Самуил Маршак (пер.) - Английская поэзия Страница 25

БОСАЯ ДЕВУШКА

Об этой девушке босойЯ позабыть никак не мог.Казалось, камни мостовойТерзают кожу нежных ног.

Такие ножки бы одетьВ цветной сафьян или в атлас.Такой бы девушке сидетьВ карете, обогнавшей нас!

Бежит ручей ее кудрейЛьняными кольцами на грудь.А блеск очей во тьме ночейПловцам указывал бы путь.

Красавиц всех затмит она,Хотя её не знает свет.Она достойна и скромна.Ее милее в мире нет.

ПРОЩАНИЕ

Кто доблестен, тот может ли страдать,Или, вернее, замечать страданья?Но если он умножит жизнь свою,Включив другие дорогие жизни —Судьбу любимой хрупкой красоты,Судьбу детей беспомощных, чье счастьеЗависит от него, — увы, тогдаПочувствовать он должен неизбежноЗанозу, разрывающую сердце.Его судьба испуганно заплачет…Так и со мной случилось. Я погиб.

Томсон. «Эдвард и Элеонора»

Моя Шотландия, прощай!Милей мне твой туманный крайСадов богатых юга.Прощай, родимая семья —Сестра, и брат, и мать моя,И скорбная подруга!

С тоской тебя я обниму,Малютка дорогая.Тебя я брату своемуС надеждой поручаю.

И ты, мойЛюбимыйТоварищ юных дней,УчастьемВ ненастьеСемью мою согрей!

А ты, подруга, не грусти.Чтобы тебя и честь спасти,Бегу я в край далекий.Нужда стучится к нам во двор,Грозят нам голод, и позор,И суд молвы жестокий.

Друзья, на дальнем берегуВ томительном изгнаньеЯ благодарно сберегуО вас воспоминанье.

Грохочет,ПророчитБушующий простор:Мне кроваРодногоНе видеть с этих пор!

В полях, под снегом и дождем,Мой милый друг,Мой бедный друг,Тебя укрыл бы я плащомОт зимних вьюг,От зимних вьюг.

А если мука сужденаТебе судьбой,Тебе судьбой,Готов я скорбь твою до днаДелить с тобой,Делить с тобой.

Пускай сойду я в мрачный дол,Где ночь кругом,Где тьма кругом, —Во тьме я солнце бы нашелС тобой вдвоем,С тобой вдвоем.

И если б дали мне в уделВесь шар земной,Весь шар земной,С каким бы счастьем я владелТобой одной,Тобой одной.

К ПОРТРЕТУ РОБЕРТА ФЕРГЮССОНА,

ШОТЛАНДСКОГО ПОЭТА

Проклятье тем, кто, наслаждаясь песней,Дал с голоду поэту умереть.О старший брат мой по судьбе суровой,Намного старший по служенью музам,Я горько плачу, вспомнив твой удел.

Зачем певец, лишенный в жизни места,Так чувствует всю прелесть этой жизни?

О ПАМЯТНИКЕ,

ВОЗДВИГНУТОМ БЕРНСОМ

НА МОГИЛЕ ПОЭТА

РОБЕРТА ФЕРГЮССОНА

Ни урны, ни торжественного слова,Ни статуи в его ограде нет.Лишь голый камень говорит сурово:— Шотландия! Под камнем — твой поэт!

НАДПИСЬ

НА БАНКОВОМ БИЛЕТЕ

Будь проклят, дьявольский листок!Ты был всегда ко мне жесток.Ты разлучил меня с подружкойИ за столом обносишь кружкой.Ты обрекаешь честный людНа голод, рабство, тяжкий трудИ шлешь искать земли и кроваВдали от берега родного.

Не раз я видел, как злодейНад жертвой тешился своей.Давным-давно единым махомЯ гордеца смешал бы с прахом,И только твой надежный щитЕго от мщения хранит.А без тебя, нуждой гонимый,Я покидаю край родимый.

