Вера Павлова - Стихотворения Страница 37

Вестник Европы, 2006 N17

Может, стишок — шажокпо направленью к Свану,может, стишок — стежокдевочки, шьющей саван,может, стишок — флажок,мол, планета открыта,а может, слуховой рожокдоктора Айболита.

Не инструмент, не исполнитель, не композитор —органный мастер: настроить орган перед концертом,во время концерта находиться внутри органана случай, если что-нибудь выйдет из строя.

Каллиграфически, курсивомживем. Простое стало ясным.Рожденные в любви красивы.Взращенные в любви прекрасны.Срисован с почерка Петрарки,курсив не ведает измены.Отныне — ни одной помарки.Умершие в любви бессмертны.

Поцелуй — глагол повелительного наклоненья.Поцелуй велит — поцелуй еще.По его веленью, моему хотеньюцелую плечо, ключицы, плечо,как будто плету золотую кольчугу,как будто она тебя защититот слабости, равнодушия друга,угрызений совести, детских обид.

Сколько мне лет?Да когда как.Сколько мне зим?В два раза больше.Сколько мне весен?Шесть с половиной.Осеней? СорокСтукнет весной.

Эта монета — морю,чтобы скорей вернуться.Эта монета — нищей,чтобы скорей ушла.Эта монета — Богу,чтобы вернуться к морю.Эта — глаза задраить.Эта — во сне сосать.

Отними и ребенка, и друга,И таинственный песенный дар.                                                      А.А.А.Отчизна: потерянный майИзмайлова или Е-бурга…А песенный дар — отнимайв обмен на ребенка от друга.

Каждая родинка кожи роднойкак икона намолена.Пальцы сплету у тебя за спиной —мир застегну на молнию.Будущей жизни густой творожок,звезд вино водолеево,ласки походный двуспальный мешок,чтобы спать на земле и в…

Над мирными заливаминадменно пролетая,твою страну счастливуюлистаю, не читая.Еще ничто не названо,но взяты на заметкудеревьев возле насыпиприветливые ветки…

Сокровище, сокрытое в крови…Не обращенье — кровообращеньек тебе: живи, душа моя, живи,не сомневайся, не проси прощеньяу горя и пощады не просиу счастья, но, весенне невесома,за тонкий стебелек себя неси,сама попутной музыкой несома.

Поцелуй огонек затеплити раздует… Четвертый годмой цветок на твоем стеблераспускается и цветет.Пчелы, бабочки над постелью…Нет, не годы — века, векамой цветок на твоем стеблераспускается, распуска…

Кому тоскливей? —Зимнему дереву,заглядывающему в окнозимнего сада,или дереву зимнего садав середине лета?Принц и нищий.

Пресуществленье долларов в караты,воды — в потоки лучшего вина…Адам и Ева не были женаты.А значит, я такая не одна.Эрато, та и вовсе не початаи как январский мрамор холодна.Зачем же ты диктуешь мне, Эрато,слова: жених, невеста, муж, жена?

Обмирая, хмелея, ликуя,одиночество пишет с натурына другом берегу поцелуяодинокую чью-то фигуру.На цветущем лугу. Акварелью.Тонкой кисточкой. Мокрой ресницей.Обмираю. Ликую. Хмелею.Солнце медленно в море садится.

Оглядывайся: где же ты? —закрыв глаза, смакуйцветущей липы-девушкивоздушный поцелуй…

Звезды над барамисквозь конопляный дым…Взявшись за старое,станешь ли молодым?Можно ли бешеныйвоющий страх обмануть,взявшись за нежнуютеплую девичью грудь?

— Я тебя люблю.— Я тебя тоже.— Я тебя люблю.— Я тебя тоже.— Я тебя тоже люблю.Что, нечем крыть?

НА тебе слово божественное.Тело блаженное нА тебе.Свадебные путешественники,медовые лунатики(сон поцелуя слаще ли?Рук неразлучность порука ли?)вечером ночь выращивали,день до утра баюкали…

Мальчик-с-пальчик Адамплюс дюймовочка Евавозле древа-бонсай.Ну, давай,изгоняй.

Женщина движется четвертями,дитя восьмыми,пес шестнадцатыми долямибежит за ними,и всю компанию у калиткивстречает кто-то:фермата взгляда, лига улыбки…Целая нота.

Заметалось междометье,захлебнулось поцелуем…Репетируя бессмертье,колыбельную танцуем.Тай на верхнем небе, тайнаговоренья, растворенья!Нежность, нежность — обещаньеПовторенья, повторенья.

Из книги “Площадь соловецких юнг”

Волга, 1999 N8

Завещание — план прожитой жизни.Над своим гробом не хочу слышатьси-минорный прелюд Рахманинова, allegrettoиз Седьмой Бетховена, ничего из любимогоЧайковского. Хочу: А-dur-ный фортепианныйМоцарта, adagietto из Пятой Малераи Девятую Брукнера, часть третью.А впрочем, можешь завести, что хочешь:кто плачет, тот и заказывает музыку.

