Александр Кушнер - Времена не выбирают… Страница 24

Старость тем хороша, что не надо ходить к гадалке:

Жизни мало осталось, и эти остатки жалки,

А насчет белой лошади, белых мужчин, голов —

Я не знаю, как нам относиться к мадам Кирхгоф.

Нагадала-таки эта немка в слепом усердье

Смерть ему в тридцать семь: если же не случится смерти,

Проживешь еще долго, – был выбор, был выход, был!

Да не вынес, не выдержал, – жаркая кровь – вспылил!

Что-то есть, друг Горацио, что мудрецам неясно.

Жизнь ужасна, прекрасна, а смерть небесам причастна

И просматривается гадалкой в окрестной мгле.

Небеса что-то знают заранее о земле.

Что-то знают. Как пламенный полог, горят над нею,

Опекают свою задачу, следят затею,

Снисходительны к немке, смешной проводнице зла,

Ей подбрасывая крошки со своего стола.

Мне смириться с такой постановкой вопроса трудно.

Жить воистину страшно, печально на свете, чудно,

Гаснут зимние звезды, и в девять часов утра

Суеверье томит – веры сумрачная сестра.

«Что-то более важное в жизни, чем разум…»

«О, если б без слова…»

Фет

Что-то более важное в жизни, чем разум…

Только слов не ищи, не подыскивай: слово

За слово – и, увидишь, сведется всё к фразам

И не тем, чем казалось, окажется снова.

И поэтому только родное дыханье

И пронзительно-влажной весны дуновенье,

Как последнее счастье, туманят сознанье,

Да заведомо слабое стихотворенье

Доверявшего смутному чувству поэта,

Обманувшего структуралистов: без слова

Он сказаться сумел… Боже мой, только это

Мне еще интересно, и важно, и ново…

Прощание с веком

А. Арьеву

Уходя, уходи, – это веку

Было сказано, как человеку:

Слишком сумрачен был и тяжел.

В нишу. В справочник. В библиотеку.

Потоптался чуть-чуть – и ушел.

Мы расстались спокойно и сухо.

Так, как будто ни слуха, ни духа

От него нам не надо: зачем?

Ожила прошлогодняя муха

И летает, довольная всем.

Девятнадцатый был благосклонным

К кабинетным мечтам полусонным

И менял, как перчатки, мечты.

Восемнадцатый был просвещенным,

Верил в разум хотя бы, а ты?

Посмотри на себя, на плохого,

Коммуниста, фашиста сплошного,

В лучшем случае – авангардист.

Разве мама любила такого?

Прошлогодний, коричневый лист.

Все же мне его жаль, с его шагом

Твердокаменным, светом и мраком.

Разве я в нем не жил, не любил?

Разве он не явился под знаком

Огнедышащих версий и сил?

С Шостаковичем и Пастернаком

И припухлостью братских могил…

«Посчастливилось плыть по Оке, Оке…»

Посчастливилось плыть по Оке, Оке

На речном пароходе сквозь ночь, сквозь ночь,

И, представь себе, пели по всей реке

Соловьи, как в любимых стихах точь-в-точь.

Я не знал, что такое возможно, – мне

Представлялся фантазией до тех пор,

Поэтическим вымыслом, не вполне

Адекватным реальности, птичий хор.

До тех пор, но, наверное, с той поры,

Испытав потрясенье, поверил я,

Что иные, нездешние, есть миры,

Что иные, загробные, есть края.

И, сказать ли, еще из густых кустов

Ивняка, окаймлявших речной песок,

Долетали до слуха обрывки слов,

Женский смех, приглушенный мужской басок.

То есть голос мужской был, как мрак, басист,

И таинственней был женский смех, чем днем,

И, по здешнему счастью специалист,

Лучше ангелов я разбирался в нем.

А какой это был, я не помню, год,

И кого я в разлуке хотел забыть?

Назывался ли как-нибудь пароход,

«Композитором Скрябиным», может быть?

И на палубе, верно, была скамья,

И попутчики были, – не помню их,

Только путь этот странный от соловья

К соловью, и сверканье зарниц ночных!

«Подсела в вагоне. «Вы Кушнер?» – «Он самый…»

Подсела в вагоне. «Вы Кушнер?» – «Он самый».

«Мы с вами учились в одном институте».

Что общее я с пожилой этой дамой

Имею? (Как страшно меняются люди

Согласно с какой-то печальной программой,

Рассчитанной на проявленье их сути.)

Природная живость с ошибкой в расчете

На завоеванье сердец и удачи,

И господи, сколько же школьной работе

Сил отдано женских и грядкам на даче!

«Я Аня Чуднова, теперь узнаете?»

«Конечно, Чуднова, а как же иначе!»

«Я сразу узнала вас. Вы-то, мужчины,

Меняетесь меньше, чем женщины». – «Разве?»

(Мне грустно. Я как-то не вижу причины

Для радости – в старости, скуке и язве.)

