Наум Коржавин - На скосе века Страница 28

Последний язычник

Письмо из VI века в XX

Гордость,     мысль,        красота —              все об этом давно отгрустили.Все креститься привыкли,            всем истина стала ясна…Я последний язычник          среди христиан Византии.Я один не привык…         Свою чашу я выпью до дна.Я для вас ретроград —           то ль душитель рабов и народа,То ли в шкуры одетый           дикарь с придунайских равнин…Чушь!    Рабов не душил я —             от них защищал я свободу.И не с ними —       со мной          гордость Рима и мудрость Афин.Но подчищены книги…            И вряд ли уже вам удастсяУяснить, как мы гибли,            притворства и лжи не терпя,Чем гордились отцы,          как стыдились, что есть ещё рабство.Как мой прадед сенатор           скрывал христиан у себя…А они пожалеют меня?           Подтолкнут ещё малость:Что жалеть,      если смерть —            не конец, а начало судьбы.Власть всеобщей любви           напрочь вывела всякую жалость,А рабы нынче — все.          Только власти достигли рабы.В рабстве — равенство их:            все — рабы, и никто не в обиде.Всем   подчищенных истин            доступна равно                   простотаМиром правит Любовь, —            и живут для Любви —                      ненавидя.Коль Христос есть Любовь,              каждый час распиная                        Христа.Нет, отнюдь не из тех я,           кто гнал их к арене и плахе,Кто ревел на трибунах,            у низменной страсти в плену.Все такие давно        поступили в попы и монахи.И меня же с амвонов           поносят за эту вину.Но в ответ я молчу.         Всё равно мы над бездной повисли.Всё равно мне конец,          всё равно я пощады не жду.Хоть, последний язычник,            смущаюсь я гордою мыслью,Что я ближе монахов          к их вечной любви и Христу.Только я — не они, —          сам себя не предам никогда я,И пускай я погибну,         но я не завидую им:То, что вижу я, — вижу.           И то, что я знаю, — я знаю.Я последний язычник.          Такой, как Афины и Рим.Вижу ночь пред собой.            А для всех — ещё раннее утро.Но века — это миг.          Я провижу дороги судьбы:Всё они превзойдут.          Всё в них будет: и жалость, и мудрость…Но тогда,    как меня,         их потопчут другие рабы.За чужие грехи       и чужое отсутствие меры,Всё опять низводя до себя,             дух свободы кляня:Против старой Любви,          ради новой немыслимой Веры,Ради нового рабства…           Тогда вы поймёте меня.Как хотелось мне жить,           хоть о жизни давно отгрустили,Как я смысла искал,         как я верил в людей до поры…Я последний язычник          среди христиан Византии.Я отнюдь не последний,           кто видит,                 как гибнут миры.

* * *

К себе, к себе — каким я был и стал.К себе — пускай поблёк я, пусть устал.Сквозь вызванную болью злость к толпе,Сквозь даже представленье о себе.

К себе, к себе — чтоб знать, чего хочу.С чего молчу и отчего кричу.Чтоб с правдой слиться смысла своего.Чтоб устыдиться — если есть чего.

К себе, к себе, чтоб слушать шум листвы.К себе — чтоб вновь в душе воскресли вы:Всё — тот, кто свят, и чья судьба — грешить.К себе — чтоб знать, как всем непросто жить.

К себе, к себе — чтоб к вам живым прийти,Чтоб никого потом не подвести.Чтоб где-то на изломе бытияНе оказалось вдруг, что я — не я.

* * *

Люди могут дышатьДаже в рабстве… Что злиться?Я хочу не мешать —Не могу примириться.

Их покорство — гнетёт.Задыхаюсь порою.Но другой пусть зовётИх к подъёму и к бою.

Мне в провалах судьбыОдинаково жуткоОт покорства толпыИ гордыни рассудка.

