Иосиф Бродский - Пейзаж с наводнением Страница 3

Из Парменида

Наблюдатель? свидетель событий? войны в Крыму?Масса жертв — все в дыму — перемирие полотенца…Нет! самому совершить поджог! роддома! И самомувызвать пожарных, прыгнуть в огонь и спасти младенца,дать ему соску, назваться его отцом,обучить его складывать тут же из пальцев фигу.И потом, завернув бутерброд в газету с простым лицом,сесть в электричку и погрузиться в книгуо превращеньях красавиц в птиц, и как их местазарастают пером: ласточки — цапли — дрофы..Быть и причиной и следствием! чтобы, N лет спустя,отказаться от памяти в пользу жертв катастрофы.

«Только пепел знает, что значит сгореть дотла…»

Только пепел знает, что значит сгореть дотла.Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперед:не все уносимо ветром, не все метла,широко забирая по двору, подберет.Мы останемся смятым окурком, плевком, в тенипод скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст.И слежимся в обнимку с грязью, считая дни,в перегной, в осадок, в культурный пласт.Замаравши совок, археолог разинет пастьотрыгнуть; но его открытие прогремитна весь мир, как зарытая в землю страсть,как обратная версия пирамид.«Падаль!» выдохнет он, обхватив живот,но окажется дальше от нас, чем земля от птиц,потому что падаль — свобода от клеток, свобода отцелого: апофеоз частиц.

Реки

Растительность в моем окне! зеленый колер!Что на вершину посмотреть что в корень —почувствуешь головокруженье, рвоту;и я предпочитаю воду,хотя бы — пресную. Вода — беглец от места,предместья, набережной, арки, крова,из-под моста — из-под венца невеста,фамилия у ней — серова.Куда как женственна! и так на жизнь похожаее то матовая, то вся в морщинках кожанеудержимостью, смятеньем, грустью,стремленьем к устьюи к безымянности. Волна всегда стремитсяот отраженья, от судьбы отмыться,чтобы смешаться с горизонтом, с солью —с прошедшей болью.

Кентавры I

Наполовину красавица, наполовину софа, в просторечьи — Софа,по вечерам оглашая улицу, чьи окна отчасти лица,стуком шести каблуков (в конце концов, катастрофа —то, в результате чего трудно не измениться),она спешит на свидание. Любовь состоит из тюля,волоса, крови, пружин, валика, счастья, родов.На две трети мужчина, на одну легковая — Муля —встречает ее рычанием холостых оборотови увлекает в театр. В каждом бедре с пеленоксидит эта склонность мышцы к мебели, к выкрутасамкрасного дерева, к шкапу, у чьих филенок,в свою очередь, склонность к трем четвертям, к анфасамс отпечатками пальцев. Увлекает в театр, где, спрятавшись в пятый угол,наезжая впотьмах друг на дружку, меся колесом фанеру,они наслаждаются в паузах драмой из жизни кукол,чем мы и были, собственно, в нашу эру.

Кентавры II

Они выбегают из будущего и, прокричав «напрасно!»,тотчас в него возвращаются; вы слышите их чечетку.На ветку садятся птицы, большие, чем пространство,в них — ни пера, ни пуха, а только к черту, к черту.Горизонтальное море, крашенное закатом.Зимний вечер, устав от его заочнойсиневы, поигрывает, как атомнакануне распада и проч., цепочкойот часов. Тело сгоревшей спички,голая статуя, безлюдная танцплощадкаслишком реальны, слишком стереоскопичны,потому что им больше не во что превращаться.Только плоские вещи, как то: вода и рыба,слившись, в силах со временем дать вам ихтиозавра.Для возникшего в результате взрывапрофиля не существует завтра.

Кентавры III

Помесь прошлого с будущим, данная в камне, крупнымпланом. Развитым торсом и конским крупом.Либо — простым грамматическим «был» и «буду»в настоящем продолженном. Дать эту вещь как грудускушных подробностей, в голой избе на курьихножках. Плюс нас, со стороны, на стульях.Или — слившихся с теми, кого любилив горизонтальной постели. Или в автомобиле,суть в плену перспективы, в рабстве у линий. Либопросто в мозгу. Дать это вслух, крикливо,мыслью о смерти — частой, саднящей, вещной.Дать это жизнью сейчас и вечнойжизнью, в которой, как яйца в сетке,мы все одинаковы и страшны наседке,повторяющей средствами нашей эрышестикрылую помесь веры и стратосферы.

Кентавры IV

Местность цвета сапог, цвета сырой портянки.Совершенно не важно, который век или который год.На закате ревут, возвращаясь с полей, муу-танки:крупный единорогий скот.Все переходят друг в друга с помощью слова «вдруг»— реже во время войны, чем во время мира.Меч, стосковавшись по телу при перековке в плуг,выскальзывает из рук, как мыло.Без поводка от владельцев не отличить собак,в книге вторая буква выглядит слепком с первой;возле кинотеатра толпятся подростки, какбелоголовки с замерзшей спермой.Лишь многорукость деревьев для ветерана мздаза одноногость, за черный квадрат окопас ржавой водой, в который могла б звездаупасть, спасаясь от телескопа.

Дождь в августе

Среди бела дня начинает стремглав смеркаться, икучевое пальто норовит обернуться шубойс неземного плеча. Под напором дождя акациястановится слишком шумной.Не иголка, не нитка, но нечто бесспорно швейное,фирмы Зингер почти с примесью ржавой лейки,слышится в этом стрекоте; и герань обнажает шейныепозвонки белошвейки.

Как семейно шуршанье дождя! как хорошо заштопаныим прорехи в пейзаже изношенном, будь то выпасили междудеревье, околица, лужа — чтоб онизренью не дали выпастьиз пространства. Дождь! двигатель близорукости,летописец вне кельи, жадный до пищи постной,испещряющий суглинок, точно перо без рукописи,клинописью и оспой.

Повернуться спиной к окну и увидеть шинель с погонамина коричневой вешалке, чернобурку на спинке кресла,бахрому желтой скатерти, что, совладав с законамитяготенья, воскреслаи накрыла обеденный стол, за которым втроем за ужиноммы сидим поздно вечером, и ты говоришь сонливым,совершенно моим, но дальностью лет приглушеннымголосом: «Ну и ливень».

Открытка из Лиссабона

Монументы событиям, никогда не имевшим места:

Несостоявшимся кровопролитным войнам.Фразам, проглоченным в миг ареста.Помеси голого тела с хвойнымдеревом, давшей Сан-Себастьяна.Авиаторам, воспарявшим к тучампосредством крылатого фортепьяно.Создателю двигателя с горючимиз отходов воспоминаний. Женаммореплавателей — над блюдомс одинокой яичницей. ОбнаженнымКонституциям. ПолногрудымНезависимостям. Кометам,пролетевшим мимо земли (в погонеза бесконечностью, чьим приметамсоответствуют эти ландшафты, но неполностью). Временному соитьюв бороде арестанта идеи властии растительности. ОткрытьюИнфарктики — неизвестной частитого света. Ветреному кубистукровель, внемлющему сопранотелеграфных линий. Самоубийствуот безответной любви Тирана.Землетрясенью — подчеркивает современник, —народом встреченному с восторгом.Руке, никогда не сжимавшей денег,тем более — детородный орган.Сумме зеленых листьев, вправезаранее презирать их разность.Счастью. Снам, навязавшим явиза счет населенья свою бессвязность.

Бегство в Египет