Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы Страница 28

КАСЬЯН И МИКОЛА[118]

Призвал Господь к престолуВ чертогах голубыхКасьяна и Миколу —Угодников своих.

Спеша на Божий вызов,Дороден и румян,В блистающие ризыУкрасился Касьян.

Пришел — и очи долу.Потом заговорил:«Почто, Творец, МиколуТы столько возлюбил?..

Я с просьбишкою нынеК стопам твоим гряду:Он дважды именинник,А я лишь раз в году.

За что такие ласки —Ответить пожелай…»…Подходит в старой ряскеСвятитель Николай.

И с отческой усмешкойСпросил его Благой:«Ты почему замешкал,Угодник дорогой?

Какое Божье делоТы на земле творил?»Взглянул святой несмелоИ так заговорил:

«Архангел кликал звонко,Услышал я, иду,Да русский мужичонка,Гляжу, попал в беду.

Дрова он воеводеСпешил доставить в срокДа на трясце-болотеИ увязил возок.

И мужичонка серый,Российский человек,Ко мне с великой веройВ мольбе своей прибег.

Я что ж… из топи тряскойЯ вызволил возца.Прости уж, что на ряскеЗемлица и грязца.

Твоя велика милость, —Помедлил я приказ…»Но звездно покатиласьСлеза из Божьих глаз.

С тишайшей лаской голосСказал с престола сил:«Ты вот как мне, Микола,Поступком угодил.

Ты с Арием был строгий,Но ласков с мужичком, —Отри ж, святитель, ногиХоть этим облачком…

Тебе ж, — с прискорбьем очиПовел к Касьяну Бог, —Не сделаю корочеТвой именинный срок.

Спесив, как воевода,Ты сердцем не смирён!..»И раз в четыре годаСтал именинник он.

БЕЛАЯ ФЛОТИЛИЯ (Харбин, 1942)

«Сыплет небо щебетом…»[119]

Сыплет небо щебетомНевидимок-птах,Корабли на небе томВ белых парусах.

Важные, огромные,Легкие, как дым, —Тянут днища темныеНад лицом моим.

Плавно, без усилия,Шествует в лазурьБелая флотилияОтгремевших бурь.

«Ветер обнял тебя. Ветер легкое платье похитил…»[120]

Ветер обнял тебя. Ветер легкое платье похитил.Растворяется ткань и трепещет крылом позади.Так, вот именно так Галатею изваял Пракситель,В грациозном испуге поднявшую руки к груди.

Ветер-хищник сорвал с твоих губ нерасцветшее слово(Так срывается звук с пробужденных внезапно кефар)И понесся, помчал, поскакал по долине лиловой,Словно нимфу несущий, счастливый добычей кентавр.

Я тебя не узнал или ты превращаешься в птицу?Эти тонкие руки и голоса острый призыв!Через тысячу лет повторилась, Овидий, страницаИзумительной книги твоей, повторилась, ожив!

«Удивляться зачем! — прозвенел возвратившийся ветер. —Недоверчив лишь трус или тот, кто душою ослеп:Не на тех ли конях, что и в славном Назоновом веке,В колеснице златой к горизонту спускается Феб?

Даже ваш самолет повторяет лишь крылья Дедала,Только бедный Икар каучуковым шлемом оброс.На Олимпе снега. Тростниковая песнь отрыдала,Но не прервана цепь окрыляющих метаморфоз!»

Ветер отдал тебя. Не унес, не умчал, не обидел.Крылья падают платьем. Опять возвратились глаза.Возвращается голос. Запомни же имя: Овидий.Это римский поэт, это бронзовых строк голоса.

ЭНЕЙ И СИВИЛЛА (ИЗ ОВИДИЯ)[121]

Из подземного царства Эней возвращался с сивиллой.Путь обратный, опасный во тьме совершали они.У своей провожатой Эней вопросил благодарный:«Ты богиня иль только любимица вечных богов?»

В знак признательности за свидание с тенями предковОбещал он воздвигнуть сивилле на родине храм,Но, глубоко вздохнув, отвечала сивилла печально,Чтобы доблестный муж за богиню ее не считал.

