Коста Хетагуров - Осетинская лира Страница 3

А мать побиралась

По разным дворам.

Охотничье дело -

На смертном пути.

На кладбище – тела

Отца не найти.

Скитался по свету -

Светло или мгла…

Разбился он где-то! -

Вдруг весть к нам дошла.

Жена погрустила,

И вскоре потом

Продать поспешила

И землю и дом.

Проела и – крышка.

Ведь взрослым видней!

Как мог я, мальчишка,

Указывать ей!

Совсем без призора

Остался, пострел, -

Мне десять. Как скоро -

Хоть плачь! – повзрослел.

А мачеха тут же

(Лишь год прождала),

Нашла себе мужа,

За ним и пошла.

В соседстве неблизком

Средь новых забот

Теперь в Алагирском

Ущелье живет.

– Живи, ты свободен,

Умрешь, не беда! -

К какой я был годен

Работе тогда?

– Как хочешь! – сказала.

Я помню сейчас:

Ягнят поначалу,

Голодный, я пас.

Постель моя – травы…

Батрак, среди дел,

Задиристо, право,

«Да-да-дай» я пел.

Подпасок примерный,

Я стал пастухом.

Мне по десять мерок

Платили зерном.

Котомка, да шапка,

Да хлеба кусок, -

В накидке не зябко,

Работай, дружок!

Ругали, пороли, -

Я все испытал!..

Но все же порою

«Да-да-дай» певал.

И вот мне шестнадцать -

Мужчина, у дел.

Успел наиграться,

Поспать я успел.

Косарь я плечистый, -

Крутая рука.

Размашисто, чисто

Побрею луга.

Иду – не удержишь, -

Косою звеня.

Но где они, где же

Луга у меня?

Земля моя, где ты?

Не видно ничуть.

Запродана, нету.

Кого попрекнуть?

Батрачил, отчаясь,

Я до двадцати.

Чего не встречалось

На этом пути?

Силен был, и кряжист,

И крепок мой шаг…

Любую нес тяжесть,

Как истый ишак.

Знал дело любое:

Как ткал я сукно!

Шитье золотое

Освоил давно.

Иглой, как портниха,

Я лихо владел…

Работая, тихо

«Да-да-дай» я пел.

А сердце… Покоя

Ему не дано.

Скажи: ты плохое! -

Поверит оно?

Играет лучами

Порою дневной

И любит ночами

Скитаться с луной.

И слышит – откуда? -

Свободы призыв.

И кровь – не причуда

Кипит в нем. Порыв!

Краса длиннобровой

Смутила юнца.

Ни крепкого слова,

Ни просто словца.

Меня закачало

И кружит опять.

Не видно начала,

Конца не видать.

Увижу – отрада…

А вот иногда

От этого взгляда

Мне гибель, беда.

Дичился, молчал я,

Работу губя,

Судьбу проклинал я,

Бежал от себя.

От всех отгорожен,

Шел трудной тропой.

Гей, сердце, кто может

Бороться с тобой?

Зачем мне светила

Среди бела дня?

Зачем проходила

Ты мимо меня?

Само простодушье, -

Ты скрытно добра.

Ведь я без оружья, -

К чему ж кобура?

Зачем издалека

Беседу веду,

Печально жестоко

Тревожу мечту?

Обвалы-заботы

Зимой нам страшны.

А осень – работы…

Что ж краше весны?

Земля – как ликует!

Светлы небеса.

Трава! Не ворует

Соломы коза.

И реки желтеют,

И горы черны,

И птицы смелеют

От чувства весны.

Все жарче, все злее

У сердца запал.

Эй, парень, живее!

Куда ты пропал?

Похвастался силой?

Смири свою кровь.

Родителям милой

Калым приготовь.

Достаток батрачий…

Готов мой калым.

Он собран, а значит -

Не медли ты с ним.

Мой конь – чего ж проще? -

Соль ел у меня

С ладони, – для тещи

Купил я коня.

Но вот… Что же было

Причиной тревог?

Отец моей милой

Не только лишь строг, -

Он высокомерен

Всегда с батраком.

Сырдоном и зверем

Входил он в свой дом.

Всем рот затыкает,

Словца не сказать…

А девушка тает,

В отчаянье мать.

В согласье мы с нею

И с нами – она.

Отец же все злее,

Медведь! Сатана!

Клал жертвы я Богу -

Не принял их Бог.

А сердце – тревоги

И боли комок.

Кого послать сватом?

Кто время найдет

Для нищего брата,

Для брата невзгод?

Кого послать сватом?

Кто сможет помочь?

Медведь грубовато

Прогонит всех прочь.

Пойти мне? Но чую, -

Что все загублю.

А вдруг не смолчу я?

Вспылю – не стерплю.

Какие-то сваты

Сидят у отца.

Мать в гневе и свято

За нас до конца.

А дочь безутешна,

Рвет волосы дочь…

И все – безуспешно…

Мне ей не помочь!