Ах, рассудок!.. Напасть!В нём — при точном расчёте —Есть капризная властьВозгордившейся плоти, —

Той, что, спятив от прав,В эти мутные годы,Цепи Духа поправ,Прорвалась на свободу,

Ничего не любя,Вдохновенна до дрожи,Что там Дух! — И себяРастоптать она может.

И ничем не сыта,Одурев от похабства,Как вакханка кнута,Жаждет власти иль рабства.

Вразуми нас, Господь!Мы — в ловушке природы.Не стеснить эту плоть,Не стесняя свободы.

А свобода — одна.И не делится вроде.А свобода — нужна! —Чтобы Дух был свободен.

Без него ж — ничегоНе достичь… В каждом гнётеТех же сил торжество,Власть взбесившейся плоти.

Выбор — веку под стать.Никуда тут не скрыться:Драться — зло насаждать.Сдаться — в зле раствориться.

Просто выбора нет.Словно жаждешь в пустыне.Словно Дух — это бредВоспалённой гордыни.

Лучше просто дышать,Понимать и не злиться.Я хочу — не мешать.Я — не в силах мириться.

Злоба дня

Нам выпал трудный век —            ни складу в нём, ни ладу.Его огни слепят —         не видно ничего.Мы ненавидим тех,          кого жалеть бы надо,Но кто вовек жалеть          не стал бы никого.И всё-таки как знать —            наш суд не слишком скор ли?Мы злы, а так легко         от злости согрешить.Мы ненавидим тех,          чьи пальцы жмут нам горло,Хоть знаем: им теперь           иначе не прожить.Да, их унять — нельзя,           их убеждать — напрасно.Но в нашу правду стыд           незнамо как проник.Мы ненавидим тех,          кто стал рабом соблазна,Забыв, что тот соблазн            пришёл не через них.Он через нас пришёл,          наш дух в силки попался.Такая в сердце сушь,          что как нам жить сейчас?Мы ненавидим тех,          чьи жмут нам горло пальцы…А ненависть в ответ         без пальцев душит нас.

В защиту прогресса

Западным левым и московским «славянофилам»

Когда запрягут в колесницуТебя, как скота и раба,И в свисте кнута растворитсяНе райская с детства судьба,

И всё, что терзало, тревожа,Исчезнет, а как — не понять,И голову ты и не сможешьИ вряд ли захочешь поднять,

Когда все мечты и загадки,Порывы к себе и к звездеВдруг станут ничем — перед сладкойНадеждой: поспать в борозде,

Когда твой погонщик, пугаясь,Что к сроку не кончит урок,Пинать тебя станет ногамиЗа то, что ты валишься с ног, —

Тогда — перед тем как пристрелятТебя, — мол, своё отходил! —Ты вспомни, какие ты трелиНа воле, резвясь, выводил.

Как следуя голосу моды,Ты был вдохновенье само —Скучал как дурак от свободыИ рвался — сквозь пули — в ярмо.

Бунт скуки! Весёлые ночи!Где знать вам, что, в трубы трубя,Не Дух это мечется — хочетБездушье уйти от себя,

Ища не любви, так заботы,Занятья — страстей не тая…А Духу хватило б работыНа топких путях бытия.

С движеньем веков не поспоришь,И всё ж — сквозь асфальт, сквозь векаВсё время он чувствует, сторож,Как топь глубока и близка.

Как ею сближаются дали,Как — пусть хоть вокруг благодать, —Но люди когда-то пахалиНа людях — и могут опять.

И нас от сдирания шкурыНа бойне — хранят, отделив,Лишь хрупкие стенки культуры,Приевшейся песни мотив.

…И вот, когда смыслу переча,Встаёт своеволья волна,И слышатся дерзкие речиО том, что свобода тесна,

Что слишком нам равенство тяжко,Что Дух в мельтешенье зачах…Тоска о заветной упряжкеМне слышится в этих речах.

И снова всплывает, как воля,Мир прочный, где всё — навсегда:Вес плуга… Спокойствие поля…Эпический посвист кнута.

Гагринские элегии