Семен Кирсанов - Гражданская лирика и поэмы Страница 3

БАЛЛАДА О НЕИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ

Огремлите, гарматы,                       закордонный сумрак,заиграйте зорю                       на сребряных сурмах!Та седые жемчу́ги,                       слезы Запада-края,утри, матерь божья,                       галицийская краля.

Да что тебе, матерь,                       это гиблое войско?Подавай тебе, мать, хоруговь                       да мерцание войска!Предпочла же ты, матерь,                       и не дрогнувши бровью,истеканию воском —                       истекание кровью.

Окровавился месяц,                       потемнело солнцепо-над Марною, Березиною,                       по-над Изонцо.Люди шли под изволок                       перемогой похода —на Перемышль конница,                       по Карпаты пехота…

Пела пуля-певунья:                       «Я серденько нежу!Напою песню-жужелицу                       солдату-жолнежу[1]».(Под шинелью ратника,                       что по-польски «жолнеж»,тихий корень-ладанка,                       зашитая в полночь.)

Винтовка линейная                       у тебя, солдате,во всех позициях                       умей совладать ей.Котелок голодовки,                       шинель холодовкида глоток монопольки                       у корчмарки-жидовки.

Ныла война-доля!                       Флаги радужней радуг.По солдату ходило                       пять сестер лихорадок.Сестрица чахотка                       да сестрица чесотка,милосердный платок                       трясовицей соткан…

тебя в селе матка                       да невесто-младо(а в полях палатка,                       лазарет-палата).Лазаретное утро,                       госпитальный вечер.Аспирин да касторка,                       сукин сын — фельдшер!

А кто ты есть, жолнеж,                       имя свое поведай?Слово матки исполнишь —                       обернешься победой.А тебе за победу,                       або крест на пригорке,або костыль инвалидный,                       або медный «Георгий».

О, шумите, рушницы,                       невелика потеря.Артиллерия, вздрогни!                       Упади, инфантерия!Пролети, пуля-пчелка,                       попади, золотея,в лошадиную челку,                       в человечье темя.

Покачнись, брате жолнеж,                       умирая рано.Под могилкой репейного                       затянется рана.А слезы матки с невестой,                       позолотой играя,утрет божия матерь,                       галицийская краля.

БАЛЛАДА О МЕРТВОМ КОМИССАРЕ

Снарядами белых рвало и кромсало                       защитную зону.Уложила на месте шрапнель комиссара                       N-ского дивизиона.

Завалила земля, влажна и грязна,                       ни черта не видать круглым счетом.«Умирать бы не жаль бы, лежал, кабы знал:                       чья берет, — что там?»

Раскопать бы курган, посмотреть суметь,                       чье правительство, чья свобода?Комиссару неможется — смерть не в смерть!                       так четыре года.

И еще протаяло, кто его знает,                       сколько лет?Гимнастерка истлела — ряднина сквозная.                       Только скелет.

Слышит: лошадь копытами плюх да плюх,                       заскрипело, — кажись, пашут.Неглубо́ко берет — по-бедняцки — плуг.                       «Кабы знать: чью землю пашут?                       Чужую или нашу?..»

Надо лбом комиссара волк провыл, —                       ну и горе!Прямо в сердце ему заразихи-травы                       опустился корень.

И не косит никто, и скота не пасет.                       Тихо… Недобро…Чернобыльник степной, полынь и осот                       просквозили белые ребра.

Корни пулю обвили у гладких костей,                       перепутались пальцы с осотом.Комиссару не спится. Выйти бы в степь!                       Посмотреть — что там?

Через несколько лет загрохало так,                       будто пушку тянут по тракту…«Може, снова британский движется танк?                       Нет, скорей — трактор…»

Стала светом проскваживать ночь черна,                       голове просторней.Чует — рвут из земли когтистый сорняк,                       повылазали острые корни.

Стала тяжесть ложиться, будто камень кладут                       (сам был каменщик, из рабочих).Голоса наверху, как в двадцатом году,                       только смысл голосов неразборчив.

Примерещилось мертвому — кончился бой,                       с песней войско шагает просторами,будто сам он, из камня, встает над собой                       в каменной воинской форме!

И пшеничным дыханьем, отрадой степной,                       сон прополз по глазным пустотам.Мысль, как шорох, прошла в белизне черепной                       «Знаю… что там…»

Он стоял, ладонь положив на бинокль,                       как стоял в заварухе дымной.И лежал у гранита красный венок                       от завода его имени.

Вся округа у памятника собралась,                       шапку снял участник похода.— Кабы знал наш товарищ, какая власть:                       чья победа и чья свобода!..

ЗАКАВКАЗЬЕ

Если б я был                       пароходомбыстроходным                       и роста красивого,я всю жизнь                       черноморскими водамиот Батума б до Сочи                       курсировал.«Принимаю груз,                       отдаю концы,молодые борта                       показываю».И гудят гудки,                       пристаней гонцы,от Аджарии                       до Абхазии.Если б я был                       самолетомдвухмоторным                       дюралюминиевым,я взлетел бы                       с моим пилотомна 2000 метров                       минимум.«А отсюда видна                       золотая страна,виноградная,                       нефтяная.И звенит во мне                       не мотор — струна,крик пропеллера                       оттеняя».Если был бы я                       нефтепроводомот фонтанов Баку                       до Батума,ух, и славно ж бы я                       поработали об лучшей работе б                       не думал.«Молодая кровь,                       золотая нефть,мы родили тебя                       и выходили.Так теки ж по мне,                       заставляй звенетьи дрожать                       нефтяные двигатели!»Если был бы я                       не поэтом,а Тифлисом,                       грузинским городом,я стоял бы                       на месте вот этом,упираясь                       в долину гордо.Я бы вместо сукна                       одевался в цементи под солнцем,                       в июль накаленным,задевал бы хвосты                       проходящих кометзвездной лапою                       фуникулера!

ПТИЦА БАШНИ