Всю землю тьмой заволокло.Но и без солнца нам светло.Пивная кружка нам — луна,А солнце — чарочка вина.

Готовь нам счет, хозяйка,Хозяйка, хозяйка!Стаканы сосчитай-каИ дай еще вина!

Богатым — праздник целый год.В труде, в нужде живет народ.Но здесь равны и знать и голь:Кто пьян, тот сам себе король!

Неси нам счет, хозяйка,Хозяйка, хозяйка!Стаканы сосчитай-каИ дай еще вина!

Святой источник — мой стакан:Он лечит от сердечных ран.Ловлю я радости в вине,Но лучшие живут на дне!

Давай нам счет, хозяйка,Хозяйка, хозяйка!Стаканы сосчитай-каИ дай еще вина!

ВЕСЕЛЫЕ НИЩИЕ

Когда, бесцветна и мертва,Летит последняя листва,Опалена зимой,И новорожденный морозКусает тех, кто гол и бос,И гонит их домой, —

В такие дни толпа бродягПеред зарей вечернейОтдаст лохмотья за очагВ какой-нибудь таверне.

За кружкамиС подружкамиОни пред очагомГорланят,Барабанят,И все дрожит кругом.

В мундире, сшитом из заплат,У очага сидел солдатВ ремнях, с походным ранцем.Пред ним любовница была,От хмеля, ласки и теплаПылавшая румянцем.

Не помня горя и забот,Ласкал он побирушку,А та к нему тянула рот,Как нищенскую кружку.И чокалисьИ чмокалисьСто раз они подряд,Пока хмельную песнюНе затянул солдат.

Я воспитан был в строю, а испытан я в бою,Украшает грудь мою много ран.Этот шрам получен в драке, а другой в лихой атакеВ ночь, когда гремел во мраке барабан.

Я учиться начал рано — у Абрамова кургана.В этой битве пал мой капитан.И учился я не в школе, а в широком ратном полеГде кололи мы врагов под барабан.

Пусть я отдал за науку ногу правую и руку, —Вы узнаете по стуку мой чурбан.Если в бой пойдет пехота под командой Элиота,Я пойду на костылях под барабан!

Одноногий и убогий, я ночую у дорогиВ дождь и стужу, в бурю и туман.Но при мне мой ранец, фляжка, а со мной моя милашкаКак в те дни, когда я шел под барабан.

Пусть башка моя седа, амуниция худаИ постелью служит мне бурьян, —Выпью кружку и другую, поцелую дорогуюИ пойду на всех чертей под барабан!

Солдат умолк. И грянул хор,И дрогнул потолок.Две крысы, выглянув из нор,Пустились наутек.

Скрипач бродячий крикнул: «Бис!Ты спой еще разок!»Но заглушил его и крысОсипший голосок.

Девицей была я, — не помню когда, —И люблю молодежь, хоть не так молода.Мать в драгунском полку погостила когда-то.Оттого-то я жить не могу без солдата!

Был первый мой друг весельчак и буян.Он только и знал, что стучал в барабан.Парень был он лихой, крепконогий, усатый.Что таить!.. Я влюбилась в красавца солдата.

Соблазнил меня добрый седой капелланНа стихарь променять полковой барабан.Он душой рисковал, — в том любовь виновата, —Я же телом своим. И ушла от солдата.

Но не весело жить со святым стариком.Скоро стал моим мужем весь полк целиком —От трубы до капрала, известного хвата.Приласкать я готова любого солдата.

После мира пошла я с клюкой и сумой.Мой дружок отставной повстречался со мной.Тот же красный мундир — на заплате заплата.То-то рада была я увидеть солдата!

Хоть живу я на свете бог весть как давно,Вместе с вами пою, попиваю вино.И пока моя кружка в ладонях зажата,Буду пить за тебя, мой герой, — за солдата!