Весть обызвестковалась. Смерть нашлав моей груди незанятое местои там в клубок свернулась и пригрелась,тиха, как подобает приживалке,хитра, как подобает компаньонке,коварна, как положено подружке.Когда смеюсь, она со мной смеётся,а плачу — так смеётся надо мной.

Зеркало по природе правдиво,поэтому оно легковерно,поэтому ничего не стоитввести его в заблужденье:поворот головы, пары прядокразмещенье, прищур и улыбка —и уже верещит, простофиля:“Всех милее, румяней, белее!..”

Надкусив эту смерть, как плодс пресловутого древа,потеряла свой рай, и вотя бездомна, как Ева.Я не в курсе блужданий душив пространствах Иного,но меня ты, как чести, лишилбессмертья земного.Я-то думала тридцать лети три года,будто смерти в меня нетхода…

Твоя хладность — как грелка аппендициту.Твоя страстность — как холециститу лёд.Твоё сердце, даже когда разбито,как старый будильник, как старый политик, врёт.Увы! Моржовый не вышибить журавлинымклином — увы! — осиновым всё сошлосьна тебе, созданье с ногами из красной глины,руками, губами, глазами из красной глины…Улетаю — когда журавлино, когда тополино.Остаёшься — раскинуты руки, ноги врозь.

Морщины вокруг лбавзяли рот в скобки.Морщины в уголках глазвзяли глаза в кавычки.Морщины поперёк лбанотно лоб разлиновали.Морщины поперёк горла.Подвенечная седина.

Грудь на грудь, сердцами перестукиваться,чтобы сговориться о побеге(грудь на грудь, на пуговицу пуговица)в пресловутый край трудов и неги,где (к виску висок) нектары квасятсяи крахмальные обеты стелются,где бухой охранник (сердце на сердце),целясь в одного, в обоих целится.

Покамест я всем детям тётя,всем баба мужикам.А буду я всем детям баба,всем тётка мужикам.

Спала, а потом досыпала,песок в часы досыпалаи столько его насыпала,что доверху их засыпала,и струйка в часах иссякала,и сыпался на одеялопесок, и часы засыпало,и меня с головой засыпало…

Время бежит на время.Я бегу просто такза поворот за всемиза четвертной трояк.Время бежит мимошкольного вкруг двора.Грозный физрук Серафима.Грязное слово физ-ра.

Одиночество в квадрате окна,одиночество в кубе комнаты,когда хочешь остаться однаи серьёзно обдумать, какого тычёрта лысого, хрена, рожнак этой местности взглядом прикована,будто это — чужая страна,а родная — о, как далеко она!..

Вопрос ребравсегда ребром.Но на хераАдаму дом?Адаму — путь,Адаму — сев, Адаму — вздутьдвенадцать ев.Не надо пролюбовь и грех,когда реброодно на всех.

Отпала от пола,отпела о поле,припала к полетвоего долгополого,не мужского, не женскогооблачения,испытав не блаженство, нооблегчение.

Буду писать тебе письма,в которых не будет ни словакокетства, игры, бравады,лести, неправды, фальши,жалобы, наглости, злобы,умствованья, юродства…Буду писать тебе письма,в которых не будет ни слова.

Реку берега берегут,а она их не бережёт.Реку берега стерегут,да кто ж такую устережёт.А они под ручки берут,а она по яйцам ногой,потому — река, а не пруд.Так что извиняй, дорогой!

Пьяный в луже на остановкеЛежу в грязи, смотрю на небо,грязь оставляя за спиной,и думаю: ужели не бо —годанна глина подо мной?Иль не по божьему веленьюиз грязи сделаны князья?И на живот без сожаленьяпереворачиваюсь я.

Точное слово всегда — приговор,даже если оно о любви.Блестит, как нож, хрустит, как затвор,воздух вспарывает до крови,правду-матку — как пьяный хирург(бабушкин аборт в сорок втором…).Приблизительное слово — близкий друг.Ну давай, за тебя, чтобы у тебя всё было хорошо.

Всю зиму ждала весны,и вот — снег начал таять,и так его стало жалко!Как в день развода — поедемк тебе, последний раз!..Подумала так и леглана снег,чтобы таять вместе.

вижу сырую землю —и хочется играть в ножичкивижу сухой асфальт —и хочется играть в классикивижу проточную лужу —и хочется пускать корабликивижу горячую скамейку —и хочется играть в любовь

Позирую. Облик держу на весу.Любимые взгляды цитирую взглядом.Неприватизированную красуВолодя Сулягин оформит как надо.Скажи мне, Сулягин, любимец богов,куда это время уходит концертнои шлёт телеграммы: “Всегда будь готов!” —откуда? Из отрочества? Из райцентра,из райского центра?.. Мысочки тяну,неважно, что ты меня пишешь погрудно,и всех вспоминаю — а пишешь одну,и царственно время отходит ко сну,и всё поправимо, возвратно, пробудно…

Поколенье, лишённое почерка и походки,не голос — синхронный закадровый перевод,тебе провожать меня до хароновой лодки,тебе объяснять ему, кого и куда он везёт,тебе налегать на вёсла моего гроба.Помогла бы, да обол во рту, на глазах пятаки.Мы оба утонем или выплывем оба,вот только бы вспомнить название этой реки.

