Игорь Северянин - Том 4. Классические розы Страница 30

1926

Гончаров

Рассказчику обыденных историйСужден в удел оригинальный дар,Врученный одному из русских бар,Кто взял свой кабинет с собою в море…

Размеренная жизнь — иному горе,Но не тому, кому претит угар,Кто, сидя у стола, был духом яр,Обрыв страстей в чьем отграничен взоре…

Сам, как Обломов, не любя шагов,Качаясь у японских берегов,Он встретил жизнь совсем иного склада,

Отличную от родственных громад,Игрушечную жизнь, чей ароматВпитал в свои борта фрегат «Паллада».

1926

Горький

Талант смеялся… Бирюзовый штиль,Сияющий прозрачностью зеркальной,Сменялся в нем вспененностью сверкальной,Морской травой и солью пахнул стиль.

Сласть слез соленых знала Изергиль,И сладость волн соленых впита Мальвой.Под каждой кофточкой, под каждой тальмой —Цветов сердец зиждительная пыль.

Всю жизнь ничьих сокровищ не наследник,Живописал высокий исповедникДуши, смотря на мир не свысока.

Прислушайтесь: в Сорренто, как на Капри,Еще хрустальные сочатся каплиКлючистого таланта босяка.

1926

Т.А. Гофман

Вокруг нас жуть: в трагичном и смешном,В сопутнике живом таится призрак.Фарфор бездушный часто больше близок,Чем человек. И стерта грань меж сном.

Иным заранее предрешеноМогущество ничтожного карниза.Во всем таится месть, вражда и вызов.Любить Мечту и то порой грешно.

Как прорицательна болезнь фантаста,Ведущая здоровых к бездне часто,Сокрытой их здоровьем от очей.

Провидец в лике отблесков столиких,Не величайший ли из всех великихПоэтов Гофман в ужасе речей?

1926

Григ

Тяжелой поступью проходят гномы.Все ближе. Здесь. Вот затихает топВ причудливых узорах дальних тропЛесов в горах, куда мечты влекомы,

Студеные в фиордах водоемы.Глядят цветы глазами антилоп.Чьи слезы капают ко мне на лоб?Не знаю, чьи, но как они знакомы!

Прозрачно капли отбивают дробь,В них серебристо-радостная скорбь,А капли прядают и замерзают.

Сверкает в ледяных сосульках звук.Сосулька сверху падает на луг,Меж пальцев пастуха певуче тает.

1927

Гумилев

Путь конквистадора в горах остер.Цветы романтики на дне нависли.И жемчуга на дне — морские мысли —Трехцветились, когда ветрел костер.

Их путешественник, войдя в шатер,В стихах свои писания описьмил.Уж как Европа Африку не высмей,Столп огненный — души ее простор.

Кто из поэтов спел бы живописнейТого, кто в жизнь одну десятки жизнейУмел вместить? Любовник, Зверобой,

Солдат — все было в рыцарской манере.…Он о Земле тоскует на Венере,Вооружась подзорною трубой.

1926–1927

Достоевский

Его улыбка — где он взял ее? —Согрела всех мучительно-влюбленных,Униженных, больных и оскорбленных,Кошмарное земное бытие.

Угармонированное своеВ падучей сердце — радость обреченных,Истерзанных и духом исступленных —В целебное он превратил питье.

Все мукой опрокинутые лица,Все руки, принужденные сложитьсяВ крест на груди, все чтущие закон,

Единый для живущих — Состраданье,Все, чрез кого познали оправданье,И — человек почти обожествлен.

1926

Дучич

«Любовь к тебе была б тебе тюрьмой:Лишь в безграничном женщины — граница».Как тут любить? И вот Дубровник снится,Возникший за вспененною кормой.

Ах, этой жизни скучен ход прямой,И так желанна сердцу небылица:Пусть зазвучит оркестр, века немой,Минувшим пусть заполнится страница.

«Земная дева ближе к небесам,Чем к сердцу человеческому», — самОн говорит, и в истине той — рана.

Как тут любить? А если нет любви,Сверкни, мечта, и в строфах оживиВсю царственность республики Ядрана.

Замок Hrastouec Slovenija

5-IX-1933

Дюма

Дни детства. Новгородская зима.Листы томов, янтарные, как листья.Ах, нет изобразительнее кисти,Как нет изобретательней ума.

Захватывающая кутерьмаТрех мушкетеров, участь Монте-Кристья.Ты — рыцарство, ты — доблесть бескорыстья,Блистательнейший Александр Дюма.

Вся жизнь твоя подобна редкой сказке.Обьектом гомерической огласкиТы был всегда, великий чародей.

Любя тебя, как и во время оно,Перед тобой клоню свои знамена,Мишень усмешек будничных людей.

1927

Есенин

Он в жизнь вбегал рязанским простаком,Голубоглазым, кудреватым, русым,С задорным носом и веселым вкусом,К усладам жизни солнышком влеком.

Но вскоре бунт швырнул свой грязный комВ сиянье глаз. Отравленный укусомЗмей мятежа, злословил над Иисусом,Сдружиться постарался с кабаком…

В кругу разбойников и проституток,Томясь от богохульных прибауток,Он понял, что кабак ему поган…

И богу вновь раскрыл, раскаясь, сениНеистовой души своей Есенин,Благочестивый русский хулиган…

1925

Жеромский

Он понял жизнь и проклял жизнь, поняв.Людские души напоил полынью.Он постоянно радость вел к уныньюИ, утвердив отчаянье, был прав.

Безгрешных всех преследует удав.Мы видим в небе синеву пустынью.Земля разделена с небесной синьюПреградами невидимых застав.

О, как же жить, как жить на этом свете,Когда невинные — душою дети —Обречены скитаться в нищете!

И нет надежд. И быть надежд не можетЗдесь, на земле, где смертных ужас гложет, —Нам говорил Жеромский о тщете.

1926

Зощенко

— Так вот как вы лопочете? Ага! —Подумал он незлобиво-лукаво.И улыбнулась думе этой слава,И вздор потек, теряя берега.

Заныла чепуховая пурга, —Завыражался гражданин шершаво,И вся косноязычная державаВонзилась в слух, как в рыбу — острога.

Неизлечимо-глупый и ничтожный,Возможный обыватель невозможный,Ты жалок и в нелепости смешон!

Болтливый, вездесущий и повсюдный,Слоняешься в толпе ты многолюдной,Где все мужья своих достойны жен.

1927

Вячеслав Иванов

По кормчим звездам плыл суровый бригНа поиски угаснувшей Эллады.Во тьму вперял безжизненные взглядыСидевший у руля немой старик.

Ни хоры бурь, ни чаек скудный крик,Ни стрекотанье ветреной цикады,Ничто не принесло ему услады:В своей мечте он навсегда поник.

В безумье тщетном обрести былоеУмершее, в живущем видя злое,Препятствовавшее венчать венцом

Ему объявшие его химеры,Бросая морю перлы в дар без меры,Плыл рулевой, рожденный мертвецом.

1926

Георгий Иванов

Во дни военно-школьничьих погонУже он был двуликим и двуличным:Большим льстецом и другом невеличным,Коварный паж и верный эпигон.

Что значит бессердечному законЛюбви, пшютам несвойственный столичным,Кому в душе казался всеприличнымВоспетый класса третьего вагон.

А если так — все ясно остальное.Перо же, на котором вдосталь гноя,Обмокнуто не в собственную кровь.

И жаждет чувств чужих, как рыбарь — клева;Он выглядит «вполне под Гумилева»,Что попадает в глаз, минуя бровь…

1926. Valaste