Коллектив авторов - Поляна №4 (6), ноябрь 2013 Страница 32

– Здорово, паря! Никак живой?

– Живой, дак че ж! А сам-то как?

– Чегой-то колотье в спине, а так ниче.

– Дров-то путем затарил?

– Путем. А ты?

– Спрашивать!

– А патронов, припасу, чаю, завезли те нонича?

– Дождесси от йих! Я сам.

– И то. Ни пуха!

– Бывай. Ни пера!

Следует удар рукавицей об рукавицу и – до будущей весны.

46. В поселке

За три дня до Нового года Гарт прилетел в поселок попутным бортом. Сдал пушнину, отправил бывшей жене перевод, бросил рюкзак в общежитии и пошел в магазин. Извечная дорога промысловика, которому жжет ляжку аванс.

Таймыр неспешно трусил у ноги, время от времени отвлекаясь, чтобы пометить «собачьи места» и озадачить местных псов незнакомым запахом.

И вдруг Сашка с удивлением обнаружил, что стоит перед знакомым подъездом и смотрит на знакомое окно. А там, на занавеске, две тени – мужская и женская. А поверх занавески видно старые часы с кукушкой и люстру, которую сам собирал и прикручивал. А вот и гитару слышно и голос Юрия Визбора.

«Я вспоминал с навязчивостью странной,

Как часто эти ходики чинил…

Под ними чай другой мужчина пьет,

И те часы ни в чем не виноваты…

Они всего единожды женаты

Но, как хозяин их, спешат вперед».

«Ну, что ж… Любовь вам да совет, люди добрые! Любовь вам да совет и здоровых детишек!»

Качнулся горизонт, запахло йодом и сразу же – горький вкус соли морской. Нет, это не кровь из прокушенной губы, это брызги разбитого вдребезги прибоя, который неизменно находит в себе силы начать сначала.

Но вот крепкий удар по плечу и радостный голос Сереги Ханкова, механика геологической экспедиции:

– Сашко! Ты чего это невесел, чего головушку повесил? Седни прибыл?

– Ну. Только пушнину сдал.

– И куда лыжи навострил?

– В гастроном. Чего-нибудь на ужин.

– Дак и я ж за граммулькой! У нас день рожденья и голубоглазые блондинки! Одна классно на гитаре шпарит. Давай к нам! Танцы-шманцы, и дым коромыслом! – Серега подмигнул Гарту нахальным карим глазом. – Идешь?

Меньше всего хотелось Гарту сейчас остаться одному.

Завернули в магазин. Взяли «граммульку» и все что к ней.

В просторной комнате автомехаников шумела подогретая компания – сдвинутые столы ломились от снеди и выпивки. Сашка прицельно глянул поверх голов: с десяток мужчин и четыре женщины. Но только четверть женщин блондинки и только у половины этих блондинок глаза голубые. Остальные глаза – цвета закуски. Квашеной капусты.

Серега представил Гарта веселому обществу и со всеми познакомил. Ему тут же налили «штрафную». И атмосфера застолья сразу стала непринужденной и свойской.

После третьей или пятой Гарт вспомнил, что у него полный карман денег и надо бы пойти в общагу и отдать их на хранение надежному человеку, вахтерше бабе Дусе, но к этому времени он был уже крепко зажат с одной стороны блондинкой, с другой – брюнеткой, чувствовал себя прекрасно и выходить сейчас на мороз и брести на другой конец поселка расхотелось.

Мужчины то и дело вставали, выходили в коридорчик покурить, в углу комнаты образовалась веселая компашка, там звучала гитара и слышались «жестокие романсы».

Сашка танцевал то с блондинкой, то с брюнеткой, и та и другая с одинаковым радушием наливала ему «по второй» и чего-то там подкладывала на тарелку. Но в курительной комнате трое механиков оттеснили его в уголок и намекнули, что дамы давно разобраны, что по местному обычаю на вечеринку приходят «со своей бабой», а не тянут лапы к чужому пирогу, а кто не понимает, тому можно показать, и вообще, ты кто такой?

Гарт вернулся к столу с гадливым чувством. События явно катились к давно известному финалу: драка, битая посуда, сопли-вопли, женский визг, чужая постель, головная боль, пустой карман. В двадцать лет это интересно, в тридцать пять – пройденный этап.

Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату вместе с клубами морозного воздуха ввалился все тот же Серега Ханков, который бегал в магазин за добавкой, успел до закрытия, и, счастливый, выставил на стол коньяк и водку. А Сашка ощутил вдруг ладонью холодный собачий нос.

– Таймыр!

Пес оглушительно гавкнул. Одна из дам вскрикнула и стало тихо. Таймыр лаял и тянул Сашку за рукав.

– Уберите кобеля! Еще собак не хватало!

Сашка почувствовал липкое в своей ладони. Кровь. На морде Таймыра зияла глубокая царапина, красный ледяной колтун склеил шерсть на холке. В этой жизни «блондинки» просто так не достаются.

– А ведь я забыл про тебя, Таймыр! И кто теперь собака, ты или я? Идем, идем отсюда! Ты прав, ты прав, идем!

