Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1 Страница 35

II. ТЕЗЕЙ И АНТИОПА

Последним трепетом верных губТебя лобзаю, жена моя.Вождя зовет уже клекот труб,Зовут и кони, копытом бия.

Последним кровом нам храм служил…Последним ложем был мрамор плит…Два сердца жертвенник поглотил,И дымом вздохов алтарь повит.

Как был торжествен твой поцелуй!Как непостижен зеленый взор!Казалось, ты – одна из статуй,И я к бессмертной объятья простер…

Ты был незримым, но молньи ласкВдруг опаляли мой влажный рот,И громом падал оружья лязг —Как Зевс сходил ты ко мне с высот!

Лишь огнь треножника золотойЯ зрел, впиваясь в глубокий мрак,Внимал лишь ветру в амфоре святой…То не свершался ли вновь наш брак?

В просвет, зияющий над главой,Мой взор слепила ночная твердь,Слух зачаровывал моря строй…То не звала ль нас благая смерть?

Прости, святилище! Мы на бойИдем, обнявшись, за нашу страсть.К тебе, Акрополь, холм голубой,Мы возвратимся ли жертв закласть?Чело Эллады! Глава Афин!Как ты сияешь в лучах утра:Всё – прах, и камень, и лист маслин,Войска и кони – из серебра!

А там – оранжевый от костровНа холм Арея упал туман.Там – клочья стягов, там – зык рогов,Там – амазонок ужасных стан!О девы, сестры мои в былом,А ныне варварки, – вам привет!Но я приветствую вас копьем.Ко мне взываете. Вот – ответ!

Я помню гневный Эвксинский понтИ край песчаный, что львиный мех.От сонма всадниц мерк горизонт…Но лишь тебя я ловил средь всех!

Я содрогнулась, сгибая лук:Блистал мне целью твой синий глаз!Захвату милых могучих рук —Непокоренная – я далась…

С своей добычей – с телом твоимБорол я женщин. Богинь бы мог!Бежал по грудам мертвым, живым,Безумясь пеньем твоих серег.

Как я хотела, чтоб страшных девТы победил тогда, о Тезей!Как рабства жаждала, опьяневОт винограда твоих кудрей!

Я у народа отвоевалСвою жену, как у моря перл.Но снова катится алчный вал, —И снова гул его я презрел.Со мною толпы мужей, колесниц —Все Антиопу мою хранят.Войны ж вакханки, зля кобылиц,Все Антиопу отнять хотят.

Я ринусь первая в жар и вой,Затем что помню любви обет:Любимой радостней, чем живой,Мгновенье сладостней долгих лет.О древко старое чащ родных!Тебя подругам я возвращу —В их очи, перси и чрева их.Так девам – мать и жена – я мщу.

Страшись, бесстрашная, копий – жал.Растет с ударом, как гидра, рать.Приди под щит мой, что тверже скал:Разить нам вместе и умирать.

Мой муж, иду я… Но не дошла.Настигла смерть меня… Прерван путь.Убитых девственниц всех тела —Восстали, гонятся, топчут грудь…

Над сонмом призраков и людейК тебе лечу я, жена моя,Влеком крылами двух лебедей,Любви и смерти – сил бытия.

Ты уж не зрим мне. Но в ласке слов —Дождя златого, что пал, звеня,Как на Данаю из облаков, —Сошел в последний раз на меня.

Последний трепет любимых губ…Как я несчастен! Как был счастлив!Отвоевал я, но только труп,Вам, о Афины! о град олив!

БОГОРОДИЦА

Заря-заряница,

Красная девица…

В небе-окиянеВ золотом тумане —Солнце-камень на облаке-острове…А на камне с иголкою остроюВек сидит девица,Райская царица,Сердобольная мать – Богородица:Обо всей <о> вселенной заботится.С розовым убрусомПо косицам русым,В сарафане, росой узороченном,Заревой полосой отороченном,Шьет она в покровыАер бирюзовый,Чтоб покрыть им всю землю с ложбинами —Всю тоску человечью с кручинами.Лик ее умилен,Взор слезой обилен…Где улыбка та ляжет приветная, —Там кайма побежит самоцветная.Где слеза та канет —Бисер там проглянет.И стихают болезни с хворобами,Зацветают пустыни с чащобами,Девушка – с прикроем,Старица – с покоем,Молодица – с кудрявым дитятею,И с приютом – убогая братия.Матушка-царица!Грудь моя багрится…Крепкой нитью своей рудо-желтоюТы зашей на ней рану тяжелую.

