Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932 Страница 28

Хохлушка*

(Акварель)

Нет быта… Быт собаки съели.Мы все, скользнув в чужие щели,Под серым западным дождемНа полустанке солнца ждем…Но Музе скучно… Муза рыщет,Упорно русских красок ищет,Знакомых лиц и близких черт.Что на пустую нить нанижем?И вот в усадьбе под ПарижемВнезапно сядешь за мольберт.

К чугунным замковым воротамПодъехал смелым поворотомФургон зеленый мясника.Звенит призывно медь рожка.Из глубины сырого садаПлывет ленивая наяда,Хохлушка Мотря. Рафинад!Мясник галантно машет ручкой,Разрыл печенку рыхлой кучкойИ вытер нож о бычий зад.

Портрет? Извольте. Сдобный голос,Бровей лохмато-темный колос,Бока — подушки, кнопкой нос,Разит помадой от волос…Грудь, моду чуждую нарушив,Торчит, как две гигантских груши.В глазах податливый огонь,Средь пухлых щек, маня и тая,Улыбка прыгает шальная,Как в стойле беспокойный конь.

Пришла, вскочила на подножку…Подняв увесистую ножкуНад изумрудною травой,В фургон нырнула головой.Француз-мясник, краснее туши,Ей что-то шепчет жарко в уши,—Ему ли в мясе толк не знать?Шу-шу, шу-шу… Взяла котлеткиИ, хлопнув парня по жилетке,В засохший парк плывет опять.

За лаун-теннисной стеноюИндюк, раздувшийся копною,Семейство одурелых курИ старый сломанный Амур.Хохлушка принесла лукошко,—Обшарив все углы, как кошка,Таясь, в траве склонилась ниц:Ужо садовнику-бельгийцу,Хоть он характером убийца,Снесет с полдюжины яиц!..

Французский парк тенист и влажен.Чуть брызжет солнце в сетку скважин.Вдали мелькнул матрос с косой…Стрельнувши пяткою босой,Наперерез летит хохлушка.Матрос увесистый, как пушка,Кладет ей лапу на хребет…Под грузной лаской оседая,Глазами рысьими играя,Она горит, как маков цвет.

В сенях — портплед, довольно емкий:Студент гостит у экономки.Конечно, Мотря тут как тут,Плачь, Муза! Юноше — капут…В руке передник, глазки — шилом,Невинно повертела мылом…«Вам здесь пондравилось, панич?..Ай, сколько книжек! Все для чтенья?..»И вдруг плечом — одно движенье —Она ожгла его, как бич.

Как катышки из желтой ватыПо кухне бегают утята.Хохлушка, подтянув подол,Скребет мочалкой сальный стол.А экономка, дьявол старый,Скулит, косясь сквозь окуляры:«Чистеха! Где была весь день?Опять с каким-нибудь огарком?Уж будешь к осени с подарком!»Но Мотря, как дубовый пень.

Искристо-трепетной лилеейГорит Венера над аллеей.Спит дом в прохладной тишине.Чья тень метнулась по стене?Кто в лунный час вдоль окон бродит?Кто с кухни хитрых глаз не сводит?Все Мотря! Как ей, черту, спать:Сейчас француженка-кухаркаСкользнет и сгинет в гуще парка,А Мотря сзади, словно тать…

Узнала! У пруда садовникЗасел с кухаркою в шиповник.А пса к забору привязал,Чтоб он влюбленным не мешал.Жену садовника позвать бы…Вот будет бой! На всю усадьбу…Но по дороге у окнаОна прильнула ухом к раме:О чем жужжат две гостьи — дамы?Хохлушка все ведь знать должна.

На сундуке букет ромашки.Зажав в зубах плечо рубашки,Свершает Мотря туалет.Дрожит свечи неверный свет…Свернула косы кладкой пышной,Задула свечку и неслышноСкользнула к лестнице крутой,—«Панич?..» — стоит и дышит тяжко.С плеча спускается рубашка…О Муза, запахнись фатой!

Мелкобуржуазные мечты*

В туннелях парижской подземкиНа кафельных стенках не разОдна из плакатных идиллийПленяла наш беженский глаз:    На ветке чирикает чижик,    Под веткой коробочка-дом,    Владелец с солидной сигарой    Гарцует на стуле верхом…           Не раз, дожидаясь вагона,                Игнатий Кузьмич           Глядел, улыбаясь влюбленно,           На ветку и домик-кулич.

За час от шального Парижа —Сто метров зеленой земли!У желтой калитки теленок,В кустах контрабасят шмели.    Подсолнух дежурит у входа,    В столовой складная постель,    На грядках капуста в кудряшках…    Цыпленок клюет каротель…           Женился б на беженке Кате,                Кота бы завел…           Она бы валялась в кровати,           А он бы ей кофе молол.