В общежитии рыбаков-охотников вахтерша, баба Дуся, отложила вязанье и глянула на Гарта поверх очков:

– И-и-и, Саша, да ты, никак, выпимши?

– Немножко, совсем немножко, теть Дусь!

– Дак, сделать тебе воду помыться?

– Пожалста, баб Дусь, и погорячей. Но сначала – нет ли чего для собаки? С утра не кормлена.

– Найдется, милай. И для собаки найдется, и для тебя. И мешок свой вытряхай. Вытряхай мешок-от! Прокручу в машинке имушшество твое. И мешок туда же. А то, гликось, лоснится как не знай че!

Хорошо мыться под душем! Хорошо подставлять грудь то горячей, то холодной воде и вспоминать анекдот о пропавшей футболке, неожиданно отмытой в бане. Хорошо брить мягкую распаренную щетину, и, подпирая щеку языком, спросить ненароком:

– Ты здесь, Александрос?

– А куда ж я денусь? Рядом!

– Собаку прислать – твоя идея?

– Моя.

– А че ж сам не пришел?

– Нельзя нам в места нечистые, разве жизни и смерти коснется. А до этого не дошло. Но могло. Один из тех, «угловых», все нож в кармане щупал.

– Хм-м… А знаешь, как я тебя вычислил?

– Ну-ка, ну-ка.

– Таймыр меня за рукав потянул. Никогда так не делал. Не ученый этому. Ну и понял я, включился.

– Понял ли? И когда ж ты поумнеешь, дорогой мой человек?

– Да ладно… Считай, уже. Спасибо тебе, Александрос!

– Не за что. Ешьте на здоровье с булочкой!

– И вам тако же, дорогой!

Утром Гарт проснулся от стука в дверь. Баба Дуся положила на тумбочку выстиранное и выглаженное белье.

– Бывай, паря, у мине пересменка щас!

– Погодите, теть Дусь, я махом!

Гарт оделся и выскочил в коридор. Таймыр, ночевавший на коврике у порога, встал, потянулся и глянул на дверь.

– Теть Дусь! Возьмите немножко денег. И спасибо великое!

– Ак че, сынок, и возьму, и возьму, всежки работала жеж!

Сашка протянул вахтерше бумажку в пятьдесят рублей, но старушка сделал большие глаза:

– Ты че, ты че! Дурной што ле? Мине вот таку давай. Вот таку в самый раз.

И баба Дуся вытянула из денежной пачки одну синюю пятирублевку.

– От на канфеты внучку, спасибо тибе, мил-человек!

– И что бы я без вас делал, теть Дусь? Спасибо, теть Дусь!

– И ниче, и ниче! А пес кормленной твой, не траться ему. Я в послезавтре обратно дежурю. Если в че зашить-заштопать, дак неси ишше!

– Гулять, Таймыр!

Пес радостно заскулил и с силой толкнул лапами дверь. Пружины заскрипели, Гарт чуть помог собаке и они вывалились на улицу.

Восемь утра. Впрочем, что такое «восемь утра» в полярную ночь? Ночь и есть. По сугробам – желтый свет окон, в небе – луна желтым оком, на скале – маяк высоко.

– А пойдем, Таймыр, гулять, свежей травки пощипать. Пусть ветер вчерашние запахи из шубы выбьет, а мы чистым холодом подышим, головы проветрим.

– Гав!

– На самый Новый год метель-пургу обещали. И пусть. Нам никуда не надо. Хожено-перехожено, стужено-перестужено. Дома посидим, в окошко поглядим, письма сочиним.

– И я того же мнения! – заявил Таймыр.

– Гав! – ответил Гарт.

И пошли они лунной дорожкой по застывшему морю.

Кто пришел на Землю жить, должен по Морю ходить. Торосы – суть замерзший прибой. Но придет его время, он опять ринется на скалы и, разбитый вдребезги, начнет сначала.

Если идти лунной дорожкой на север, на север, если двести километров – все на север, на север, то попадешь на клочок земли, обозначенный на карте как остров Ботфорт.

Там лежит на камнях зверобойная шхуна, в ее разбитой рубке – гнездо трясогузки, под килем судна – ржавая мина.

Там мечется под ветром пламя костра.

Там босиком на снегу – рослый мужчина.

Он греет обломок доски и становится на горячее.

Рядом с ним – сгусток черного тумана: старуха с косой.

Она появилась на берегу, когда прибой понес человека на скалы.

В круговерти дождя и снега огонь угасает.

Вот призрачная фигура слушает сердце парня.

Вот она выпивает из его дыхания минуты жизни.

Вот она снимает с угловатого плеча острую косу.

Но человек слышит настойчивый голос в сознании своем. Осматривается и видит в прибойной полосе бачок с бензином.

И костер разгорается снова, и черный туман пропадает в метели.

На третий день парень засыпает. На четвереньках. Плечом – в камень. Просыпается и растирает суставы.

Гул прибоя превратился в мерный рокот, а на западе проклюнулась синева.

Радость какая!