ВЕРБНАЯ

В ночь весна пришла к нам ранняя,С ней – монашки в кудрях, странние,С ними – гуси, журавли,Льды же – лебеди – ушли.Усажались крыши гнездами,Окна – розовыми звездами,Всюду куры занеслисьИ ракиты развились.В ночь иною стала сразу я:Скучной, нежной, светлоглазою,Поняла святую речь,Не подумала прилечь.Убрались ресницы слезами,Золотые косы – грезами.Так пошла я на крыльцоВынуть первое яйцо.

ЭТЮД НА КЛАВИКОРДАХ

Посвящается памяти В.Э. Борисова-Мусатова

Que le vent qui gémit, le roseau qui soupire,

Que les parfums légers de ton air embaumé,

Que tout ce qu’on entend, l’on voit ou l’on respire,

Tout dise: “Ils ont aimé!”

Vivo 1. Искорки… Искорки…

Вспыхнуло.

Andante 2. В матово-синие, мотыльками заткáнные неба вуали запали янтарные крупные розы. Через складки пушистые – облака, на чепцы из розовых тюлей похожие, браслеты и серьги проделись огнистые и кисеи светло-алые красой неусталою, упав к башням леса, вздымались и рвались кольцом серебристым луны. Огоньки прихотливые, пугливые, – зорь вечерних глашатаи заплелись в букли елок косматые, сувенир подарили черемухе, целовали сосны шею розовую…

И вздохнули жасмины наивные, задрожали ирисы влюбленные, маки, пурпурной влагой налитые, закивали в томительном трепете…

Загорелось веселье румяное и пожаром целующим захотело спалить чары Тайного, Невозможного, Недоступного…

Allegretto 3. С нежным смехом явились. Пришли на балкон.

Любовались. Большими очами сверкали. На пир мировой то одна,

то другая кивали.

Походили на бабочек пестро-крылатых, в васильковых и желтых,

букетами всюду расшитых шелках затонувших.

Их прически затейливо-милые, у одной бледно-желтыми трубками

спущены, у другой в сетке слитной волной колыхаются и блестят

чрез нее старым золотом, а высокая, гордая, бледная разделила

пробором серебряным на два ровных куска, как из черного дерева

свои косы – безлунные ночи.

Они обнимались, шептались, звенели запястьями, серьгами,

голосом, разражались порой кристально-журчащим смешком.

Слетели с балкона воздушно-неловко. Цветы прикололи.

«О красоты дубрав несравненные!»

«Соловьев воздыханья приятные!..»

Опять засверкал, по уступам запрыгал ручей, не жалеющий

жемчугов пены.

Упивались дыханьем цветов ароматным. Смущались легким

трепетом сердца-цветка непонятным.

От движенья их шали, водопадом зеленым струящиеся,

разлетаются, вьются, вкруг мшистых статуй обвиваются… Их

воланы друг с другом целуются… Лепестками на палевый бархат

дорожек ссыпаются…

Но вот уж с закатом, с мечтательным парком, с лебедями

любимыми нежно прощаются.

В важный, овалами темных портретов разубранный зал

возвращаются… Как восток ввечеру побледневшие… Как светляк в

ночь Купалы затлевшие…

Ждут. На цветистом диване сидят. Дожидаются…

Moderato 4. Наступило. Пришло.

Перед зеркалом, в оправе из бронзовых толстых амуров, жеманясь

слегка, оправляются. С затаенной радостью шепчутся. На резные

тяжелые двери поглядывают. Припадают к подружке на покатые

плечи.

В шандалах зажглись бело-желтые, длинные свечи.

Наконец, с теми, кого поджидали, встречаются, притворяются

томными, вялыми, отчего-то смущенно– усталыми. Ловко делают

книксены светские, подают стебли рук серебристые и к столу,

ярко-белой стрелой зал с рядами колонн прорезающему, алмазами

граней хрустальных играющему, скользят тоненькие, мягко

гнущиеся, долгожданных за собою влекущие.

Их гирляндой прерывисто-слитною, сине-розовой стол веселый

сплетается, а в чашах цветов той гирлянды качающейся, словно

росы, огни загораются.

Есть далекие лунные, водопадной прозрачностью полные, есть