Максимилиан Волошин - Полное собрание стихотворений Страница 26

13

Царь христианской миленькой-то нашСтал на меня с тех пор кручиновати.Не любо им, что начал говорить,А любо, коль молчу.Да мне так не сошлось.А власти, что козлы, – все пырскать стали.Был от Царя мне выговор:«Поедь-де в ссылку снова».Учали вновь возитьПо тюрьмам да по монастырям.А сами просят:«Долго ль мучать нас тебе?Соединись-ка с нами, Аввакумушка!»А я их – зверей пестрообразных – обличаю,Да вере истинной народ учу.Опять в Москву свезли, —В соборном храме стригли:Обгрызли, что собаки, и бороду обрезали,Да бросили в тюрьму.Потом приволоклиНа суд Вселенских Патриархов.И наши тут же – сидят, что лисы.Говорят: «Упрям ты:Вся-де Палестина, и Серби, и Албансы, и Волохи,И Римляне, и Ляхи, – все крестятся тремя персты».А я им:«Учители вселенстии!Рим давно упал, и Ляхи с ним погибли.У вас же православие пестроС насилия турецкого.Впредь сами к нам учиться приезжайте!»Тут наши все завыли, что волчата, —Бить бросились...И Патриархи с ними:Великое Антихристово войско!А я им:«Убивши человека,Как литоргисать будете?»Они и сели.Я ж отошел к дверям да на бок повалился:Вы посидите, а я, мол, полежу.Они смеются:Дурак-де протопоп – не почитает Патриархов.А я их словами Апостола:«Мы ведь – уроды Христа ради:Вы славны, мы – бесчестны,Вы сильны, мы же – немощны».

14

Вы – сильны, мы же – немощны.Боярыню Морозову с сестрой —Княгиней Урусовой – детей моих духовныхРазорили и в Боровске в темницу закопали.Ту с мужем развели, у этой сына уморили.Федосья Прокофьевна, боярыня, увы!Твой сын плотской, а мой духовный,Как злак посечен:Уж некого тебе погладить по головке,Ни четками в науку постегать,Ни посмотреть, как на лошадке ездит.Да ты не больно кручинься-то:Христос добро изволил,Мы сами-то не вем, как доберемся,А они на небе у Христа ликовствуютС Федором – с удавленным моим.Федор-то – юродивый покойник —Пять лет в одной рубахе на морозеИ гол и бос ходил.Как из Сибири ехал – ко мне пришел.Псалтырь печатей новых был у него —Не знал о новизнах.А как сказал ему – в печь бросил книгу.У Федора зело был подвиг крепок:Весь день юродствует, а ночью на молитве.В Москве, как вместе жили, —Неможется, лежу, – а он стыдит:«Долго ль лежать тебе? И как сорома нет?Встань, миленькой!»Вытащит, посадит, прикажет молитвы говорить,А сам-то бьет поклоны за меня.То-то был мне друг сердечный!Хорош и Афанасьюшка – другой мой сын духовный,Да в подвиге маленько покороче.Отступники его на углях испекли:Что сладок хлеб принесся Пречистой Троице!Ивана – князя Хованского – избили батогамиИ, как Исаию, огнем сожгли.Двоих родных сынов – Ивана и Прокофья —Повесить приказали;Они ж не догадалисьВенцов победных ухватить,Сплошали – повинились.Так вместе с матерью их в землю закопали:Вот вам – без смерти смерть.У Лазаря священника отсекли руку,А она-то отсечена и лежа на землеСама сложила пальцы двуперстием.Чудно сие:Бездушная одушевленных обличает.У схимника – у старца ЕпифанияЯзык отрезали.Ему ж Пречистая в уста вложила новый:Бог – старый чудотворец —Допустит пострадать и паки исцелит.И прочих наших на Москве пекли и жарили.Чудно! Огнем, кнутом да виселицейВеру желают утвердить.Которые учили так – не знаю,А мой Христос не так велел учить.Выпросил у Бога светлую Россию сатана —Да очервленит юКровью мученической.Добро ты, Дьявол, выдумал —И нам то любо:Ради Христа страданьем пострадати.

15

Ради Христа страданьем пострадатиМне не судил еще Господь:Царица стояла за меня – от казни отпросила.Так, братию казня, меня ж не тронув,Сослали в ПустозерьеИ в срубе там под землю закопали:Как есть мертвец —Живой похороненной.