«А помните мостик? Ну, мостик! Ну, львиный!»

(Не помню, как будто я точно в маразме.)

«Не помните… Я бы вам все разрешила,

Да вы не решились. Такая минута…»

И что-то прелестное в ней проступило,

И даже повеяло чем-то оттуда…

В Антропшине вышла… О, что это было?

Какое тоскливое, жалкое чудо!

Галстук

Есть галстук: служит мне лет тридцать, темно-синий.

Смелее был бы я, так черный бы завел.

Печальный компромисс. Горгон боюсь, эриний

Ввиду грядущих драм и безнадежных зол

И в ящик каждый раз убрать его подальше,

Поглубже норовлю, чтоб он мне на глаза

Не попадался. Есть, есть что-то здесь от фальши

И слабости души: все видят небеса.

Да, раза два в году, а то и три, четыре —

Чем дольше я живу, тем чаще нужен мне

Он, жалкий, – страшно жить и скользко в этом мире.

Не надо объяснять, не правда ли, вполне

Понятно и без слов, что прочен старый узел,

Что, в петлю головой ныряя, как в хомут,

Иду туда, где рок все к яме свел и сузил,

Туда, куда и все, потупившись, идут.

«В декабре я приехал проведать дачу…»

В декабре я приехал проведать дачу.

Никого. Тишина. Потоптался в доме.

Наши тени застал я с тоской в придачу

На диване, в какой-то глухой истоме.

Я сейчас заплачу.

Словно вечность в нездешнем нашел альбоме.

Эти двое избегли сентябрьской склоки

И октябрьской обиды, ноябрьской драмы;

Отменяются подлости и наскоки,

Господа веселеют, добреют дамы,

И дождя потоки

Не с таким озлоблением лижут рамы.

Дверь тихонько прикрыл, а входную запер

И спустился во двор, пламеневший ало:

Это зимний закат в дождевом накрапе

Обреченно стоял во дворе, устало.

Сел за столик дощатый в суконной шляпе,

Шляпу снял – и ворона меня узнала.

«Сегодня странно мы утешены…»

Сегодня странно мы утешены:

Среди февральской тишины

Стволы древесные заснежены

С одной волшебной стороны.

С одной – все, все, без исключения.

Как будто в этой стороне

Чему-то придают значение,

Что нам понятно не вполне.

Но мы, влиянию подвержены,

Глядим, чуть-чуть удивлены,

Так хорошо они заснежены

С одной волшебной стороны.

Гадаем: с южной или западной?

Без солнца не определить.

День не морозный и не слякотный,

Во сне такой и должен быть.

Но мы не спим, – в полузабвении

По снежной улице идем

С тобой в волшебном направлении,

Как будто, правда, спим вдвоем.

«Обратясь к романтической ветке…»

Обратясь к романтической ветке,

Поэтической ветке родной,

Столько раз ради трезвости меткой

Из упрямства отвергнутой мной,

Я сказал бы им, братьям горячим,

Как мне пусто и холодно тут!

Я не лью свои слезы, я прячу.

Дайте плащ поносить! Не дадут.

– Надо вовремя было из комнат

На корабль трехмачтовый взбегать,

Незаметною ролью и скромной

Не пленяться, обид не глотать,

Надо было не чашку и блюдце

И не скатерть любить на столе,

Надо было уйти, отвернуться

От всего, что любил на земле.

– Дорогие мои, не судите

Так же быстро, как я вас судил,

Восхищаясь безумством отплытий,

Бегств и яркостью ваших чернил,

Мне казалось, что мальчик в Сургуте

Или Вятке, где мглист небосвод,

Пусть он мной восхищаться не будет,

Повзрослеет – быть может, поймет.

– Надо было, высокого пыла

Не стесняясь, порвать эту сеть,

Выйти в ночь, где пылают светила,

Просиять в этой тьме и сгореть.

Ты же выбрал земные соцветья

И огонь белокрылый, дневной,

Так сиди ж, оставайся в ответе

За все слезы, весь ужас земной.

«Поскольку я завел мобильный телефон…»

Поскольку я завел мобильный телефон, —

Не надо кабеля и проводов не надо, —

Ты позвонить бы мог, прервав загробный сон,

Мне из Венеции, пусть тихо, глуховато, —

Ни с чьим не спутаю твой голос: тот же он,

Что был, не правда ли, горячий голос брата.

По музе, городу, пускай не по судьбам,

Зато по времени, по отношенью к слову.

Ты рассказал бы мне, как ты скучаешь там,

Или не скучно там, и, отметя полову,

Точнее видят смысл, сочувствуют слезам.

Подводят лучшую, чем здесь, под жизнь основу?

Тогда мне незачем стараться: ты и так

Все знаешь в точности как есть, без искажений,

И недруг вздорный мой смешон тебе – дурак

С его нескладицей примет и подозрений,