Валериан Бородаевский - Посох в цвету: Собрание стихотворений Страница 27

СОСЕД

Были соседи мы, стали соседями,Рядом ведь камеры нашей тюрьмы.Душу отводим порою в беседе мыВ краткие дни нашей лютой зимы.

Ввергнутый в яму (хотя и не львиную),Так же ты ясен, как ранее был,А запоешь про детину с кручиною –Кажется, всё бы с тобой позабыл!

Мы прочитали вчера с изумлением,Будто пропали бумаги твои.Ищут по городу их объявлением…Водку хватил он иль выпил Аи?

Что б он ни выпил, печальный мучитель твой,Верно, не будет ему веселей,Чем близ тебя, средь волны освежительнойПесни широкой и вольной твоей.

СЕМИЦКАЯ ПЕСНЯ

Мы березку заплетали,Мы кукушку поминалиВ светлый вешний наш семик.Небо было – голубоеИ веселье – молодое…Прикасался к лику лик.

К губам – губы, к сердцу – сердце,Распахнулась настежь дверцаМеж душою и душой.Гулко квакают квакушки;Все мы девоньки-подружки,Это праздник наш родной.

Из одной-то мы деревни,Мы блюдем обычай древний:Заплетайся, хоровод!Парней прочь – бери их леший!На березку ленты вешай,Лето жаркое нас ждет.

Будет пёкло, будет страда,А весной – одна отрада,Соловей-то: чок-чок-чок!Только Ваня пусть придет к нам,Ваня тихий пусть поет нам,Как у норки друг-сверчок.

«Сегодня в сумерках звучал согласный хор…»

Сегодня в сумерках звучал согласный хорИз женской камеры. И вспоминались живоПоля родимые, зеленошумный борИ юных девушек, бегущих торопливоПо ягоды, беспечный разговор.

Я говорил в тоске. Пусть счастье будет вновь,Но никогда уже к нам не придет беспечность.Как первоцвет души – лучистая любовь,Так и тюрьмы объятья – это вечность,И навсегда она отравит кровь.

ПЕРВЫЙ ЗУБ

Ты бросаешь мне в окошко,И твой голос юн и звонок:– «Показался зубик первый». —Зреет радостно ребенок.Шаг за шагом, понемножкуОн идет дорогой верной.«Сосунок такой забавный,Укусил сегодня больно,И о зуб стучала ложка…»Сердце слышало невольно:Я тебе, родная, равный, —Догоняю понемножку.Так чрез слезы, стоны болиСлышен мерный шаг природы.Так от века и до века,Через годы, через роды,Вырастаем поневоле,Достигаем человека.

«Свободен мухи лёт, а пауку работа…»

Свободен мухи лёт, а пауку работа.Пусть буду мухой я, плененной пауком.Я не забочусь, нет, но я для них – забота:Сначала изловить и высосать потом.

Чуть смеркнется – пришли, всех нас переписали,И гнусно скрежетал в замочной щели ключ.Не я считал их, нет; они нас проверяли,И сердце слышало, как ручеек певуч.

Пускай у стен моих сменяются патрули –Простивший тот же всё, всегда, и в ночь и в день.Не я их запирал – они меня замкнули,И надо мной шумит и зеленеет сень.

СОНЕТ ПРОЗРЕВШЕГО. Сонет

Как протекло мое перерожденье,Хотите знать? Бог посетил меня.В осьмнадцатом году я из селеньяБежал в поля, тоскуя и стеня.

Вблизи гремело жуткое сраженье,И треск и грохот на исходе дня.Открылось мне, что это – преступленье:«Проливый кровь – убийца», – думал я.

И громко так моя душа стонала,И я молил: «Творец мой, пронесиТвой правый гнев. Служил тебе я мало.

Отныне весь я твой: от зла спаси;Прозревшего учи, как жить для Бога».И внял Отец. Так стал я у порога.

ЖЕНЕ БОЛЬНОГО

Вам дали, как жене, вблизи больного светить.Быть может, надобно, чтоб был преступник жив;А может быть и так: сам непреклонный тифСпособен женщине как джентельмен ответить.

Блажен, кто в забытьи глаза любимой встретит:Пусть бред горячечный упорно прихотлив,Он может те глаза преобразить в заливИ тем благой исход издалека наметить.

То с книгой дружеской, то с верною иглой,Жена всегда войдет к больному как хозяин.Был Адой любящей утешен даже Каин.

А муж преступный ваш не Каин – Боже мой!Дерзайте, кроткая: за вас сама природа;И пусть второй ваш приз последует: свобода.

ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ. Сонет Диме

Полонский пел кузнечика так нежно.Мишле творил глубокий труд — «L’insecte»:Жизнь малых тварей изучив прилежно,Преодолел он грани многих сект.

Он показал, что дробное безбрежно.Любви и смерти узел он рассек;Явил осу, что строит безмятежноДворец детве, кончая краткий век.

Он понял мотыльков, что в круг сберутсяПред тайной тайн… Раздумье….Миг один – Они к цветку прямым путем несутся,

Где ждут приют и амбра для родин,Где юность их блаженно протекала,Где мать-старушка тихо угасала.

МЕРТВАЯ ГОЛОВА. Сонет Диме

В лучистой Франции, когда вино ШампаниЛилось, как позже кровь, во славу трын-травы [1],Явились бабочки, неведомые ране,С энигмой на спине ужасной головы.

Народ, измучен злом, бродящий как в тумане,Ждал знамений везде и думал: каковыУдары грозные? Гадали поселянеО смысле подлинном той мертвой головы.

Что страшный этот знак стране родной пророчит?Из пропасти ли сонм колдуний прилетел?Он язвы моровой, войны иль глада хочет?

Закон возмездия никто не разумел…Впервые океан переплывал картофель,Личинки сфинксовы и тонкий Мефистофель.

СКАРАБЕЙ

Quand la veuve en deuil, l’eternel Isis qui se reproduit sans cesse avec les memes douleurs, s’arrachait de son Osiris, elle reportait son espoir sur le scarabee sacre, et elle essuyait ses pleurs.

Michelet[3]

Египтянам скарабейДорог был как символ жизни.Жизнью жил их мавзолей,О таинственной отчизнеГоворил им скарабей.

Был усопший египтянинВ дивный кокон заключенДля пути в отчизну тайн,Как ладья был оснащен:Плыл к Изиде египтянин.

Мудрость древних тех людейУгасала понемногу:Позабыт и скарабей,И гробницы, и дорогаВ область праведных теней.

Спит, как лев, в пустыне знойнойКрай великих пирамид,Дивный сфинкс его хранит,И в увечье вид достойный.Оттого порой томитДушу царство пирамид.

РАКИТЫ

Ракита, вездесущая ракита,Ты – дерево родной страны моей.Зеленой тенью лента речки скрытаОт ярких ослепительных лучей.

Кудрявым хмелем в чаще лоз увитаТропинка втайне любящих людей.Там, к хилой хате прислонясь, ракитаСожмет ее объятьями ветвей.

Зимою вдоль проселочной дорогиНаставлен веток бесконечный ряд, –И верен путь, хотя метели строги.

А кинешь на погост досужий взгляд –И там она: ничьи не позабытыХолмы могил крестом живой ракиты.

ОХОТНИКУ. Сонет