И было на Страстной со мною чудо:Распространился мой языкИ был зело велик,И зубы тоже,Потом стал весь широк —По всей земле под небесем пространен,А после небо, землю и тварей всехГосподь в меня вместил.Не диво ли: в темницу заключен,А мне Господь и небо и землю покорил?Есмь мал и наг,А более вселенной.Есмь кал и грязь,А сам горю, как солнце.Э, милые, да если б Богу угодно былоДушу у каждого разоблачить от пепела,Так вся земля растаяла б,Что воск, в единую минуту.Задумали добро:Двенадцать летЗакопанным в земле меня держали;Думали – погасну,А я молитвами да бденьями свечуНа весь крещеный мир.От света земного заперли,Да свет небесный замкнуть не догадались.

Двенадцать лет не видел я ни солнца,Ни неба синего, ни снега, ни деревьев, —А вывели казнить —Смотрю, дивлюсь:Черно и пепельно, сине, красно и бело,И красоты тойУм человеческий вместить не может!

Построен сруб – соломою накладен:Корабль мой огненный —На родину мне ехать.Как стал ногой —Почуял: вот отчалю!И ждать не стал —Сам подпалил свечой.Святая Троица! Христос мой миленькой!Обратно к Вам в Иерусалим небесный!Родясь – погас,Да снова разгорелся!

19 мая 1918

Коктебель

V. Личины

Красногвардеец

(1917)

Скакать на красном парадеС кокардой на головеВ расплавленном Петрограде,В революционной Москве.

В бреду и в хмельном азартеОтдаться лихой игре,Стоять за Родзянку в марте,За большевиков в октябре.

Толпиться по коридорамТаврического дворца,Не видя буржуйным спорамНи выхода, ни конца.

Оборотиться к собранью,Рукою поправить ус,Хлестнуть площадною бранью,На ухо заломив картуз.

И, показавшись толковым, —Ввиду особых заслугБыть посланным с МуравьевымДля пропаганды на юг.

Идти запущенным садом.Щупать замок штыком.Высаживать дверь прикладом.Толпою врываться в дом.

У бочек выломав днища,В подвал выпускать вино,Потом подпалить горищеДа выбить плечом окно.

В Раздельной, под Красным РогомГромить поместья и прочьВ степях по грязным дорогамСкакать в осеннюю ночь.

Забравши весь хлеб, о «свободах»Размазывать мужикам.Искать лошадей в комодахДа пушек по коробкам.

Палить из пулеметов:Кто? С кем? Да не всё ль равно?Петлюра, Григорьев, Котов,Таранов или Махно...

Слоняться буйной оравой.Стать всем своим невтерпеж.И умереть под канавойРасстрелянным за грабеж.

16 июня 1919

Коктебель

Матрос

(1918)

Широколиц, скуласт, угрюм,Голос осиплый, тяжкодум,В кармане – браунинг и напилок,Взгляд мутный, злой, как у дворняг,Фуражка с лентою «Варяг»,Сдвинутая на затылок.Татуированный драконПод синей форменной рубашкой,Браслеты, в перстне кабошон,И красный бант с алмазной пряжкой.При Керенском, как прочий флот,Он был правительству оплот,И Баткин был его оратор,Его герой – Колчак. Когда жВесь черноморский экипажСорвал приезжий агитатор,Он стал большевиком, и самНа мушку брал да ставил к стенке,Топил, устраивал застенки,Ходил к кавказским берегамС «Пронзительным» и с «Фидониси»,Ругал царя, грозил Алисе;Входя на миноноске в порт,Кидал небрежно через борт:«Ну как? Буржуи ваши живы?»Устроить был всегда непрочьВарфоломеевскую ночь,Громил дома, ища поживы,Грабил награбленное, пил,Швыряя керенки без счета,И вместе с Саблиным топилПоследние остатки флота.

Так целый год прошел в бреду.Теперь, вернувшись в Севастополь,Он носит красную звездуИ, глядя вдаль на пыльный тополь,На Инкерманский известняк,На мертвый флот, на красный флаг,На илистые водорослиСудов, лежащих на боку,Угрюмо цедит земляку:«Возьмем Париж... весь мир... а послеПередадимся Колчаку».

14 июня 1919

Коктебель

Большевик

(1918)

Памяти Барсова

Зверь зверем. С крученкой во рту.За поясом два пистолета.Был председателем «Совета»,А раньше грузчиком в порту.

Когда матросы предлагалиУстроить к завтрашнему днюБуржуев общую резнюИ в город пушки направляли, —

Всем обращавшимся к немуОн заявлял спокойно волю:– «Буржуй здесь мой, и никомуЧужим их резать не позволю».

Гроза прошла на этот раз:В нем было чувство человечье —Как стадо он буржуев пас:Хранил, но стриг руно овечье.

Когда же вражеская ратьСдавила юг в германских кольцах,Он убежал. Потом опятьВернулся в Крым при добровольцах.

Был арестован. Целый годСидел в тюрьме без обвиненьяИ наскоро «внесен в расход»За два часа до отступленья.

25 августа 1919