столовая, кухня, операционная и ванная.

– Уходи, как пришел. В моем доме один вход. Он же и выход. Беги, беги домой, трусливая тварь, назад, к твоей семье. Я отпускаю тебя. Сейчас. Поторопись. Но наш уговор в силе, я его не забуду. Никогда. Слышишь? Я никогда и ничего не забываю. Я знаю, зачем ты приходишь. Мы оба знаем.

Гость задохнулся от возмущения и бессилия. Ноги не держали. В легких не хватало воздуха. Он хотел возразить, быть может, закричал бы – и не мог издать ни звука. Так и сидел, как прибитый гвоздями, как с барабанной дробью паники в желудке, на диване, а мимо плыли силуэты предметов, обрывки мыслей. Неостановимое падение.

Этеменанки.

Слово словно пришло из небытия.

Из книжной учености, из большой советской энциклопедии, из бабушкиной библиотеки.

Вот оно что.

Эта квартира на самом деле… Это логово дракона. Гнездо терпеливого паука. Принца Пиявок, так они его называют? Это храм его ненасытной гордыни. Эти пепельницы – курильницы и столы -алтари… Это его жертвенники. Квартира – иллюзия. Зеркальная этеменанки – единственно истинное воплощение.

– А ты умен. За это и люблю. Беги, фьялуй, пока я не передумал. Я нашел тебе замену. Да, так. У меня есть новая душа. Ты мне не нужен больше. Ты мне не нужен сейчас. Запомни эти слова. Всё прочее забудь, до часа. Забудь дорогу сюда, этот адрес. Забудь лица моих детей. А обещание мое железно. Клятвами я, майн херррц, не ррразбрррассссываюсссь!

Боль на миг пронзило всё его существо, не тело, что – тело? – бесславный сосуд скверны, но сАмую душу, ощущение непоправимого, неизвестного, и бедный бухгалтер вылетел сам не свой, не разбирая дороги, из нехорошей квартирки.

Призрачный всадник скачет на мертвой лошади, его путь далек, а ноша тяжела…

3.2. Город, которого нет

Городок, где разворачивается действие, носил гордое имя Заруханск, известное только местным жителям – заруханкам, заруханчанам и заруханятам. Остальная Россия не знала о нем, на карте он не был обозначен. Не то чтобы он был слишком мал. В лучшие времена в нем жило до сорока тысяч человек, были свои фабрики, заводы, прядильно-чулочный комбинат, даже метро и атомная электростанция. Городок этот был засекречен. Когда и кем – никто не скажет, но так основательно, что Заруханск начисто отсекло от Большой Земли, и здесь сформировался свой собственный мирок, удивительный и многообразный.

Мэром Заруханска в первые годы свободы, когда и сюда докатились новости о рухнувшем Союзе, был выбран Пафнутий Степанович Голопузиков. Видный коммерсант перестройки века. Был он бунтарем по натуре и никак его не изменили ни три срока в кресле мэра, ни частые стычки с генералом Земляничкиным, ни срок, как поговаривают злые языки, отмотанный где-то на Севере.

Его развесёлый нрав вошел в поговорку горожан. Новичков же все равно передергивало от привычек шефа.

Трое молодых сотрудников безопасности упрямо семенили под дождем по узким улицам, освещенным редкими рыжими фонарями. Дождь начался под вечер, когда температура скакнула с -9 до +7, и под ногами прохожих зачавкала черная жижа слякоти. Заруханчане укрылись по домам, но только не эти трое. Они вздохнули и потопали на задание.

Из окон ООО ЗарСтройПромРелиз наслесь разухабистая песня:

Мы не б0мжи, не агенты,

Мы весёлые студенты!

От заката до рассвета -

Мы рабы у'верситета!

С Магадана до Таймыра

Не спасти вам ваше рыло!

Захотите нас достать -

Всех порвем, что не собрать!

Вероятно, оригинал заканчивался на другие три слова, но солист удержался от их