В углу сидел базарный шут.К соседке воспылав любовью,Не разбирал он, что поют,И только пил ее здоровье.

Но вот, разгорячен виномИли соседкой разогретый,Поставив кружку кверху дном,Он прохрипел свои куплеты.

Мудрец от похмелья глупеет, а плутШутом выступает на сессии.Но разве сравнится неопытный шутСо мной — дураком по профессии!

Мне бабушка в детстве купила букварь.Учился я грамоте в школах,И все ж дураком я остался, как встарь, Ведь олух — до старости олух.

Вино из бочонка тянул я взасос,Гонял за соседскою дочкой.Но сам я подрос — и бочонок подросИ стал здоровенною бочкой!

За пьянство меня среди белого дняСвязали и ввергли в темницу,А в церкви за то осудили меня,Что я опрокинул девицу.

Я — клоун бродячий, жонглер, акробат,Умею плясать на канате,Но в Лондоне есть у меня, говорят,Счастливый соперник в палате!

А наш проповедник! Какую подчасС амвона он корчит гримасу!Клянусь вам, он хлеб отбивает у нас,Хотя облачается в рясу.

Недаром ношу я дурацкий колпак —Меня он и кормит и поит.А кто для себя — и бесплатно — дурак,Тот очень немногого стоит!..

Дурак умолк. За ним воследОсоба встала средних лет,С могучим станом, грозной грудью.Ее не раз судили судьиЗа то, что ловко на крючокОна ловила кошелек,Кольцо, платок и что придется.Народ топил ее в колодце,Но утопить никак не мог, —Сам сатана ее берег.

В былые дни — во время оно —Она любила горца Джона.И вот запела про него,Про Джона, горца своего.

Мой Джон — дитя шотландских скал —Закон долины презирал.Но как любил родимый склонМой славный горец, статный Джон.

Споем, подружки, про него,Поднимем кружки за него.Нет среди горцев никогоОтважней Джона моего!

Он был как щеголь разодет —Берет с пером и пестрый плед.С ума сводил шотландских женМой статный горец, храбрый Джон.

От речки Твид до речкиСпей С ватагой буйною своейМы кочевали — я и он,Мой верный друг, мой статный Джон.

Но присудил его судьяК изгнанью в дальние края.Зазеленел весною клен, —И вновь ко мне вернулся Джон.

В тюрьму попал он с корабля.Там обняла его петля…Будь проклят тот, кем осужденМой статный горец, храбрый Джон!

И вот осталась я однаИ допиваю жизнь до дна.Но пусть шотландских кружек звонТебе приветом будет, Джон…

Споем, подружки, про него, Поднимем кружки за него.Нет среди горцев никогоОтважней Джона моего!

— За Джона! — гаркнул пьяный хор, —Он был красой Шотландских гор!..

Был в кабачке скрипач поджарый.Пленился он воровкой старой,Но был так мал,Что лишь бедро ее крутое,Как решето, одной рукоюОн обнимал.

Развеселить желая даму,Прорепетировал он гаммуРазок-другой.Потом, наполнив кружку пивом,Запел он голосом пискливымМотив такой.

Позволь слезу твою смахнуть,Моей возлюбленною будьИ все прошедшее забудь.Плевать на остальное!

Житье на свете скрипачу —Иду-бреду, куда хочу,Так не живется богачу.Плевать на остальное!

Где дочку замуж выдают,Где после жатвы пиво пьют, —Для нас всегда готов приют.Плевать на остальное!

Мы будем корки грызть вдвоем,А спать на травке над ручьем,И на досуге мы споем:«Плевать на остальное!»

Пока растет на свете рожьИ любит пляску молодежь, —Со мной безбедно проживешь.Плевать на остальное!

Пока скрипач бродячий пел,Сжигаемый любовью, —Лудильщик удалой успелПленить сердечко вдовье.