Но все ж и намедни

Взывала ко мне:

– Ты где же? Немедля

Явись, хоть во сне!

Такие заботы!

Вот вся моя быль.

Спросил меня: кто ты? -

Отвечу: бобыль!

ФСАТИ

Сладко спать усталым.

Утром сон могуч…

Но скользит по скалам

Первый солнца луч.

Все кругом искрится,

Ветерок шумит,

Пробудились птицы…

Только Фсати спит.

Старца-исполина

В мире кто древней?

Вот вершин вершина -

Он живет на ней.

Снег сияет горный:

Манит вышина.

Там – нихас просторный,

А на нем – сосна;

С диких скал свергаясь,

Воет водопад;

С двух сторон, сверкая,

Ледники висят,

Камни с грозным шумом

Катятся с высот…

Лесом скрыт угрюмым,

Фсати здесь живет.

Стол его, сиденье -

Все хрусталь сплошной.

Из рогов оленьих -

Ложе под сосной.

Шерсть на нем медвежья,

Козий пух лежит…

Фсати утром свежим

Беззаботно спит.

Машут лопухами

Семь безусых слуг,

От него упрямых

Отгоняя мух.

Семь других румянят

На огне шашлык,

Жарят бок бараний -

Будет рад старик…

Гром гремит.

Поднялся С ложа Фсати: «Оф!

Я проголодался -

Завтрак мой готов?..»

Жирный бок грызет он.

Вдруг запели.»Гей!

Видно, вновь – охота.

Погляди скорей!..»

Юноша проворно

К леднику шагнул,

Со стремнины горной

В бездну заглянул

И без промедленья

Крикнул: «Слышу зов -

Просят там оленя

Девять ездоков.

Кони статны. Ружья

Крымские блестят…

– Нам олень бы нужен,

Пусть худой! – кричат».

– Щеголям блестящим,

Глупый, откажи:

Знай – у бедных тащит

Скот им Уастырджи.

Пусть он угостит их

Краденым скотом

Да аракой сытых

Напоит потом!..

Солнце на закате.

Песни вновь слышны,

Вновь прислужник Фсати

Сморит с вышины.

«Семерых на круче

Вижу бедняков,

Слышу их могучий,

Их веселый зов:

– О, уарайда, Фсати!

Щедрый, к нам явись.

Ты на горном скате,

Погляди-ка вниз

Ты оленя, Фсати,

Дай нам в добрый час.

Ты на горном скате,

Ты взгляни на нас!..»

В стареньких арчита,

С плохоньким ружьем.

Головы побриты

Сломанным серпом…

– Гей, юнец! Рогатых

Выпусти скорей:

Угости, как надо,

Дорогих гостей.

НА КЛАДБИЩЕ

Нет похорон многолюднее наших…

Нынче такая толпа провожавших

С гор и долин собралась -

Не повернуться на кладбище было,

Старый и малый стояли уныло,

Низко над мертвым склонясь.

Был он единственный сын у слепого Старца.

На черных носилках сурово

Вот он замолк, недвижим.

Труженик вечный, старательный в деле,

До Алагирского был он ущелья

В каждом селенье любим.

С детства не знал он еды прихотливой,

Не щеголял он в черкеске красивой,

Да и не думал о том.

Скромный, со всеми он был одинаков.

И до сегодня сафьянных чувяков

Мы не видали на нем.

Нынче ж, смотрите, нарядный какой он!

Как у невесты, затянут и строен

Мертвого юноши стан.

Золото ярко блестит на одежде.

Разве оружье на юноше прежде

Кто замечал из крестьян?

Шашка с винтовкой под стать удалому.

Часто ль, однако, с оружьем из дому

Он выезжал, как джигит?

Сроду коня у него не бывало!

Только теперь, когда время настало,

Конь перед мертвым стоит.

Женщины стихли… Умолкло рыданье…

Вот к мертвецу, соблюдая молчанье,

Старец подходит седой.

Темную кожу изрыли морщины,

Шапка, шубенка – из старой овчины…

Думаем: кто он такой?

Вытер он слезы дрожащей рукою,

Выпростал бороду перед толпою,

Взял за уздечку коня.

Смолкли мгновенно пред ним разговоры,

Люди печально потупили взоры,

Плачет, рыдает родня.

Старец на краткое замер мгновенье,

Вдруг он собравшимся на удивленье

Стал не спеша говорить.

Коль не могу повторить его речи,

Друг мой, земляк мой, прошу издалече

Слово мое не хулить.

Вот что сказал он: «Пусть будет довека

Память светла о тебе! Человека

Взор благородный угас.

Всем ты снабжен для поездки спокойной.

Конь лишь тебе не нашелся достойный

В этот безрадостный час.

К Тереку люди отправились ныне,

Ищут по пастбищам, ищут в пустыне,

Ищут по краю земли.

Много они берегов обскакали,

Много они табунов обыскали,

Но ничего не нашли.

Видишь, на небе, под желтой горою

Три скакуна вознеслись над тобою,