По мудрым канонам природа,—Когда седина в бороде,—Невольно влечет человекаСидеть на своей борозде…    Французы давно это знают,    А нам это вдвое ясней:    Своя тростниковая крыша    Всех партий на свете родней!           Двоюродной родиной новой                Исполнится дух,           Когда над калиткой сосновой           Свой собственный крикнет петух…

Но, горе… Кузьмич в ресторанеВсю ночь тарахтит в барабан…Мелькнет негритянская пакляИ шведки раскормленный стан,    Извилисто ерзают пары,    Гнусаво гундосит труба…    В антракте он кротко стирает    Холодные капли со лба,—           И чижик свистит ему с ветки                Сквозь дым с потолка,           И хмель на садовой беседке           В мечтах расправляет рука…

Не курит, не пьет, не флиртует,Сам гладит крахмальную грудь.Куда только франки уходят?Не жизнь, а цыганская муть!    Кой-что он припас для хозяйства:    Передник и старый брезент…    Хозяйка (он склеил ей зонтик)    Дала ему лейку в презент.           Найти б поручительство в банке,                Без банка — капут…           В коробочке двадцать два франка,           А цены на землю растут!..

Газета*

        В освещенном квадрате        Вдоль стен рядами        В сосновых клетках        Кипы газет…        Четко и сухо        Прерывистой дробью        Стрекочет машинка:        Спешит — спешит!        В углах за столами,        Расставив локти,        Молчаливые люди        Строчат и стригут.        Ножницы звякнут,        Лист прошуршит,        Прищелкнут пальцы,        И снова тишь…        Зимой и летом        Перед глазами        Все те же обои,        Все тот же пейзаж:        За окнами стены,        В комнате полки,        На зеркале надпись:        «Нельзя шуметь».

Порой то те, то эти глазаУплывают за дымом окурка…Из статьи вырастает, качаясь, лоза,На лозе смешная фигурка —Желтый камзолик, вишневый колпак,В бисерных глазках усмешка:«С утра и до ночи все пишешь, чудак?Подумаешь, экая спешка!Что, друг мой, вспомним сегодня с тобой?Под Киевом дачу лесную,Разлив Днепра — простор голубой,Иль Настю, медичку шальную?»Но надо писать, нельзя вспоминать —Додымился окурок до края,И беглые строки ложатся опять,Глобус земной оплетая.

Онемеют плечо и рука,Заклубятся в глазах облака,Потолочные звезды в тумане…Смены нет, — работа не ждет:Обозренье — поминки — отчет,Пена дней на словесном экране…

Нервной кляксой стрельнуло перо.Не сбежать ли без шляпы в бистро?Чашка кофе пришпорила б сердце…Наклоняются плечи к столу,И газетная Муза в углуПодсыпает в чернильницу перцу.

Без земли и без границМы живем в юдоли этойВроде странствующих птицС ежедневною газетой…Рано утром взвизгнет трель.Петр Ильич в обычной роли:Из-под двери тащит в щельБелый хвостик бандероли.Как влюбленный гимназист —Неумытый и небритый —У окна в шуршащий листПогружает он ланиты.Стул скрипит… Под потолокВьются сизые колечки,Без газетных русских строкПетр Ильич, как гусь без речки:Каждый день к нему под дверьПроникают без отмычкиГолоса надежд, потерь —Эхо русской переклички…

Кто б ты ни был: врач, шофер,Адвокат ли из Рязани,Вологодский ли актерИль настройщик из Казани,—На газетной полосе(Поищи лишь там, где надо),Словно русский мак в овсе,Ждет тебя твоя услада.Будешь бриться, а зрачок,Как всегда, вопьется в строчки,Даже чистя пиджачок,Ты прочтешь столбец до точки…А потом, летя в бюроСквозь французскую столицу,Развернешь ты вновь в метроПредпоследнюю страницу:Слухи — справки — вечера(О ковчег с цыганским пеньем!)И подкидыши пера —Письма «с истинным почтеньем»…А напротив, худ, как хлыст,Не земляк ли твой из ВяткиС оборота тот же листПробежал во все лопатки.

Ты представь себе теперь:Если завтра под порогомНе газету сунут в дверь,А один лишь лист с налогом.Целый день, как вурдалак,Будешь грызть жену и сына…Не поможет ни табак,Ни флакон бенедиктина!Посему, читатель-брат,Придирайся, да не очень,—Журналист и так до пятЕжедневно заморочен.Пусть бурлит российский спор,Пусть порою не без драки,Но пока есть свой костер,—Искры светятся во мраке…

Парижское житие*