Светлана Максимова - Рожденные сфинксами Страница 3

И говорит, что никто не судья.

Что даже тьма – это просто дитя,

Спящее в позе полувитка

Новой галактики…

                             Ну, а пока –

Девочка…

                И молчалива, дика,

Перетекает полночь в декабрь,

Словно рука в замирающий жест,

В белую шерсть снегопада…

                                        И в шесть

Ровно утра просыпается дом…

За руки взявшись, все мы бредем,

Меж амальгамой и битым стеклом…

ЕГИПЕТСКАЯ ЛЕГЕНДА

Оно длинней, чем вечность, это лето...

Пылает солнце лиц на амулетах,

А на сердцах лежит луна имен -

И нашу тайну знает только он...

Он ждет тебя за пыльным поворотом,

Он ждет тебя, твой вожделенный кто-то,

Он ждет, чтоб увести в свой страшный рай.

Иди за ним, но мне мое отдай...

Мы родились в Египте близнецами,

В утробе обменялись мы сердцами,

Рождаясь, обменялись мы руками.

А птицу нашу в медном истукане

Мы скрыли от назойливой родни...

Иди за ним, но мне мое верни.

Он ждет тебя, твой вожделенный некто...

Но возврати мне, брат мой, до рассвета

Ту музыку, что сладостно сочится

Из горла перерезанного птицы.

Ты выпустил ее, ты выпустил ее,

А это, брат мой, было не твое.

И мы стоим с единым небом вровень,

И ты идешь, идешь по следу крови,

И ты идешь, идешь за ним одним...

Иди за ним, но мне мое верни!

Мы в солнце восходящем отразились,

Когда расцвел в долине первый ирис,

Когда с Ярилой обнялся Озирис

За краем этой северной земли.

И все тысячелетия прошли.

Мы родились на севере певцами

От разных матерей, но близнецами.

И ты не вспомнишь Нил, Элладу, Рим,

Но ты опять идешь, идешь за ним -

То рыбаком, поющим в бурном море,

То мальчиком слепым в церковном хоре.

Иди за ним - он прячет шрам на горле…

А птичий профиль прячет он втройне.

Иди за ним - а он идет ко мне! -

Как музыка - бесплотен и неистов...

Иди за ним - мы в солнце отразимся,

Как тысяча веков... - иди за ним!

Он тает между нами, словно дым!..

И мы стоим,

                    мучительно и немо,

Одною кровеносною системой

Той музыки,

                    с Невой сомкнувшей Нил.

И ты во мне - идешь, идешь за ним!..

............................................................

Когда проснемся мы с такими снами,

Ты скажешь: что-то было между нами...

Ты скажешь: что-то было, что-то было

Там, на брегах божественного Нила.

* * *

И кажется я, вправду, чьей-то дланью

Облачена, как будто в одеянья,

В пространства светоносные такие,

Где ни тоски моей, ни ностальгии

По родине, которой больше нет,

Взамен которой только долгий свет,

Вплетенный тонкой нитью в те пространства,

Где не устали мы от горних странствий

На родину, что все-таки настанет...

А снег июльский в пламени не тает!..

А солнце в горле стынет снежным комом!..

И паузой меж молнией и громом

Последнее застыло поколенье,

Лелея бег постыдный на коленях.

ЛАСТОЧКА

Мы почти не устали в пути...

Узнаешь этот старый чердак?..

Впрочем, ласточка, ты не суди,

Если что-то не так.

Ты мне глиняный город слепи.

Пой, люби и ликуй!

Крепит мир над фасадом слепым

Каждый глиняный твой поцелуй.

Ночью глина стекает с волос,

Ночью я и сама не своя...

Где же, ласточка, нам привелось

Этот глиняный рай изваять?

Средь каких почерневших колонн,

Над какою такою страной?

Это, ласточка, твой Вавилон,

Крепко склеенный детской слюной.