Схватил за ворот скрипачаЕго соперник бравыйИ уж готов был сгорячаПронзить рапирой ржавой.

Скрипач мышонком запищал,Склонил пред ним колениИ отказаться обещалОт всех поползновений…

Но все ж, прикрыв лицо полой,Смеялся он притворно,Когда лудильщик удалой,Хлебнув, запел задорно.

Я, ваша честь,Паяю доесть.Лудильщик я и медник.Хожу пешком Из дома в дом.На мне прожжен передник.

Я был в войсках.С ружьем в рукахСтоял на карауле.Теперь опятьИду паять.Чинить-паятьКастрюли!

Вот этот хлыщДушою нищ,Твой прежний собеседник.Любовь моя,Бери в мужьяТого, на ком передник.

Любовь моя,Лудильщик яИ круглый год в дороге.Авось вдвоемМы проживемБез горя и тревоги!

В ответ на нежные слова,Нимало не краснея,С похмелья бросилась вдоваЛудильщику на шею.

Скрипач им больше не мешал,И, потрясен их страстью,Он только поднял свой бокалИ пожелал им счастьяНа эту ночь!

Но бес опять его увлек:Подсев к другой соседке,Ее позвал он в уголок,Где куры спали в клетке.

Ее супруг — по ремеслуПоэт, певец натуры —Застиг их вовремя в углуИ не дал строить курыИм в эту ночь!

Был неказист и хромоногПоэт, певец бродячий.И хоть по внешности убог,Но сердцем всех богаче.

Он жил на свете не спеша,Умел любить веселье,И пел он, что поет душа…И вот что спел с похмельяОн в эту ночь.

Я — лишь поэт. Не ценит светМоей струны веселой.Но мне пример — слепой Гомер.За нами вьются пчелы.

И то сказать,И так сказать,И даже больше вдвое.Одна уйдет, женюсь опять.Жена всегда со мною.

Я не был у Кастальских вод,Не видел муз воочию,Но здесь из бочки пена бьет —И все такое прочее!

Я пью за круг моих подруг,Служу им дни и ночи я.Порочить плоть, что дал господь, —Великий грех и прочее!

Одну люблю и с ней делюПостель, и хмель, и прочее,А много ль дней мы будем с ней,Об этом не пророчу я.

За женский пол! Вино на стол!Сегодня всех я потчую.За нежный пол, лукавый полИ все такое прочее!..

Поэт окончил — и кругомРукоплесканий грянул гром,И каждый нес на бочкуВсе, что отдать хозяйке мог, —Медяк, запрятанный в сапог,Тряпье последнее в залог,Последнюю сорочку.

Друзья до риз перепились,Плясали до упадуИ у поэта принялисьПросить еще балладу.

Поэт сидел меж двух подругУ винного бочонка,И, оглядев веселый круг,Запел он песню звонко.

В эту ночь сердца и кружкиДо краев у нас полны.Здесь, на дружеской пирушке,Все пьяны и все равны!

К черту тех, кого законыОт народа берегут.Тюрьмы — трусам оборона,Церкви — ханжеству приют.

Что в деньгах и прочем вздоре!Кто стремится к ним — дурак.Жить в любви, не зная горя,Безразлично где и как!

Песней гоним мы печали,Шуткой красим свой досуг,И в пути на сеновалеОбнимаем мы подруг.

Вам, милорд, в своей коляскеНас, бродяг, не обогнать,И такой не знает ласкиВаша брачная кровать.

Жизнь — в движенье бесконечномРадость — горе, тьма и свет.Репутации беречь намНе приходится — их нет!

Напоследок с песней громкойЭту кружку подымуЗа дорожную котомку,За походную суму!

Ты, огонь в сердцах и в чашах,Никогда нас не покинь.Пьем за вас, подружек наших.Будьте счастливы. Аминь!

БЕСПУТНЫЙ, БУЙНЫЙ ВИЛЛИ