Константин Симонов - Жди меня (стихотворения) Страница 3

Дом

1

Тяжкий запах добра смешан с вонью эфира.Мир завешен гардиной, и прочная мглаОт сотворенья мираСтоит в четырех углах.Оно создавалось не сразу, надежное здешнее счастье.Оно начиналось с дощечки: «Прием с двух до десяти».Здесь продавалась помощь, рознятая на части:От висмута – до сальварсанаОт целкового – до десяти.И люди дурно болели, и дом обрастал вещами.Он распухал, как лягушка, опившаяся водой.Скрипела кровать ночами,И между обедом и чаемВ новый рояль, скучая,Стучали по среднему «до».Так с большими трудами, с помощью провиденьяБыла создана симметрия, прочный семейный квадрат.Здесь вещи стоили денегИ дети стоили денег,Не считая моральных затрат.Над городом грохнула осень, но врач затворил окошко.Приделал на дверь четыре давно припасенных замка.Припрятал столовые ложки,Котик сменил на кошкуИ высморкался без платка.Он брал за визиты натурой: шубами и часами,Старыми орденами, воблою и мукой,Он прятал и ел глазами,И умные вещи самиЛастились под рукой.Он долго жил как властитель,Он хвастал, что сто миллионовВойн и переворотовДверь не откроют в дом.Сын станет опорой трона,А дочь...Но гадкий утенок,Чтоб он, не родившись, сдох!Так часто бывает: в доме,Пропахшем столетним хламом,Растет молчаливый ребенок,Чуждый отцовской лжи.Девчонка рвалась из домаИ бредила океаном.Ей племя пыльных дивановМешало дышать и жить.Она подросла и стала девушкой первого сорта.А мир изменился – грохочут дальние поезда,Она решила уехать,Понюхать соленого пота,Лучше куда угодно,Чем обратно – сюда!Отец обругал наше время,Отец был кряжистым дубом.Он проклял меня, который дал руку ей, чтоб уйти.Он даже попробовал спорить,Но я показал ему зубы.Он съежилсяИ пропустил.

2

Так я с собой на север привез хорошего друга.Мы спали на жестких доскахИ ели неважный хлеб.Да, жить приходилось туго,Паршивый, холодный угол.Но мы сговорились друг с другом,Что счастье не в барахле.Она училась работать, молча и спотыкаясь,Упрямая, как ребенок, пробующий ходить.Девчонка так исхудала, что, взяв большими рукамиЕе, как больную птицу,Я согревал на груди.Я начал видеть всю правду,Да видно, что поздно начал.Ей с детства кутали шейку,А здесь мороз и вода,Я знал, что девчонка плачет,Но я не видал, как плачет,А это не значит – плачет,Раз никто не видал.Я почернел от горя, когда она умирала.Я проклял себя, который взял и не уберег.Эх, если бы смерть как взяткуМои потроха забрала,Я б сунул ей взятку в зубы —Черт с ней, пускай берет!И вот я стоял, как наследник,Над худеньким мертвым телом,Я мог говорить с собою и мог кричать в потолок,Я мог, наконец, как собака (кому до этого дело?),Страшно завыть по хозяйке,Скорчившись под столом...На память остались вещи.Но я вещей не боялся.Кто сиротел – тот знает, как можно с вещами дружить.Я ушел из поселкаИ долго работал и шлялся,Каждый по-своему лечит свою захворавшую жизнь.

3

Прошло, наверно, три года, и черт меня дернул приехать.Я много страдал, я думал – меня не узнать в лицо...И встретился на тротуаре с глухим деревянным смехом,С хитрым стуком подметок —Словом, с ее отцом.Он постарел и согнулся, но видел еще отлично.Он встал поперек дороги, и на его лицеВыстроились в порядке все чувства, коим приличноБыть в удрученном отце.Я был благородным жестом введен в его старую крепость.Дом разрушался. Глухо, по-старчески били часы.Дочь его, как живая, глядела с большого портрета,На кончике стула, как мертвый,Сидел единственный сын.Старик рассуждал о прошлом,Он где-то выведал даже,Как плохо мы пили и ели,Как нам жилось и спалось.Чем я становился суше,Тем он умильней и глаже.И было мне непонятно, что на него нашло.Тогда я вспомнил про сына:«Так вот причина радушью!Пусть я расскажу побольше,Пусть сын разглядит порок.– Гляди на него и бойся продать ему свою душу,Гляди на него и бойся переступить порог!»И сын молчал и боялся.Я встал и надвинул шапку.Девчонка мне улыбалась так, что больно смотреть.Я вспомнил ее живуюИ сгреб со стены в охапку:«Довольно!Какого черта висит здесь ее портрет?»Только у самой двериЯ поглядел на сына:И этот унылый заморыш – брат своей сестры?О, будь в нем хоть капля жизни,Я б разогнул ему спину.Я б вывел его из домуИ дверь бы за ним закрыл.Но дверь наотрез замкнулась.Дом заскрипелИ замер.На лестнице пыль и темень, я долго искал огня.И сверху раздался топот,И вновь загремели замками.Нет, я ошибся в мальчишке – он догонял меня!