Сны в дневнике — воспоминанья,в стихах воспоминанья — сны.Во сне сомнительны признанья,во сне соития грустныи с риском связаны немалым,что опростается не мнойспелёнутая одеяломличинка бабочки ночной.

оприходовать уходприручить утратуснарядить подземный плотсделать всё как надобудут речи и цветыи чужие людичтоб забыть что это тычто тебя не будет

Эпос — опись имущества.Драма — его раздел.Лирика — преимуществоудалиться от дел,всё равно продинамите!Лирика — Лир и Ко,вскрытой камерой фото по памятитех, кто уже далеко.

Объятье — рамка одиночеству.Соитие — ему же — рампа.Зачем же думаю о ночи с тво —им, что этой ночью нам бы —ло бы дано как бы пророчествоустами темноты несмятой,что иночество одиночестваещё при жизни будет снято?

Зорю бьют. Избита в кровь заря,и в штыки её встречают ели.Птицы освистали звонаряи осипших певчих перепели.С веток свет стекает на траву,и за воротник, и за ворота.И стою, как дура, и реву,словно я вот-вот предам кого-то,словно это я, и только ясолнцу позволяю закатиться,словно эта тьма — вина моя,и она не скоро мне простится.

Брови домиком — живи в нём, сколько хочешь.Для тебя мне жалости не жалко.То, что ты жилетку мне промочишь,даже хорошо. А то мне жаркожить на неостывшем пепелище.Больше нам помочь друг другу нечем,ибо слова, что мы оба ищем,нету в лексиконе человечьем.

Самое жаркое — на поверхности.Самое сладкое — где? — На дне.Это сказано не о верности,не о кофе в постель — о сне,чья бессмертная — Что? — агонияс тем, что явью станет потом,соотносится, как симфонияс тем, что на пол сольют из валторн.

Снегопад делает с пространствомто же, что музыка со временем.Снегопад делает со временемто же, что музыка с пространством.Лесопарка белое братствоизнывает от благоговения.Снегопарк, голубчик, согрей меняв наказание за постоянство!Здесь — метафора: снег — наборщикомрассыпанная голубиная книгас предисловием: благо игои бремя легко. Но большегоне снести. Но парным облачкомзависает предчувствие крика.Но смешно, малодушно и дикомокрая шуба топорщится.

Если имя отрывается от тела,то по линии отрыва от друзей.Если имя отрывается от дела,между ними открывается музей.Сколько мумий в этом доме, сколько чучел,сколько кукол, чей закончился завод!..Для чего ты музу бедную замучил,глупый чучельщик, плохой экскурсовод?

Под черепаховой гребёнкойзаката: надо же — я рыжая!А может быть, родить ребёнка?Не может быть, что снова выжили!И эскалация помойки.И сквозняками просифонило.И не поймёшь — ещё настройкаили давно уже симфония?..

Дни стоят такие нежилые —кто поставил, для чего стоят?Чтобы птицы пререкались злые?Чтобы с крыш ритмично капал яд?Видишь? Видишь? Солнце загноилось,как глаза слепого старика…Что случилось? То, что не случилось,не случилось ничего пока.Но, боюсь, что этот век последний,что последний век достался нам,что слепого Иоанна бреднипрочитать придётся по ролям…

На таком расстоянии пространство становится временем.Думать о тебе означает напрягать память.Напрягаю. Изображение серое и неуверенное.Бью себя в грудь, пытаясь это исправить.В долгой разлуке время становится расстоянием,непреодолимым по причине усталости и бездорожья,а то, что было сказано при расставании,становится последней правдой и первой ложью…

Эту книгу читает вслухангел, склонясь над кроваткой.Из этой книги диктует духнасмешливый, с дикцией гадкой.Стихи из оной дождик бубнит,как маленький, стоя на стуле,забытом одною из аонидпод окнами в дачном июле.Вечерний свет и вечерний звон —соавторы книги этой.Её цитирует сладкий сон,чтоб не захотелось рассвета.Она раздувает пламя твоё,и брызжет оно, и пышет,и ты считаешь, что пишешь её,когда она тебя пишет.

Буквы буквальны не менее цифр,не менее к формулам склонны.Книга стихов, если врубишься в шифр,становится телефонной.Верую: свившись спиралью, строкав мудрых руках потомкаявит структуру моей ДНК,и вот уже не строка — рукав руках его, длинная, тонкая.

Нежности мурашки,ноты для слепых.Плоше первоклашкия читаю их.Может быть, Мефодий,может быть, Кириллдля её мелодийноты смастерил.Чем же уступаетмузыка любви?Тем, что уступаетмузыку — любви.Знаю: звёзды — нотыдля глухонемых.Но не знаю, кто ты —муж или жених?Тут вступает ветер(хор с закрытым ртом):Муж на этом светеи жених на том.

На том берегу речи…