«В пору юности я приглянулась мечтателю Фебу,За ответный порыв он мне вечную жизнь обещал,Но, не веря в успех, — продолжала рассказ свой сивилла, —И подарками бог попытался меня соблазнить.

Горстку пыли схватив, я шутливо ему отвечала:Пусть мне столько прожить, сколько будет пылинок в горсти.Но забыла, шаля, попросить благосклонного бога,Чтоб на столько же лет он продлил бы и юность мою.

Правда, Феб говорил, что мою он исправит ошибку,Если в миртовой мгле я немедля отдамся ему.Я отвергла его — и, рассерженный, гневный, навекиОн ушел от меня. Это было семьсот лет назад!

И еще триста жатв — ровно тысяча было пылинок —Я увижу, Эней, на родимых, любимых полях,Налюбуюсь еще триста раз я на сбор винограда,Но и в этих годах я уже начинаю стареть.

И высокий мой рост скоро дряхлая старость уменьшит,Грудь иссушит мою, спину мерзким горбом поведет,И поверит ли кто, что была я когда-то любимаСветодавцем самим, — да и он не узнает меня!

И не тронет судьба только мой предвещающий голос,До последнего дня буду радовать им и страшить…»И сивилла умолкла. Молчал утомленный троянец.И покатой дорогой они продолжали свой путь.

«Ушли квириты, надышавшись вздором…»[122]

Ушли квириты, надышавшись вздоромДосужих сплетен и речами с ростр, —Тень поползла на опустевший Форум.Зажглась звезда, и взор ее был остр.

Несли рабы патриция к пенатамДрузей, позвавших на веселый пир.Кричал осел. Шла девушка с солдатом.С нимфеи улыбался ей сатир.

Палач пытал раба в корнифицине.Выл пес в Субуре, тощий как шакал.Со стоиком в таберне спорил циник.Плешивый цезарь юношу ласкал.

Жизнь билась жирной мухой, в паутинеТрепещущей. Жизнь жаждала чудес.Приезжий иудей на АвентинеШептал, что Бог был распят и воскрес.

Священный огнь на Вестином престолеОслабевал, стелился долу дым,И боги покидали Капитолий,Испуганные шепотом ночным.

СОТНИК ЮЛИЙ[123]

Отдали Павла и некоторых другихузников сотнику Августоваполка именем Юлий.

От Аппиевой площади и к ТремГостиницам, — уже дыханье РимаНад вымощенным лавою путем…Шагай, центурион, неутомимо!

Веди отряд и узников веди,Но, скованы с солдатами твоими,Они без сил… И тот, что впереди,Твое моляще повторяет имя.

И он его столетьям передаст,Любовно упомянутое в Книге,Так пусть же шаг не будет слишком част,Не торопи солдатские калиги.

Бессмертье ныне получаешь ты,Укрытый в сагум воин бородатый:Не подвига — ничтожной добротыПотребовало небо от солдата,

Чтоб одного из ищущих судаУ кесаря, и чье прозванье — Павел,Ты, озаренный Павлом навсегда,На плаху в Рим еще живым доставил!

ХРИСТИАНКА[124]

В носильном кресле, как на троне,Плывет патриций… Ах, гордец!Быть может, это сам ПетронийСпешит на вызов во дворец.

Не то — так в цирк или на Форум,Пути иные лишь рабам!И он скользит надменным взоромПо расступающимся лбам.

Но чьи глаза остановилиЛенивый взор его, скажи?Вольноотпущенница илиСлужанка знатной госпожи.

Заметил смелый взор патриций,И он кольнул его не так,Как насурьмленные ресницыПорхающих под флейтой птах.

О нет, еще такого взораОн не видал из женских глаз.Спешит к тунике бирюзовой!Он руку поднял — и погас:

Исчезло дивное виденье,Толпой кипящей сметено,Но всё звенит, звенит мгновенье —Незабываемо оно!

Ему не может быть измены;Пусть, обвинен клеветником,Патриций завтра вскроет вены,Но он — он думает о нем,

О ней, дохнувшей новой силойВ глаза усталые его, —О деве, по-иному милой,Не обещавшей ничего.

Но где ж она? В высоких славахОна возносится, легка:Она погибла на кровавыхРогах фарнезского быка!

НЕРАЗДЕЛЕННОСТЬ[125]