4

Сейчас наш поезд трясетсяГде-то под Кустанаем...Мальчишка уснул на полке.А я вспоминаю отца:Он скоро умрет от удушья,И дом четырьмя стенамиСомкнется и с грохотом рухнетНа труп своего творца.

1935

Рассказ о спрятанном оружии

Им пятый день давали естьСоленую треску.Тюремный повар вырезалИм лучшие куски —На ужин, завтрак и обедПо жирному кускуОтборной, розовой, насквозьПросоленной трески.Начальник клялся, что стократСытнее всех его солдатДва красных арестантаВ его тюрьме едят.А если им нужна вода,То это блажь и ерунда:Пускай в окно на дождик,Разиня рот глядят.

Они валялись на полу,Холодном и пустом.Две одиночки дали им,Двоим на всю тюрьму,Чтоб в одиночестве ониПрипомнили о том,Известном только им двоимИ больше никому...А чтоб помочь им вспоминать,Пришлось топтать их и пинать,По спинам их гулялиДубинки и ремни,К ним возвращалась память, ноОни не вспомнили одно:Где спрятано оружье —Не вспомнили они.

Однажды старшего из нихПод вечер взял конвой.Он шел сквозь двор и жадным ртомПытался дождь глотать.Но мелкий дождик пролетал,Крутясь над головой,И пересохший рот не могНи капельки поймать.Его втолкнули в кабинет.– Ну как, припомнил или нет? —Спросил его начальник.А посреди стола,Зовя его ответить «да»,Стояла свежая водаЗа ледяною стенкойВспотевшего стекла.

Сухие губы облизав,Он выговорил: – Да,Я вспомнил. Где-то под землейЕго зарыли мы,Одно не помню только: где? —А чертова водаНад ним смеялась со столаНачальника тюрьмы.Начальник, прекратив допрос,Ему стакан воды поднесК сухим губам вплотнуюИ... выплеснул в окно!– Забыл? Но через пять минутСюда другого приведут.Не ты, так твой товарищПрипомнит все равно!

Начальник вышел. АрестантУслышал скрип дверной,И в дверь ввалился тот, другой,Оковами звеня.Со стоном прислонясь к стенеРаспухшею спиной,Он прошептал: – Я не могу...Они ведь бьют меня...Я скоро сдамся, и тогдаЯзык мой сам подскажет «да»...Я знаю: в сером доме,В подвале, в глубине...– Молчи! – Еще молчу... пока... —А двери скрипнули слегка,И в них вошел начальник:– Ну, кто ж расскажет мне?

И старший арестант шепнулС усмешкою кривой:– Черт с ним, с оружьем! Все равноДела к концу идут.Я все скажу вам, но пускайСначала ваш конвойТого, другого, уведет:Он будет лишним тут. —Солдаты, отодрав с землиТого, другого, унесли,Локтями молча тычаВ его кричащий рот.Тот ничего не понял, ноКричал и рвался; все равноОн знал, что снова будутБить в ребра и в живот.

– Кричит! – заметил арестантИ, побледнев едва,За все, что выдаст, попросилСебе награды три:Стакан воды сейчас же – раз,Свободу завтра – два,И сделать так, чтоб тот, другой,Молчал об этом – три.Начальник рассмеялся: – МыЕго не пустим из тюрьмы.И, слово кабальеро,Что завтра к двум часам...

– Нет, я хочу не в два, не в час —Пускай он замолчит сейчас!Я на слово не верю, я должен видеть сам. —Начальник твердою рукойПридвинул телефон:– Алло! Сейчас же номер семьОтправить в карцер, ноВесьма возможно, что бежатьПытаться будет он...Тогда стреляйте так, чтоб яВидал через окно... —Он с маху бросил трубку: – Ну? —И арестант побрел к окнуИ толстую решеткуТряхнул одной рукой.Тюремный двор и гол и пуст,Торчит какой-то жалкий куст,А через двор понуроПлетется тот, другой.

Конвой отстал на пять шагов.Настала тишина.Уже винтовки поднялись,А тот бредет сквозь двор...Раздался залп. И арестантОтпрянул от окна:– Вам про оружье рассказать,Не правда ли, сеньор?Мы спрятали его давно.Мы двое знали, где оно.Товарищ мог бы выдатьПод пыткой палачу.

Ему, который мог сказать,Мне удалось язык связать.Он умер и не скажет.Я жив, и я молчу!

1936

Генерал