Олег Ладыженский - Мост над океаном Страница 28

Неубит,

Неприкаян,

Ты не первый – второй."

УБЕЖДЕННОСТЬ

Когда мы разбежимся навсегда,

Уже все зная, но еще надеясь,

Когда я от тебя куда-то денусь

И растворюсь в безвидности; когда,

Качнувшись на ребре, – не в масть! не впрок! –

Мир упадет под ноги стылой решкой,

А небо распахнется рваной брешью,

И притворится рок кублом дорог;

Когда мы бросим мимолетный взгляд,

Как от барьера в лоб бросают пулю,

Когда мы проморгаемся вслепую,

Проселком неухоженным пыля,

И обнаружим, что пуста земля,

Что дух давно над водами не рыщет,

Удачлив Йов, роскошествует нищий,

Бастард в гербе рисует вензеля

Короны, и незыблем столп династий,

Срок жизни долог, изобилен дом,

Всё хорошо, всё в мире дышит счастьем,

И только мы друг друга не найдем,

Что, впрочем, пустяки…

Тогда – кричи.

Приду с утра. Нет, в полдень. Нет, в ночи,

В любое время суток, сквозь года.

В конце концов, что значит "навсегда"?!

* * *

Страшен поэт на исходе чернил.

Боже, зачем ты меня сочинил?!

ИЗ ПОДВОРОТНИ

А я прощаться не умел, да и сейчас не смог,

А я и так не очень смел, а тут и вовсе взмок,

А я, чтоб не сойти с ума, решил закончить сам –

И уходил, и понимал: уже не встретимся…

И уходил, и не хотел, и все смотрел назад –

Не побежать ли в темноте искать твои глаза?

А ты была и не была, и улица темна,

Да только не было там глаз – была одна спина.

А со спиною говорить не по карману мне,

А то, что не родился крик – так тут обману нет.

Всю боль кричащую загнал в себя обоймой я,

Да только шла твоя спина, как бронебойная…

Я прошатался по дворам, вернулся к полночи,

А я за чаем до утра кричал о помощи,

И все глядело на меня стекло оконное –

Как уходящая спина твоя, спокойное.

А ты не думай сгоряча, стекло оконное,

А ведь неделю проторчал у телефона я,

А я тот номер отыскал как бы нечаянно

И постепенно привыкал к его молчанию…

А только стрелки у часов бегут-торопятся,

И покатилось колесом перо по прописям,

Давно разбитое перо, давно не годное –

А только встретились в метро через полгода мы.

Там что-то диктор говорил, а люди слушали,

А ты стояла у двери, скучнее скучного,

А ты увидела меня там, у разменного –

Я пятаки себе менял, монеты медные.

А разменял я серебро на грош с полушкою,

И не искал я в том метро чего-то лучшего,

Мы просто встретились в толпе уже в другом году –

И я пошел спиной к тебе, глазами к выходу.

А я пошел, я побежал, а ты была одна,

А на дворе была зима, и было холодно,

А на дворе белым-бело, мело по городу –

И было очень тяжело идти по холоду…

АМНИСТИЯ

"Амнистия" – греч. "Забвение".

Пью из Леты,

убегаю от тоски.

Пью из Леты –

чашку-память на куски.

Мы – поэты.

нам хреновее, чем всем.

Пью из Леты.

Насовсем.

…старые долги,

новые враги –

жизнь прошла, жизнь закончилась быстро так.

Я не стал своим

ни тебе, ни им:

не сумел, не посмел и не выстрадал.

На дворе трава,

на траве дрова,

на дровах пожелтевшие листья – и

ты была права,

что качать права

стало вдруг до смешного бессмысленно.

Пью из Леты –

злые капли по губам.

Кто ты? где ты? –

насмехается судьба.

Будто плети:

дни, мгновения, года.

Пью из Леты.

Вдрабадан.

ПРОСЫПАЮСЬ

Женский профиль на фоне окна

Мою душу сомненьем отравит:

Это явь – продолжением сна

Или сон – продолжением яви?

И давно за окном не весна,

А осенних ветвей позолота,

Распростерта над сонным болотом,

Вниз роняет мои имена.

Жизнь конечна. Ликуй, сатана!

Мне не быть ни святым, ни весенним.

Но внезапным, случайным спасеньем –

Женский профиль на фоне окна.

* * *

А свиньи подбирали бисер,

Что я метал,

В их грозном хрюканье и визге

Гремел металл:

"Еще! Зачем остановился!

