Пять лепестков шиповника - Пиня Копман Страница 3

Подскажи, говори: где нам с милой устроить свиданье?

Раз-два три! Раз-два-три! Надо б нам сговориться заранье

О мон Дье! О, Пари! И учесть вариант опозданья.

Час для встречи нашли в романтическом духе тогдашнем,

когда встретятся нынешний день с днем вчерашним,

И, короче, в двенадцать, одолев по полмира бесстрашно,

попытались увидеть друг друга под Эйфеля башней.

Только в полночь под башней толпится народу две тыщи.

Все кричат, и смеются, поют и танцуют, и свищут.

Хоть ажанов полно, не пробиться сквозь эту толпищу.

Разве в этой толпе два влюбленных друг друга отыщут?

Зря искали по фото, как какие-нибудь папарацци.

Лгать, хоть и с Фотошопом, запрещал Заратустра нам, братцы.

Перепутали сутки, плюс двенадцать и минус двенадцать.

В часовых поясах очень трудно, друзья, разобраться.

И могла б хризантема любви их завять, как в пустыне.

Но, (Спасибо, Прогресс!) есть айфоны у каждого ныне.

Я (как автор) любви помогу по своей благостыне.

Я идею внушил, и Пахом позвонил своей Нине.

И друг друга в кафе обрели, приключенье итожа.

Ах, как радостна встреча! Я, как автор, в восторге был тоже.

Ничего что герои, чуть на фото свои не похожи:

Нина мужиковата, у Пахома корявая рожа.

Это все пустяки! Сообразно же мифологеме

их любовь навсегда одолела пространство и время.

Я же выпить хочу, чтоб решали любые проблемы

И Пахомы, и Нины, и их дети, и внуки, и все мы!

Лепесток третий. Любовь скептическая

Баллада о несчастной любви

Он месил часами глину, набивая кулаки.

Он качал и грудь, и спину, он наращивал клыки,

сделал панцирь из хитина, — прятать сердце от тоски:

современному мужчине мягкотелость не с руки.

Он был отморожен малость, резок как Жан-Клод Ван Дамм,

И у ног его валялось в день по десять милых дам.

А она была желанна, что и в сказке не сказать,

и дышала то туманом, то Шанелью номер пять.

Знал любой ажан Монмартра наизусть её досье:

Бабка соблазнила Сартра, дядя спал с Мирей Матье

И она писала прозу в виде миленьких эссе,

а еще любила розы и пила кафе-глясе.

Ах, беспечная овечка! Что поделать? Сэ ля ви!

Лишь пока её сердечко не изведало любви.

Но однажды придумал проказливый бес

как их встречу устроить хитрó,

и обрушился ливень на город с небес,

как в помойку помоев ведро.

И неслась она птичкой из ловчей сети,

он, как демон, восстал из метро,

бес не дал им уйти, бес им спутал пути

и столкнул возле входа в бистро.

Пусть как будто ты свободна, но не выйдешь из границ:

есть влеченье разнородно подзаряженных частиц.

Был он в минусы заря́жен, положительна она

динамичней абордажа встреча оных быть должна.

Нет опасней искаженья, чем даёт самообман.

Душ взаимопритяженье, взрыв страстей. Какой шарман!

Были ринги и арены, и Вюйярова пастель.

Ах прогулочки у Сены, круасанчики в постель!

Биржа, Лувр, паркур дворами и богемское стекло,

что в конце к любовной драме двух влюбленных привело.

Ревность ссоры, примиренья, и побои и суды.

Не достало им смиренья, были слишком уж горды.

Он привык к богемной жизни стал душой слезлив и мил.

Он забросил спорт и бизнес, а потом и пол сменил.

Поселился в Таиланде, среди храмов и руин,

пристрастился в контрабанде, возит в Мьянму героин.

А она играла Листа в Bed and Breakfast La Villa,

вышла замуж за штангиста, а потом за футболиста,

за шпажиста, бобслеиста, дзюдоиста, шахматиста,

и в финале за троцкиста, — Мексиканского пола.

«Танец с шляпой» с ним плясала, каблучков вплетая стук.

Скучно комменты писала в Инстаграм и на Фейсбук.

Образцовой работой был Ад восхищён,

бес отозван от дров и котлов.

Прямо к чертовой бабушке послан был он

на трёхлетние курсы козлов.

Золотою медалью пожалован бес,

отчеканен на ней Бармаглот.

И вознес его сам Сатана до небес

взяв директором в Аэрофлот.

Друг-читатель, брови хмуря сообщить тебе спешу:

любит нам литература вешать на уши лапшу.

Верят ей одни балбесы под зазывный звон цимбал.

Нет амуров, только бесы. Нет любви — лишь интересы

Под густой любви завесой сам Нечистый правит бал!

Горечь

Город проклятье. Злобный колдун.

Вытянул пальцы многоэтажек.

Мчится машин запоздалый табун,

Мутится пылью, мажется сажей.

Пялясь бельмасто фонарь-астроном

Небо пятнает лунной печатью.

Ты не вернулась. Черным пятном

Лег мне на душу город-проклятье

В восточных мотивах песенка

Ты прекрасна, Лейла, словно пери,

как средь звезд молодая луна.

Но закрыты мне райские двери -

как луна ты ко мне холодна.

Мое сердце лишила покоя,

но глядишь мне в глаза, визави,

как студент в сопромат с перепоя,

не внимая стихам о любви

Вай-мэй! Не внимая стихам о любви

О, очей моих бедных услада,

о отрада в юдоли земной!

Если б был я халифом Багдада,

я б тебя своей сделал женой.

Белой пеной китайского шелка

Я твою покрывал бы кровать.

Ветерок сквозь нескромные щелки

залетал бы тебя целовать

Вай-мэй! Залетал бы тебя целовать

Изумруды из скал Индостана,

жемчуга от ниппонских пловцов,

привозили б тебе караваны

деловитых багдадских купцов.

Плыли б в струях ночного эфира

ароматов цветочных слои,

и ласкали б рабы из Офира

дынным маслом лодыжки твои.

Вай-мэй! Дынным маслом лодыжки твои

Любовался б тобой непрестанно,

позабыв о трудах и делах,

Принимала б ты винные ванны

(пить вино запрещает Аллах).

Чтобы звездочки глаз твоих ясных

непрестанно горели огнем,

я б послал сто наложниц прекрасных

развлекать тебя ночью и днем

Вай-мэй! Развлекать тебя ночью и днем

Впрочем, тут призадуматься надо:

сто наложниц и ванны вина…

Если б был я халифом Багдада

На фига бы нужна мне жена?

Вай-мэй! Мне и на фиг жена не нужна!

О летнем росте рогов

У заката особый вкус.

Он горчит, как полыни куст,

оставляя в морщинках глаз

пряность сладких запретных ласк.

У заката запах стыда

От фальшивого «Никогда».

Так пронзителен и сугуб

Запах влажных кожи и губ.

У заката особый взгляд.

Этим взглядом смотрит назад

лань, взлетая на горный склон,

если сзади собачий гон.

У заката