Федор Тютчев - Том 4. Письма 1820-1849 Страница 36

У нас была очень грустная зима. Началась она со смерти бедной вдовствующей королевы*, на всю зиму облекшей в траур весь город. Потом появились болезни, разного рода лихорадки, которые произвели большие опустошения и продолжаются и посейчас, так что смертность за это последнее время была больше, чем даже в эпоху холеры. В нашей семье только моя жена подверглась отвратительному влиянию этой болезни. Она прекрасно чувствовала себя до конца января, но с тех пор была постоянно больна: теперь ей лучше, но доктора настаивают на том, чтобы будущим летом она поехала в Киссинген, а оттуда на морские купанья. Здоровье мое и детей вполне хорошо. Анна с ноября в Веймаре. Она чрезвычайно счастлива там со своей тетушкой и Мальтицем, который питает к ней самую нежную любовь. Пребывание в Веймаре, правда, довольно-таки бесцветное для того, кто много путешествовал, представляет всякого рода преимущества и удовольствия для двенадцатилетней девочки, так как весь город походит на большой пансион. Клотильда пишет мне, что великая герцогиня, которая видит Анну раз или два в неделю, очень благосклонна к ней. Придворный священник дает ей уроки Закона Божьего и русского языка и кроме того у нее есть разные учителя и занятия.

Северины отсутствовали всю зиму, которую они провели в Ницце, и вернутся сюда в будущем месяце.

Из русских здесь княгиня Горчакова, муж которой генерал-губернатором в Сибири, она рожденная Черевина и говорила мне, что хорошо знает папиньку*. Это женщина вполне почтенная, и мы с ней часто видимся. Потом здесь князь Голицын, племянник бедной Натальи Ивановны*, о коей я искренне сожалел, как ни докучлива она была при жизни. Мир праху Другини!

Николушка пишет мне, что г-н Сушков оставил службу*. Это известие меня огорчило. Я думал, что он имел основание быть довольным своим местом. А что поделывает Дашинька? С вами ли она, по крайней мере? Передайте ей, пожалуйста, любезнейшая маминька, мой самый нежный привет.

Я все в ожидании Николушки, который обещает мне более положительно, чем когда-либо, приехать ко мне и умоляет меня не принимать никакого решения, пока я с ним не увижусь. Посмотрим. Пока простите, любезнейшие папинька и маминька. Целую ваши ручки тысячу раз. Ф. Т.

Тютчевой А. Ф., 16/28 апреля 1842*

Ce 28 avril 1842

Cette lettre, ma chère enfant, qui s’était destinée depuis un temps infini, t’arrivera, j’espère, à temps pour te porter mes félicitations et mes vœux à l’occasion de ton jour de naissance*. Ce jour-là m’est présent comme si c’était hier. C’était un dimanche et le premier beau soleil de l’année.

Il me tarde bien de te revoir, ma chère Anna. Je compte avoir ce plaisir dans le courant de juin et m’attends à te retrouver grandie et développée. Dis mille tendresses de ma part à l’oncle Maltitz et fais-lui mes excuses de n’avoir pas encore répondu à sa dernière lettre.

Dis-lui aussi que le sonnet qu’il m’a envoyé sur la mort du jeune Popp… m’a paru admirable.

A quoi passes-tu ton temps, ma bonne amie. Voilà le printemps est revenu et votre parc ne tardera pas à être bien beau. Je te recommande très particulièrement le parc, tout autant pour le moins que les leçons d’histoire et celles de langue russe. Et à propos de celle-ci, commences-tu un peu à l’y orienter? Que lis-tu en fait de russe? Tu n’ignores pas, je pense, qu’après demain, dimanche, nous célébrons notre fête de Pâques.

Ton oncle Nicolas est arrivé ici depuis quelques jours. Il a quitté le service* et se propose de passer quelque temps auprès de nous. Il nous accompagnera à Kissingen, et peut-être le persuaderai-je à venir avec moi vous voir à Weimar. Il te fait dire mille amitiés et m’a demandé de tes nouvelles avec beaucoup d’intérêt.

Bonjour, ma chère enfant. Ecris-moi dans tes moments perdus. Mille tendresses à la tante Clotilde. Je ne manquerai pas d’écrire au premier jour une longue lettre à l’oncle Maltitz.

Когда же я могу надеяться получить от тебя русское письмо? Прости.

Тебя нежно любящий отец

Ф. Т.

28 апреля 1842

Моя милая девочка, надеюсь, что это письмо, предназначенное тебе с бесконечно давнего времени, дойдет вовремя, чтобы принести тебе мои поздравления и пожелания по случаю твоего дня рождения*. Я помню этот день, как будто он был вчера. Это было воскресенье и первый солнечный день в году.

Очень хочу тебя увидеть, милая Анна. Надеюсь, что буду иметь это удовольствие в июне, и ожидаю найти тебя выросшей и повзрослевшей. Передай от меня самый сердечный поклон дядюшке Мальтицу и извинись за меня, что я еще не ответил на его последнее письмо. Скажи ему также, что присланный им сонет на смерть молодого Поппа… я нахожу превосходным.

Как ты проводишь время, милый друг? Вот уже снова наступила весна, и ваш парк скоро станет очень красивым. Я настоятельно советую тебе гулять в парке, по крайней мере, это не менее важно, чем уроки истории и русского языка. Кстати, начинаешь ли ты понемногу разбираться в нем? Что ты читаешь по-русски? Думаю, тебе известно, что послезавтра, в воскресенье, мы празднуем нашу Пасху.

