Игорь Шкляревский - Дозорная ветка. Стихи и переводы Страница 3

«Год 52-й…»

Год 52-йиграет на трубе.Поет над головойв сиротской синеве.

Стена и двор пустой.Мелькнул осенний лист.В окне трубит отбойдетдомовский горнист.

Так журавли трубят,когда в последний развнизу дубы горчати бредит желтый вяз.

И мы летим во сне.Летим к себе домойв сиротской синевенад отчею землей.

Июньская ночь

Дрожал июнь, и ночью лунной,травой холодною и длинной,я шел к реке с тобою, юной,совсем как в песне той старинной!

И был мой голос необычен,когда отважился звенеть,что каждый человек трагичен,ведь каждый должен умереть.

И ты, как девочка босая,слепца ведущая домой,тревожных слов не понимая,была тревогою самой…

«Ночью птица возится в кустах…»

Ночью птица возится в кустах,не страшась посмертного забвенья.И под сердцем шевелится страх —я был мертв до своего рожденья…

Иволга, а может, козодой,—одиноко, митусливо, дробно,еле слышно шелестит лозой,словно сердце торкается в ребра!

Я был мертв до своего рожденья,но о тех непрожитых векахне осталось даже сожаленья,только птица возится в кустах.

Словно жизнь забытая мояу оврага встретилась со мною.И бежит в пространство луч огня,с двух сторон зажатый темнотою.

«Так редко дружат ум и красота…»

Ирине

Так редко дружат ум и красота,что я тобой невольно очарован,а для других давно уже устал,а для других давно гордыней скован.

Я понял землю и сухую рожьперед грозою, что уже нависла,как будто ты навстречу мне идешь!Так редко в мире нежность бескорыстна.

Должно быть, мир задуман был мудрей,но в схему звезд проник расчет не точный,я о бессмертии души твоей —так редко ум свободен непорочный!

Один в лесах

Я жил в лесах на 107-й версте.И до утра на воле, на пределеберезы на твоем лице шумели!Под шум берез я думал о тебе.

Под шум берез я думал о тебе.Я вздрагивал — казалось, что светает.Какой-то свет блуждает в темноте,какой-то звук его сопровождает.

Кричали птицы, угасал костер,а небосвод все ярче разгорался.Я забывался, слушая простор,но с именем твоим не расставался.

И от тебя в отчаянной даливдруг понял я, когда кричали птицыи к звездам рвался хриплый крик возницы,как нам немного надо для любви,

чтоб нас двоих в один и тот же мигодно живое пламя озарилои чувство синей вечности пронзилонасквозь, как этот журавлиный крик!..

Старинный вальс

Подул холодный, резкий, яркийоктябрь. И опустели парки.И сразу обезлюдел пляж.Теперь весь этот берег наш!Пустует летняя эстрада —вся в полумертвых мотыльках,как будто в нотах и в словах,вчера забытых впопыхах,так ей и надо, так и надо!Как весело сегодня мне —опять за сценою фанернойпоток веселья эфемерныйоколевает в синеве!Как радостно — костры горят,и пожирает дым забвеньяпустые жалкие сомненьяи горести, что напрокат.Отбарабанили, умчалифлейтист, ударник и хохмач,зато восторги и печаливернулись! Радуйся и плачь.И счастлив слух неутонченный,и полон смысла небосвод,когда с березы рупор черныйстаринный вальс передает.Опять и музыка и словоживут единою семьей,и общий смысл всего живогов слезах встает перед тобой.

«Тревожно мне в городе Минске…»

Тревожно мне в городе Минске,как будто живу без пропискии книгу мечтаю издать…Тревожно, как будто опятьвсе заново мне начинать!А помнишь, как было вначале?Во тьме паровозы кричали,на стройке костры полыхали,гудела всю ночь магистраль.А мода на грусть и печальтебя и меня миновала —так искренне мы горевалии так высоко ликовалив той комнате, с окнами вдаль!

Из юношеских тетрадей

Как старуха солнце воровала

Я жил в глухом районе Минскасредь лая, хохота и визга,среди старух и стариков,и каждый вечер в семь часовскрипел засов, скрипел засов!Старуха ставни закрывала,ключами ржавыми звеня.Старуха солнце воровалау солнцелюба, у меня!Прекрасно и неуловимо,как золотой плавник налима,тонул закат во тьме кромешной,тонул закат, всплывал рассвет,но я не помню их, конечно,их просто не было и нет.Шестьсот рассветов и закатови каждый месяц треть зарплатызаплачено за тот чердак,за тот колодец неглубокий,где сочинял один дурактакие солнечные строки.А в девять ставни открываластаруха эта, ну и дрянь!Как будто солнце даровала —мол, полюбуйся, ну-ка, глянь…Все краски, отблески и звуки,как нищему, дарила мне.Желаю сгинуть той старухе!Желаю солнца всей земле!

Детство

Отвратительны подачки!И поэтому веснойтак прекрасен грохот тачкина разбитой мостовой.

О, горячий блеск монет.В поле «юнкере» доломаеми утильсырью — привет!Все равно не унываем.

В небе сушится таранька,а на плесе тол гремит.Как на летчике кожанка,сотня новая хрустит.

Ряд базарный закачался,сыт и весел обормот.Тот, кто в детстве настрадался,в юности свое возьмет!

Браконьеры

Инспектор, друг из рыбнадзора,ты не спасешься от позора!Уже смолою пахнут лодки,а возле домика вдовыопять язятники оглохлиот разгулявшейся воды!Еще волнуют их разливы,но этой гулкой воли властьуже слабее, чем наживывсе возрастающая страсть.Не зря с утра они хлопочути новый пробуют мотор,над рыбнадзоровцем хохочут,не пойман за руку — не вор!Опасность дело окрыляет,удача головы кружит.Их только аммиак пугает,их только нефть в реке страшит.

«С Днепра на город плыл туман…»

С Днепра на город плыл туман —не одиночество, а мнимость,и лишь окно вдали светилось,там пел о жизни графоман.

Но, тяжкий груз взвалив на плечи,увы, не знал он русской речии в сорок лет постичь не смог,что вдох и выдох — это вздох.

И все же я его любилза гордость, бедность и отвагу,за то, что ночью выходил,дрожа от сырости, к оврагу.

Он знал — при жизни славы нет,и насмерть бился над сонетом.На зависть истинным поэтамон жил, как истинный поэт.

Рыжая Майя

В городе ночью шумят листопады.Воздух трещит за стеклянной стеной.Я засыпаю, лечу под канаты и,просыпаясь, трясу головой.Тренер не спит — финалисты продули!Лучшую «муху», как ветром, смахнули!«Тяж» разучился удары держать.Очень страдает. А мне наплевать.Радостей жизнь для меня не избыла.Что мне какой-то проигранный бой?Вечером слава меня обделила,утром уже окрылила любовь!Юноши дуют в спортивные трубы.Кружится мусор вчерашнего дня.Листья летят. И в разбитые губырыжая Майя целует меня.

«Подросток у тебя в подъезде…»