Горстями сыпь!"

И мрачно за окрестным свинством

Следили псы…

ФЕВРАЛЬ

"Февраль. Достать чернил и плакать…"

А знаешь, я душу ни богу, ни дьяволу,-

Мне жалко души.

А знаешь, ведь Савлу достанется Савлово,-

Дыши, не дыши.

И белой поземкой февраль, будто саваном,

По насту шуршит.

Мы долго живем, нам судьбою отмерены

Не миги – века.

По краю плетемся, усталые мерины,

И в мыле бока,

Не Цезари, не Ланселоты, не Мерлины…

Не в лыко строка.

А знаешь, с тобой мне поземка февральская

Июня теплей,

А знаешь, сугробы расцвечены красками

В таком феврале,

Налей мне глинтвейну с корицей и сказками.

До краю налей.

МЭЙЛЫ РУССКОМУ ДРУГУ

Нынче ветрено, и волны с перехлестом,

Скоро осень, все изменится в округе…

Х

Нынче холодно, и в доме плохо топят,

Только водкой и спасаешься, однако,

Я не знаю, Костя, как у вас в Европе,

А у нас в Европе мерзнешь, как собака.

Приезжай, накатим спирту без закуски

И почувствуем себя богаче Креза –

Если выпало евреям пить по-русски,

То плевать уже, крещен или обрезан.

Я сижу за монитором. Теплый свитер,

Уподобившись клопам, кусает шею,

В голове кишат мечты про аква-виту –

Лишь подумаю, и сразу хорошеет.

Х

За окном в снегу империи обломки,

Пес бродячий их клеймит мочою желтой,

Знаешь, Костя, раз сидим на самой кромке,

То уж лучше бы в штанах, чем голой жопой.

И приличней, и не так страдает анус,

И соседи-гады сплетничать устали.

Никуда я не поеду. Здесь останусь, –

Мир и так уже до дырок истоптали.

Близко к вьюге – далеко от Кали-юги.

Как сказал мне старый хрен у ресторана:

"Все жиды и губернаторы – ворюги!"

Взгляд, конечно, очень варварский и странный.

Х

Был в борделе. Думал, со смеху не встанет.

Дом терпимости эпохи Интернета:

Тот к гетере, этот к гейше иль к путане…

Заказал простую блядь – сказали, нету.

Поживем еще. А там и врезать дуба

Будет, в сущности, не жалко. Может статься,

Жизнь отвалит неожиданно и грубо,-

Все приятнее, чем гнить вонючим старцем.

Сядем где-то между Стиксом и Коцитом,

На газетке сало, хлеб, бутылка водки,

И помянем тех, кто живы: мол, не ссы там!

Все здесь будем. Обживемся, вышлем фотки.

Х

Холод стёкла заплетает кружевами.

В щели дует. Как всегда, забыл заклеить.

В старом скверике февраль переживает

И, ссутулившись, метется вдоль аллеи.

Календарь китайский с рыбками. Сардины

Или шпроты – жрать охота, вот и грежу.

Подоконник белый. Белые гардины.

В кресле – я. Еще бываю злой, но реже.

АВТО-ОДА

Я тупо приближаюсь к сорока.

Я пью коньяк, страдаю от похмелья,

Закусываю пиво карамелью,

И тупо приближаюсь к сорока.

Я мудро приближаюсь к сорока.

Я знаю Будду, Кришну, Моисея,

Я создал половину "Одиссея…"

И мудро приближаюсь к сорока.

Я лихо приближаюсь к сорока.

Лукавый бес в ребро стучит рогами

И, убежденный гений полигамий,

Я лихо приближаюсь к сорока.

Я смело приближаюсь к сорока.

Пускай из грязи нам не встать князьями,

Но, преданными окружен друзьями,

Я смело приближаюсь к сорока.

Я тихо приближаюсь к сорока.

Жена и дочь мое смягчают сердце,

Как водку улучшают медом с перцем…

Я тихо приближаюсь к сорока.

Я бодро приближаюсь к сорока,

Способный на поползновенья ваши

Ответить микацуки и маваши,

Плюс попаданье в челюсть кулака.

Я с кайфом приближаюсь к сорока.

Употребляя внутрь и наружно,

Я знаю, что душе и телу нужно,

И с кайфом приближаюсь к сорока.

Пусть нам судьба отмерила срока –

Так выпьем, чтоб и после сорока

Тверды мои остались атрибуты: