Весь свет 1981 - Анатолий Владимирович Софронов Страница 3

НАД

ЯЗЫЧЕСКОЙ КРОВЬЮ ЗАБЫТЫХ БОГОВ,

НАД

ВЕКАМИ ПРОКЛЯТИЙ, СТРАДАНИЙ И СТОНОВ —

ТЫ —

ЦВЕТУЩЕЕ ДРЕВО ГРЯДУЩИХ ВЕКОВ.

ГДЕ

ЖЕСТОКО РАЗБИТЫХ МЕЧТАНИЙ КАМЕНЬЯ,

ГДЕ

ЗВЕРЕЕТ БЕЗВЕРЬЕ, ГДЕ ВЫХОДА НЕТ,

ГДЕ

ОТРАВА СОМНЕНЬЯ, ГДЕ УЖАС ЗАБВЕНЬЯ, —

ТЫ —

НА ТЬМУ ОБРЕЧЕННЫМ ЖИВИТЕЛЬНЫЙ СВЕТ.

Тюремный мрак… Ты получаешь книги

И письма, писанные молоком:

Разрезав на полоски, окунаешь

В горячий чай — и словно из темницы

Являются на свет слова друзей.

Слова друзей… Они, как купола

Василия Блаженного, навеки

Врастают в сердце арестанта.

Эх,

Дубинушка…

* * *

Глазок в дверях — бессонный страж порядка.

В тебя впились тюремные глазки.

Чуть зазевался — и изволь откушать

Чернильницу из хлеба с молоком.

Ну что ж. Обычный ужин деревенский.

Невинная игра. А за стеной

История уже загромыхала.

Она, Ильич, тебя на воле ждет.

Сегодня ты отведал шесть чернильниц —

Не спят, не спят тюремные глазки.

Но час пробьет — и ты рванешься смело

Слова преображать в святое дело…

ЧЕЛОВЕК РАЗГИБАЕТСЯ В ВЕЧНОСТЬ —

ПРОСЫПАЕТСЯ В НЕМ ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ.

Сквозь частокол красивых

           пустопорожних фраз, —

Вперед, сыны России,

           грядет желанный час!

Из грязи и колдобин

           мы к самым облакам

Грядущего возводим

           народный светлый храм.

Пусть клевета и злоба

           вонзают в нас клыки,

Пусть торгаши и снобы

           жрут лучшие куски.

Пусть заклинают: веруй

           серединке золотой

И взыщешь полной мерой

           довольство и покой.

Не суйся, где не надо,

           корпи себе как крот —

И профиль твой усатый

           в историю войдет.

О сытый жрец покоя,

           ты славно заживешь,

Из года в год долдоня

           везде одно и то ж,

В крамоле упрекая

           сокровников своих,

Как только неблагая

           мысль выпорхнет из них.

Но ключ студеный в чаще,

           но хлеба каравай

Сынам России слаще,

           чем ваш сусальный рай.

Рассвет в Разливе. Кринка

           парного молока.

В цветущей ржи тропинка.

           Озера. Облака.

Сквозь частокол красивых

           пустопорожних фраз, —

ВПЕРЕД, СЫНЫ РОССИИ,

           ГРЯДЕТ ЖЕЛАННЫЙ ЧАС!

* * *

Нетерпеливо ноздри раздувая,

Жандарм рычит:

«Мы ухватили след

Опасного бунтовщика. Ульянов

К нам припорхнул из-за кордона.

Братец

Его повешен. А теперча этот

У нас в когтях. Недолго пташке петь!»

Ты снова дал промашку, сыч жандармский,

Растаяли, уплыли все следы.

Без виселиц пока, без одиночек

Томись,

Ведь чемоданчик с дном двойным

Уже в надежном месте…

Очумело

Ищейки скачут за тобой. А ты

Спасаешься дворами проходными.

Вот и конец столетья подоспел.

Необходимо действовать.

Эпоха

Для каждого, кто бьется с темной сворой

Рвачей, отыщет ношу по плечу.

Дымятся «Торнтон», «Максвелл» и громада

Семянниковых небосвод коптит.

Там бьется за копейку пролетарий

И после смены отупляет водкой

Мозги.

И ты читаешь манифест

С солдатиком безногим, и с рабочим,

Съедаемым чахоткой, и с бродягой

Скукожившимся, —

Подкатило время

Глаза в глаза взглянуть в лицо судьбе.

И все ты помнишь, и во все вникаешь,

Поскольку нет на свете мелочей.

Сидишь всю ночь, чернилами выводишь

Невидимыми

Зримые слова,

Меж тем как прямо к горлу подступает

Конец столетья.

И нетерпеливо

Рычит жандарм: «Мы ухватили след…»

* * *

Низкий мой поклон ветрам

Над дорогами планеты,

Где, как радуга, воздеты

Наши грезы к облакам.

Звезд приветствую поток,

Их влекущее сиянье,

Их предвечное молчанье —

Как воды живой глоток.

Созерцать бы ввек с тобой

Эту бездну без предела,

Но труба поход запела —

Принимаем трудный бой.

В жерновах смерчей и гроз

Не смололи наши души,

Позади — равнины стужи,

Реки высохшие слез.

До конца испить с тобой

Все страдания и беды.

Впереди — лучи победы

В битве с темною ордой!

* * *

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ!

Тяжелые вагоны сновидений

Кочуют из одной страны в другую.

Ты зажил жизнью сборов второпях,

Дорожных приключений поневоле

По всей Европе.

«Я так мало знаю

Россию», — говоришь, вздыхая, ты.

Но удаленность от родных погостов

Вселяет в душу скорбную скитальца

Познанье и любовь.

…Я все смотрю

На камеру твою конца столетья

Под номером 193.

Я поражаюсь твоему уменью

Глаза в глаза глядеть в лицо судьбе.

Учиться благородству, проникая

В глубины всех явлений.

Поражаюсь

Той ноше, что взвалил ты на себя.

Как можешь ты в скорбях неисчислимых,

Средь призраков и монстров

Столь ценить

Смешное,

Наслаждаться каждой шуткой,

Всем телом, да, всем телом хохоча.

Ты знаешь: мир стремится приспособить,

Принизить выдающихся людей

До средней мерки.

Может, потому

В характере твоем такая страстность,

Такой переизбыток вольных сил.

Ты слышишь глас истории,

Провидишь,

Как в муках воплотится новый мир.

Но ведомо тебе и то, как мертвый

Каток репрессий старого режима

Сминает слабонервных бунтарей,

Расплющивает их.

Ты обращаешь

Внимание на мелочи: ты знаешь,

Что именно они «решают все».

Без мелочей — а в этом ты уверен —

Не может быть великого вождя.

Я вглядываюсь в блики золотые

Медали за гимназию, что отдал

Ты в помощь голодающим Поволжья,

И на твое лицо опять смотрю.

Ты весь — залог преображенья мира,

Заваленный работой незаметной,

Работой, что приоткрывает облик

Творца, вождя грядущим временам.

* * *

Второй съезд РСДРП.

Брюссель.

Гостиница с названьем голосистым