Это наш опустевший сосуд -

В камни старые вина ушли.

Молоко из развалин сосут

Молодые ужи.

И змея оплетает крыльцо,

Разбухая от зимних дождей.

Идол каменный брызжет в лицо

Из гранитных грудей.

Рассветает... почти рассвело...

Что, родная, с тобой?..

Это, ласточка, твой Вавилон.

Пой же, ласточка, пой!

* * *

Урожай Вавилонского сада

Да вселенской давильни нажим...

Мы с тобою, как гроздь винограда,

В этом чане, обнявшись, лежим.

И веселые смуглые ноги

Лихо пляшут на наших костях.

И кровавые римские тоги

Веселятся над башней, как стяг.

Тень от башни ползет Вавилонской

И теряется в снах и веках,

Где заря распеленута розой

У Марии на вечных руках,

Где поют и подводят итоги

Виноделы столетья спустя...

И веселые смуглые ноги

Лихо пляшут на наших костях...

Боже правый, я так виновата,

Что упиться бы этой виной!

Ты послал мне любимого брата -

Я пустила его на вино.

Со святою своей простотою

Вся запутавшись в этом родстве,

Я была никудышней сестрою -

В Вавилоне, Египте... в Москве...

А потом в ледяном Петербурге

На крысином сквозном чердаке

Я писала, все пальцы обуглив

В самой первой наивной строке -

Урожай Вавилонского сада...

* * *

И в красном я вышла,

                                  и в красном я в город вошла...

И лопались почки,

                             и млечно вскипала сирень,

Где сада касалась

                             моей багряницы пола -

И мир до корней

                           прогревала пурпурная тень.

И кровля, как лотос,

                                 взрывалась в ночи надо мной.

А если я в поле

                          свершала ночлег и обед,

То все небеса

                       надо мною

                                         вздымались волной,

И небо седьмое

                          раскрыться

                                             спешило вослед.

Когда же я в храмы

                                входила в багряном своем,

То все купола

                       разжимали свои лепестки.

А если я кровом

                          дерзала назвать окоем,

Пространство иное

                              мои холодило виски.

Так вот,

             что мне значили

                                       вещие эти слова:

Нигде не коснется

                              покрова твоя голова,

Нигде не найдешь ты

                                 ни кров,

                                               ни отеческий дом,

Покуда ты будешь

                             в багряном,

                                                в багряном своем.

* * *

Не называя вслух сосну сосною,

Но девою смуглеющей от зноя,

Не ведающей страха наготы,

И эту стену льющейся воды

Не называя ливнем и потопом,

Но лишь судьбой, восставшею подобно

Мечу,

          что между нами кем-то вбит...

А мы лежим - лицом к лицу навзрыд.

И в эту сталь мы насмотрелись вдосталь,

Где наши лица обоюдоостро

На лезвиях навек отражены...

...И долго выхожу я из волны,

Как будто захожу в нее я трижды,

Где, словно свет умерших звезд, стоишь ты.

А в нем сосна стоит, как в янтаре.

И это половодье в январе

Не называя карой и потопом,

Давай войдем в него без страха оба.

Войдем в потоп, как в праведный ковчег,

И не рискуя более ничем,

Судьбу, что словно меч стоит меж нами,

Своими мы окрасим именами.

* * *

И штора встрепещет от первой волны,

И смуглое озеро тела

Звезду отразит на верхушке сосны,

Когда в молоко полнолуния мы

Войдем до бровей несмело…

Есть ночь…

                   И есть ночь!

                                       И, в конце-то концов,

Есть праздник чумы над нами.

Друг в друге плывущие мы вниз лицом

С искусанными губами…

Есть тигры и львы в золотых очесах,

И птиц, и драконов много…

Есть ночь…

                  И есть ночь…

                                        И еще полчаса

Для нас, позабытых Богом,

Которым не спать и ни шагу не сметь

За огненный круг объятий.

Есть ночь…