Твой дядюшка Николай приехал сюда несколько дней назад. Он оставил службу* и предполагает провести некоторое время с нами. Он поедет с нами в Киссинген, и, может быть, я сумею его убедить поехать со мной в Веймар повидаться с вами. Он шлет тебе сердечный привет и расспрашивал о тебе с большим участием.

Прощай, моя милая девочка. Пиши мне в свободную минуту. Сердечный поклон тетушке Клотильде. Я не премину при первой возможности написать длинное письмо дядюшке Мальтицу.

Когда же я могу надеяться получить от тебя русское письмо? Прости.

Тебя нежно любящий отец

Ф. Т.

Тютчевой Эрн. Ф., 30 мая/11 июня 1842*

Weimar. Ce 11 juin

Voilà ta paroisse devenue une paroisse de Weimar*. Malgré tes prédictions ce n’est pas le 4ème, c’est le 3ème jour que je suis arrivé ici et encore ai-je passé une demi-journée toute entière à Gotha* que je me suis cru obligé de visiter en détail. Depuis Meiningen le voyage m’est revenu à 20–25 fl<orins>. Ici j’ai tout retrouvé comme je l’avais laissé. La Grande-Duchesse est souffrante depuis quelque temps et ne reçoit pas. D’ailleurs, comme la cour est encore en ville, l’étiquette Weimarienne exige l’uniforme pour pouvoir être présenté, à moins que je ne consente à paraître en frac, mais avec l’épée au côté, ce qui est mon bien légalement autorisé*, mais parfaitement ridicule.

Quant à Maltitz, ma présence lui fait éprouver un bien-être dont je suis touché et qui me fait passer par-dessus les répétitions. J’ai trouvé Anna grandie et en fort bonne santé, mais toujours aussi embarrassée que par le passé. C’est aussi le cas de la pauvre Hannstein qui se sent tout à fait dépassée au milieu de toute cette Bildung et de ces conversations littéraires à perte d’haleine. Elle n’ose plus dire bravo et s’abstient même des Ah. Il n’y a qu’Ernest* qui ait conservé son imperturbable aplomb.

C’est aujourd’hui l’anniversaire du jour de naissance de Maltitz, son 47<ème> anniversaire! Il y a donc des hommes encore plus vieux que moi.

Ma chatte chérie, comment te portes-tu? Où en est la cure? Tes fonctions sont-elles réglées? Fais-moi le plaisir de ne pas te presser pour les bains de siège. Et Marie? Elle n’a plus personne qui lui donne des appréhensions pour ses Narren, mais j’espère que cela ne l’empêchera pas de continuer à se bien porter. A cette condition je lui passerai les ¾ de ses caprices. Parle-moi aussi de tes promenades. Hélas, je ne suis pas comme toi, rien ne m’alarme comme l’absence. Il me semble que toutes les puissances de la nature sont aux aguets et n’épient que le moment où j’aurai tourné le dos pour me faire pièce.

Kissingen, je suppose, se peuple à vue d’œil. Les Luxbourg sont-ils arrivés? Les as-tu été voir?

Adieu, ma chatte, je suis découragé par mon exécrable écriture. La pudeur me fait tomber la plume des mains. Il fait ici une chaleur comme dans les premiers jours de notre arrivée à Kissingen* et il y a encore moins d’ombre ici que là.

Adieu. Aie grand soin de ta personne. C’est tout ce qu’il y a de plus essentiel au monde. A rencontre à jamais.

Веймар. 11 июня

Вот, наконец, твой адресат стал веймарским адресатом*. Вопреки твоим предсказаниям, пошел третий, а не четвертый день с тех пор, как я сюда приехал, а еще целых полдня я провел в Готе*, которую почел своим долгом подробно осмотреть. От Мейнингена дорога обошлась мне в 20–25 флоринов. Здесь я нашел все в том же неизменном виде, как и в прошлый раз. Великая герцогиня больна и не принимает. Впрочем, поскольку двор сейчас в городе, веймарский этикет требует представляться ко двору в мундире, разве только я не решусь явиться во фраке, со шпагой на боку, моей законной принадлежностью*, что выглядело бы весьма забавно.

Что до Мальтица, мой приезд доставил ему удовольствие, весьма тронувшее меня и позволившее обойтись без повторений. Я нашел Анну подросшей и совершенно здоровой, но, как и прежде, застенчивой. Она напоминает бедняжку Ганштейн, которая чувствует себя совершенно устаревшей среди всей этой Bildung[16] и литературных споров до изнеможения. Она уже не осмеливается восклицать браво и даже воздерживается от ах. Один только Эрнст* не теряет своей невозмутимой самоуверенности.

Сегодня день рождения Мальтица, ему исполнилось 47 лет! Есть же люди еще старее меня.

Милая кисанька, как ты себя чувствуешь? Как подвигается лечение? Восстановились ли твои функции? Доставь мне удовольствие, не торопись с сидячими ваннами. А Мари? Рядом с ней теперь нет никого, кто пожурил бы ее за Narren,[17] но, надеюсь, это не мешает ей превосходно себя чувствовать. При этом условии я прощаю ей ¾ ее капризов. Расскажи мне о своих прогулках. Увы, я не таков, как ты, ничто не внушает мне такой тревоги, как разлука. Мне кажется, что все силы природы подстерегают и ждут только минуты, когда я отвернусь, чтобы ополчиться против меня.